Насытившись сэндвичами с апельсиновым соком, мистер Линде провел их еще по нескольким оранжереям. Благодаря искусственному климат-контролю эти оранжереи, разные по стилю, имитировали разнообразные природные условия, и в каждой пахло по-своему.
Стоило им пройти от влажной дорожки после дождя к ступеням и толкнуть новую дверь, как они словно попадали в новое время года, новый мир. Буквально в нескольких десятках футов слева мог простираться жаркий и влажный тропический лес Южной Америки — стены и перила, увитые лианами, пруды с разноцветными рыбками, наполовину покрытые водными растениями, буйная растительность на берегу, словно не умещающаяся в земле и вылезающая наружу, — а справа раскидывался просторный умеренный лес с дубами и кедрами, возвышающимися над тихими лесными тропинками.
Всё это выглядело так, словно кто-то, вернувшись из путешествия, хлопнул себя по лбу и сказал: «Мне нужно всё это записать!» — и вот виды разных мест и времен заключены в стеклянные дома, чтобы посетители могли вдоволь ими налюбоваться.
В некоторых оранжереях даже были сооружены водопады, которые в самом центре зелени имитировали горный климат с его туманами и облаками. В дымке водяных брызг возвышались огромные древовидные папоротники.
Мистер Линде указал на эти деревья с нежно-зелеными вайями и сказал, что они могут достигать шестидесяти–семидесяти футов в высоту — «Это как пять-шесть великанов, стоящих друг на друге», — шепнул Профессор студентам Школы Чародейства и Волшебства. Если бы сквозь листву пробивались яркие солнечные лучи, эти деревья, подобно своим предкам, жившим сотни миллионов лет назад, отбрасывали бы безмолвные зелёные тени, давая приют более хрупким видам, произраставшим под ними.
— Это не какая-то особенность нашего сада, — сказал мистер Линде, — так устроено в настоящем лесу. — Папоротники, самые развитые споровые растения и древнейшие сосудистые растения, когда-то были гигантами земной флоры, и их останки до сих пор сгорают в раскалённых домнах и ревущих автомобилях.
Интересно, что в этой оранжерее, где преобладали папоротники, также были представлены очень редкие голосеменные растения. Эти растения, ничем не примечательные на фоне миллионов других зелёных и симпатичных видов в глазах Антони, по словам мистера Линде, были эндемиками одного архипелага и оказались на грани исчезновения из-за добычи полезных ископаемых и пожаров.
— На грани исчезновения? — Стинсон присмотрелась. — Но разве это не то, чем мы обвязываем огненных крабов?
Её однокурсники тоже подошли поближе и, щурясь, попытались разглядеть получше:
— Кажется, да… По крайней мере, очень похоже. А зачем мы вообще обвязываем ветками огненных крабов?
— Каких ещё крабов? — переспросил Линде.
— Подождите, я поищу в конспекте… — студент, начавший писать эссе ещё в поезде, зашуршал листами. — Не то, не то… Помню, Профессор Кёттлберн говорил… Питание, применение, условия содержания… Ага, вот! - он ткнул пальцем в строчку в конспекте и прочитал: — «Почувствовав угрозу, огненный краб выстреливает из хвоста струей пламени. Если привязать к нему определённые ветви, он подожжёт их, а не человека, которого пытается атаковать».
— Не понимаю, и какой в этом смысл?
А мистер Линде спросил:
— Вы… Вы привязываете это к крабам?
— Нет, я видел рисунки, — объяснил Антони. — Это скорее похоже на черепаху, чем на краба. Должно быть, тот, кто давал им название, забыл, как пишется «черепаха».
— Погодите, это ещё не всё! — студент с конспектом перелистнул страницу и продолжил: — «Запах и дым от горящего огнекрабового дерева успокаивают огненного краба и даже оказывают на него снотворное действие. В местах скопления огненные крабы часто дерутся между собой, поэтому они спариваются там, где густо растёт огнекрабовое дерево, что обеспечивает продолжение рода. Отсюда и название».
— "Fagraea fragrans", — повторил Линде. Он только что сообщил студентам очень длинное латинское название.
— «Обычно достаточно привязать к хвосту огненного краба одну-две ветки огнекрабового дерева, — прочитал студент. — Однако при транспортировке большого количества огненных крабов — (не забудьте получить лицензию) — рекомендуется не только привязать ветки, но и поместить в грузовой отсек огнекрабовое дерево».
