Я помолчал, а затем ответил:
— Раньше я думал, что смогу перейти на сторону Даюна, но теперь понимаю, что не смогу. После падения Южного Чу я просто хочу спокойно дожить свои дни. Если принц Юн и принц Ци не оставят меня в покое, мне придётся уехать подальше от Центральных равнин. Если же меня схватят, я не стану умирать за Южное Чу. После мести я временно передам свои силы тебе. Для Даюна мои ресурсы слишком ничтожны. Если они останутся при мне, это лишь привлечёт внимание и приведёт к катастрофе. Но если они будут скрыты в тени, возможно, смогут однажды спасти мне жизнь.
Чэнь Чжэнь колебался, затем сказал:
— Господин, может, лучше поручить управление ими господину Ли?
Я покачал головой:
— Сяо Шунь-цзы принесёт больше пользы, оставаясь рядом со мной. Его боевые навыки превосходны, а ум точен. Он мой доверенный друг. Если он окажется снаружи, ему будет трудно сохранять хладнокровие и должным образом скрывать силы.
Чэнь Чжэнь поклонился с искренним уважением:
— В таком случае я повинуюсь.
В мрачном настроении я вернулся в Цзянье. Как я и ожидал, государь вскоре раскаялся, принял посмертный доклад добродетельного принца, назначил Жун Юаня заместителем министра военных дел и отправил его оборонять Сянъян. Лу Синя сделали главнокомандующим. Когда Лу Синь вернулся ко двору, чтобы получить символы власти, я увидел, что он по-прежнему сохранил свою стать. Его сын, молодой хоу Лу Цань, мой бывший ученик, уже стал крепким двадцатиоднолетним юношей. Я слышал, что за эти годы Лу Цань стал авангардным командиром под началом Лу Синя, сражался храбро, проявлял стратегические способности и заслужил похвалу в армии Южного Чу.
Вскоре после моего возвращения домой Лу Цань пришёл навестить меня — всё-таки я был его учителем. Взволнованный, он сказал мне, что те уроки по военному искусству, которые я когда-то давал ему от скуки, принесли ему огромную пользу. Он спросил, не хочу ли я продолжить его обучение. Глядя на его воодушевлённое лицо, я лишь безучастно ответил:
— В те времена я лишь рассуждал о военном деле на бумаге. Молодому хоу лучше учиться у своего отца.
Проводив Лу Цаня, я почувствовал горечь. Этот бывший ученик уже стал полководцем Южного Чу. Думая о том, что ему предстоит, разве мог я не печалиться? После долгих раздумий я передал через Чицзи несколько составленных мной боевых построений, наказав ему никому о них не рассказывать. Возможно, эти построения помогут ему одержать ещё несколько побед. Хотя в конечном итоге это, возможно, лишь приведёт к бо́льшим потерям, но такова его судьба. И судьба Южного Чу. Будет ли это моим последним вкладом в Южное Чу?
Вскоре кто-то подал докладную записку, восхваляя государя за мудрость и доблесть. За годы его правления сначала был покорён Шу, а теперь отражено нападение армии Даюна. По своим добродетелям и способностям он достоин императорского титула и может противостоять Даюну на равных. У Чжао Цзя оказались слишком «мягкие уши» — он поверил, что Небо даровало ему мандат, забыв о кровавых слезах в посмертном докладе добродетельного принца, которого сам же и довёл до смерти. Вскоре он издал указ, запрашивая мнение придворных. Одурманенные победой чиновники в большинстве своём поддержали его и наперебой подали докладные записки с призывами принять титул.
Услышав это, я, изначально собиравшийся подать прошение об отставке, долго размышлял и в итоге написал докладную записку «Увещевание против принятия императорского титула». Когда эта докладная записка была подана, государь, как я и ожидал, пришёл в ярость. В ней я чётко изложил, что хотя атака на Шу завершилась победой, Даюн получил больше выгод, чем наше государство. Кроме того, разница в силе наших армий очевидна. Я также упомянул, что отражение нападения Даюна стало возможным лишь потому, что принц Ци вёл войну слишком жёстко, а Сянъян был хорошо укреплён. Теперь, когда добродетельный принц погиб на поле боя, в Южном Чу не осталось полководцев, способных сравниться с армией Даюна.
