Глава 6.3 Посол Даюна — принц Ци

Я следил за Ли Сянем краем глаза. Услышав вопрос и увидев его сапоги перед собой, поднял голову и вопросительно посмотрел на государя.

Тот улыбнулся:

— Это первый учёный Южного Чу, чжуанъюань шестнадцатого года эпохи правления Сяньдэ — Цзян Чжэ. Государыня очень любит его стихи.

Ли Сянь сделал вид, что вспомнил:

— Так это ты Цзян Чжэ? Твои стихи действительно хороши.

Он продекламировал:

— Край преславный — юго-восточный,

Град трех У, столичный град.

С древних пор Цяньтан богатейший

Дышит пышностью отрад.

Дымные ивы, мосты-картины,

Занавесей шелк сквозной...

Сто тысяч крыш в неровных линиях

Встали черепичной мглой.

П.п.: *Это строки из знаменитого стихотворения «Взгляд на морской прилив» («望海潮») поэта Лю Юна (柳永, 987-1053) эпохи Северной Сун. В тексте используется классический перевод академика В.М. Алексеева (1881-1951).

— Это твой «Взгляд на морской прилив», верно? После него так хочется увидеть южные края. Я и приехал сюда отчасти ради них.

Я украдкой взглянул на сияющего от гордости государя и скромно ответил:

— Мои неумелые строки удостоились внимания вашего высочества — это великая честь.

Ли Сянь пристально посмотрел на меня, затем удалился с государем. Но я почувствовал, как по спине пробежал холодок — в его взгляде читалось странное безумие, пламенная страсть. Мне сразу пришло в голову: неужто у этого принца Ци, помимо слабости к женщинам, есть ещё и склонность к мужчинам? Дрожь пробежала по телу, и я решил держаться от него подальше.

Но Небеса распорядились иначе. На следующий день я получил указ: государь повелел мне сопровождать принца Ци во время его пребывания в Южном Чу.

«О Небо, как же ты несправедливо!» — мысленно возопил я, после чего решил спросить Сяо Шунь-цзы, не сможет ли он уделить мне больше времени для защиты.

К моему ужасу, Сяо Шунь-цзы равнодушно ответил:

— Я занят. Принц Ци довольно хорош собой — можешь погулять с ним. Может, он возьмёт тебя в Даюн для «удовольствий».

Я чуть не потерял сознание от ярости и тут же поклялся сделать всё возможное, чтобы защитить свою добродетель от гнусных намерений принца.

Когда я явился в гостевую резиденцию, то увидел Ли Сяня в светло-голубой мантии, сидящего во дворе с открытой грудью. Рядом с ним был юноша в белоснежных одеждах неземной красоты, смотрящий на него с обожанием. Я едва не развернулся и не убежал, но затем подумал: если у принца уже есть такой прекрасный спутник, зачем ему заурядный учёный вроде меня?

Я почтительно поклонился и сообщил, что прибыл по приказу государя.

Принц Ци сверкнул глазами и после долгой паузы сказал:

— Отлично! Говорят, в Цзянье много красавиц. Какая куртизанка с реки Юнхуай самая знаменитая?

Я нахмурился:

— Я не слишком осведомлён, ваше высочество. Позвольте мне навести справки и выяснить, кто лучшая.

Глаза Ли Сяня заблестели от смеха:

— Не надо. Если ты начнёшь спрашивать, весь Цзянье узнает, что я ищу утехи. Если отец прознает — мне не сносить головы. Пойдём сегодня вечером вместе — найдём самую выдающуюся.

Я обрадовался: если он предпочитает женщин — тем лучше! «Нежные объятия — могила героев»* — я только за, если он угробит себя развратом. Нужно найти самый лучший бордель!

П.п.: *«Нежные объятия — могила героев» (温柔乡是英雄冢) — это известная китайская поговорка, восходящая к историческим хроникам. Её чаще всего связывают с двумя возможными источниками. Первый — император Чэн-ди (汉成帝) из династии Хань (33–7 гг. до н.э.) Согласно «Истории поздней Хань», император, погрузившийся в любовь к наложнице Чжао Фэйянь (赵飞燕), пренебрегал делами государства. Придворные предупреждали его: «Нежные объятия [Чжао Фэйянь] — вот могила вашего величества». Позже это стало идиомой о том, как страсть губит даже сильных людей. Второй источник — генерал Сян Юй (项羽, III в. до н.э.). В «Записках историка» Сыма Цяня описан эпизод, где Сян Юй, несмотря на угрозу окружения, оставался в лагере с любимой наложницей Юй Цзи (虞姬), что стало одной из причин его поражения. Конфуцианские моралисты позже интерпретировали это как пример гибельного влияния «нежных объятий».

К вечеру я уже разузнал всё о реке Юнхуай. Если бы не требование Ли Сяня идти инкогнито без свиты, я бы попросил чиновника из резиденции сопровождать нас.

Но кто этот юноша в белом? Ли Сянь не представил его, лишь сказал, что его фамилия Цинь, и можно называть его «господин Цинь». Однако мне он казался мечом в ножнах — скрытым, но опасным.

Не то что Сяо Шунь-цзы — в последнее время он словно подвял, как редиска. Я начал сомневаться, не теряет ли он мастерство, но вряд ли. Напротив, он стал ещё более неуловимым. Позавчера, вернувшись из дворца, я застал его у себя дома. Он сказал, что сегодня свободен, поэтому съездил в Уси — это в семидесяти-восьмидесяти ли отсюда — и привёз мне на ужин местные деликатесы: паровые булочки с мясом и суп из утиной крови с лапшой.

Я остолбенел, увидев, что еда ещё тёплая. Даже в термосе она не сохранилась бы так долго.

При этой мысли я снова разозлился: этот парень знает, что мне грозит опасность, но отказался защищать! В следующий раз, когда буду готовить, ему ничего не достанется!

Я уже выяснил: самые известные бордели Цзянье — «Луна и ветер», «Сяосян», «Яркие красоты» и «Благоухающая ладья». Первый славился искусными в постели девами, второй — танцовщицами и певицами, третий смешал в себе казино, таверну и публичный дом, а в четвёртом царила Лю Пяосян — первая красавица Юнхуая.

Принц Ци, как знаток веселий, конечно, должен был оценить Лю Пяосян. Знатный аристократ вряд ли предпочёл бы вульгарные места.

Так и случилось. Едва я предложил «Благоухающую ладью», Ли Сянь оживился:

— Отлично! Как раз хочу увидеть первую красавицу Цзянье!

Я чуть не скривился от досады: он явно издевался! Зачем тогда просил меня узнавать? Чиновник из резиденции, услышав, что это для принца, посмотрел на меня с намёком. А я-то хранил себя как драгоценность!