— Огнекрабовое дерево… — пробормотал мистер Линде.
— Думаю, вот вам и причина пожаров, — с сожалением произнёс Антони.
Когда они обнаружили в оранжерее модель саламандры, мистер Линде, бросив взгляд на студентов, прежде чем начать рассказ, спросил:
— А это вы как назовёте?
— Саламандра, наверное, — неуверенно ответил студент. — Но этот великоват, и вот здесь… — он открыл рот и указал на верхнее нёбо. — Вроде бы не совсем похоже.
— А как его называют в ботаническом саду? — спросил Антони.
— Копия ископаемого образца, — ответил мистер Линде. — Очень важная окаменелость, исследователи ласково называют её «Лиззи». Считается, что это может быть древнейший образец одной из известных рептилий, но есть и те, кто относит её к амфибиям… — он с сомнением посмотрел на волшебников.
— Откуда такие разногласия? — с интересом спросил Антони.
— Личинки амфибий живут в воде, — увереннее заговорил Линде. — Им также необходимо метать икру в воду. А рептилии благодаря водонепроницаемой оболочке, называемой амнионом, могут откладывать яйца на суше, не боясь, что те высохнут на воздухе. Но, видите ли, если у нас есть только окаменелость, очень сложно определить, был ли у неё амнион или нет.
— У саламандры есть амнион? — спросил Антони у студента рядом.
— Что? — бедняга совершенно не понял объяснений мистера Линде, переполненных сложными терминами.
Поэтому Антони перефразировал вопрос:
— Как размножаются саламандры?
Впрочем, судя по названию, саламандры не должны были метать икру в воде. Если он не ошибался, саламандру можно было убить, просто окатив водой.
— О, они не размножаются. По крайней мере, не так, как другие существа, — студент, наконец, понял вопрос и с готовностью принялся просвещать Профессора. — Они рождаются из огня. Поместите саламандру в огонь, и, если он будет гореть достаточно долго, появится новая саламандра.
— То есть, без яиц? — уточнил мистер Линде.
— Без, — твердо ответил студент.
А студент с конспектом добавил:
— Так считает большинство учёных.
— Большинство? — переспросил Антони. — А что говорят не столь многочисленные?
— Я где-то читал — это очень сомнительная и ненаучная теория, я бы ни за что не стал писать такое в контрольной, — что саламандра, поглощая пламя, э-э, выделяет невидимый пепел, из которого под действием огня появляются невидимые семена, а когда на эти семена падают незримые слёзы саламандры, из них вырастает необнаружимая трава саламандры, которая тут же вспыхивает от огня, и рождается маленькая саламандра…
— Потрясающе, — прокомментировал мистер Линде.
— Я рассказывал вам про Бритву Оккама? — задумчиво спросил Антони.
— Нет, а что это, Профессор?
— Забудьте, неважно, — махнул рукой Антони.
Он вспомнил, почему вычеркнул параграф про Бритву Оккама — магия была как раз той штукой, которая выводила Бритву Оккама из строя. Она упорно добавляла в свой мир допущения и догадки, а потом преподносила всем эту сумбурную реальность. И зачастую самые сложные и труднодоказуемые предположения оказывались верными. Красота и простота маггловской науки здесь не работали, оставались лишь замысловатость, изящество и фарфоровые чашки с цветочным узором, которые вот-вот рассыпятся.
— Кстати, мистер Пранкетт, а где вы прочитали эту теорию? — спросил Антони, шагая вслед за мистером Линде, который изо всех сил старался не выдать своего изумления.
— В одном журнальчике, — ответил студент. — Во «Флориш и Блоттс» заворачивают в него книги. Кажется, я в этом году слегка увлёкся, и из оберточной бумаги можно было бы собрать чуть ли не целый номер… Мама говорит, что там один бред собачий, но вообще-то довольно забавно.
— «Вестник “Другой взгляд”», — понимающе кивнул Антони.
Он слышал, как продавец в «Флориш и Блоттс» жаловался на этот журнал. Кажется, он сказал что-то вроде: «Даже если бы им удалось взять интервью у Локонса, скорее всего, получилась бы статья в духе “Златопуст Локанс, герой горных вершин: как я спас йети от оленьей кровососки”».
После этой оранжереи, где магия смешивалась с не-магическим, их путешествие внезапно стало куда проще и непринуждённее. Перед тем как войти в каждую оранжерею, мистер Линде уточнял у коллег, нет ли там посетителей, а затем они могли наслаждаться открытым общением волшебников и маггла.