Основы Даюна не пострадали. Если государь провозгласит себя императором, Даюн получит повод атаковать Южное Чу под предлогом подавления мятежного вассального государства. В этом случае Южное Чу окажется в невыгодном положении и вряд ли сможет противостоять натиску Даюна.
В этой докладной записке я, что было редкостью, изложил свои истинные взгляды, поскольку это была моя последняя докладная записка перед уходом из Южного Чу. Если бы государь действительно прислушался к ней, я был бы готов отдать все свои способности Южному Чу, даже если бы пришлось погибнуть на поле боя.
Увы, произошло то, чего я ожидал. Государь впал в ярость и едва не приказал немедленно казнить меня. К счастью, евнухи, которых я заранее подкупил через Сяо Шунь-цзы, смогли его успокоить. Меня лишь лишили должности. Изначально я хотел официально уйти в отставку, но в итоге сделал эту ставку, подав последнюю докладную записку. В результате меня уволили. Теперь между мной и Южным Чу не осталось никаких связей — все счёты были сведены.
Когда я с бесстрастным лицом слушал чиновника, зачитывавшего указ, мне едва не захотелось рассмеяться. Теперь у Даюна не будет благовидного предлога обвинять меня, а значит, они не смогут использовать моё «помилование» как способ заставить меня перейти на их сторону.
Указ зачитывал Лю Куй, занявший второе место на тех же экзаменах, что и я. Теперь он служил при государе и был автором этого указа. С сожалением он сказал:
— Господин Цзян, не падайте духом. Хотя государь сказал «запретить возвращение на службу навсегда», через несколько лет, когда страсти улягутся, мы замолвим за вас слово. Ваша преданность была направлена на благо Южного Чу, и тогда государь непременно вернёт вас.
Я проигнорировал его утешения и лишь безразлично ответил:
— Гром и дождь — всё это милость государя. Как я смею роптать? Несколько лет назад я служил в армии в Шу и подорвал здоровье. Все эти годы я лечился дома и вообще не должен был занимать должность без пользы.
Проводив гостя, я спокойно сказал:
— Пойдёмте, вернёмся домой.
Я ещё не успел выйти за ворота Министерства чиновников с Чэнь Чжэнем и другими, как увидел Лян Вань, подававшую мне знак из повозки. Чэнь Чжэнь, глядя на моё мрачное лицо, тихо сказал:
— Господин… то есть молодой господин, не забывайте…
Я прервал его, подошёл к повозке и сказал:
— О, это госпожа Лян. Чем могу служить?
Лян Вань улыбнулась:
— Здесь неудобно разговаривать. Прошу вас, поднимитесь в повозку.
Я улыбнулся и вошёл внутрь:
— Хорошо, проводите меня до Северных ворот.
Когда повозка тронулась, Лян Вань спросила:
— Чжуанъюань так смело выступил с увещеванием, но получил лишь такое вознаграждение. Как жаль. В древности Би Гань* вырвал себе сердце, а У Цзысюя** бросили в реку. Хотя они были преданными чиновниками, весь мир над ними смеялся — просто потому, что они служили не тем правителям. Если вы не против, у меня есть связи в Даюне. Я могу порекомендовать вас на должность там.
П.п.: *Би Гань (比干) — легендарный сановник эпохи династии Шан, известный своей преданностью и мудростью. Согласно преданию, разгневанный тиран-правитель Чжоу Синь приказал вырвать ему сердце, чтобы проверить, правда ли, что у мудрецов оно «семикамерное» (имеет семь отверстий). Би Гань стал символом верности долгу даже перед лицом смерти.
**У Цзысюй (伍子胥) — сановник эпохи Вёсен и Осеней, который помог царству У достичь могущества, но позднее был оклеветан и приговорён к смерти. По приказу правителя Фучая его тело бросили в реку Цяньтан. В китайской традиции У Цзысюй почитается как дух, управляющий приливами, а его трагическая судьба стала символом несправедливости и мести.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|