Он даже показал им свою гордость — коллекцию, которая обычно не выставлялась на всеобщее обозрение. По его словам, ею восхищалась сама Профессор Стебль.
В отличие от людей, скованных Статутом о Секретности, британские растения — да и растения всего мира — не делали различий между теми, в ком есть магия, и теми, в ком её нет.
Оказалось, что помимо тех случаев, когда мистер Линде (и другие ботаники) сталкивались с волшебными существами — а их набралось больше десятка, — им встречалось немало растений, чья агрессивность и магические свойства были не столь очевидны. Министерство Магии ещё не успело установить над ними контроль. Некоторые из этих растений жили в укромном уголке ботанического сада, другие же превратились в изображения и гербарии с этикетками «редкий», «ценный» и тому подобное, развешанные на стенах коридоров или разложенные по стеклянным витринам.
Увидев на стене коллекцию листьев, Антони вдруг что-то вспомнил. Он достал из кармана листок, который незаметно сунул туда один из студентов, и начал сравнивать его с образцами.
— А это что такое? — мистер Линде заметил его действия, повернулся и посмотрел на листок. — Дубовый?
— Да, дубовый, — подтвердил Антони. Он нашёл на стене дубовый лист, сравнил их и, кивнув, убрал свой обратно в карман.
— Кстати, о дубах, — Линде указал на герметично закрытый стеклянный куб неподалёку. — Там тоже дубовые листья, но с ними что-то не так.
Антони и студенты столпились вокруг куба, разглядывая бережно сохранённые — но всё равно неотличимые от тех, что валяются у мусорных баков, в лужах или колеях от мотоциклов, — дубовые листья под разными углами.
— А что с ними не так? — спросил Антони.
— Неужели не видите? — усмехнулся Линде. — Или мне стоит спросить у самой Профессора Стебль, что с ними не так?
— Магическая гибридизация? — пробормотал один из студентов, чуть ли не расплющив нос о стекло.
— К сожалению, нет, — ответил мистер Линде. — Профессор Стебль обнаружила на этих листьях… Не помню точно, как она это назвала, но, в общем, пришла к выводу, что на этом дереве сражались какие-то волшебные существа.
— И как же она это определила? — Антони подошёл ещё ближе и теперь разглядывал кучку листьев поверх голов студентов.
— Я знаю! — воскликнул Толлер. — Тест Бэлби!
— Нет, тест Первиса!
Антони, Профессор Маггловедения, которому не хватало базового магического образования, полученного в Хогвартсе, и который во время самообучения полностью игнорировал Зельеварение, Травологию, магических существ и прочие подобные предметы, слушал, как студенты оживлённо обсуждают всевозможные способы определения условий произрастания трав, их состояния и магической ценности.
Профессор Стебль была бы довольна — практическое занятие по Маггловедению грозило превратиться в урок повторения Травологии.
— А почему вы вообще решили показать их Помоне? — спросил Антони у Линде, наблюдая, как студенты спорят, какое именно заклинание применила Профессор Стебль («Нет, это разрушающее! Листья бы не сохранились в таком хорошем состоянии»).
— Я и сам заподозрил неладное, — ответил мистер Линде. — Поначалу я не собирался их брать, но следы в лесу указывали на то, что совсем недавно здесь побывало какое-то существо и долгое время не уходило. Не будь тут замешана магия, я бы решил, что это следы человека… Но тот, кто их оставил, передвигался как-то странно, словно пьяный. И я уверен, столкнись я с человеком, давно бы его заметил.
— И что же это было?
— Не знаю, — признался мистер Линде. — Дуб был сломан пополам, причём на очень странной высоте, Антони, очень странной. Ствол словно кто-то поджёг. Как и листья, посмотрите на нижний. Я сразу понял, что в лесу творится что-то неладное, взял несколько образцов и поспешил уйти. Профессор Стебль сказала, что я, вероятно, столкнулся с волшебником — некоторые из них любят бродить где попало, а потом удивляются, что нарываются в лесу на всякую тёмную магию.
— А где вы их нашли? — с беспокойством спросил Антони.
Мистер Линде улыбнулся:
— Точно такой же вопрос задала Профессор Стебль. И ответ у меня для вас тот же: одно уединённое местечко у греческой границы, местные называют его Лес Вейтмура.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|