Раним утром в малоэтажном социальном жилом комплексе Миндэ в Шам Шуй По первым, как всегда, проснулся И Цзядун из квартиры 2B на втором этаже — так было все последние годы.
Его сон, кажется, даже короче, чем у стариков, но его приветствие — самое громкое на улице, будто нескольких часов сна ему хватало, чтобы зарядиться энергией, которую другие копят днями.
Он быстро и бесшумно оделся, на цыпочках вышел из комнаты, не разбудив младшего брата на верхней койке — это стало его фирменным умением.
Когда он осторожно закрывал за собой дверь, мимо мелькнула белая фигура, испугав его почти до провала. К счастью, он быстро понял, что это его сестра И Цзяи, направляющаяся в ванную, и успел приглушить звук закрывающейся двери.
И Цзядун мягко похлопал себя по груди, боясь, что испугал младшую сестру, и прошептал:
— Ты встала попить воды?
Девушка повернула голову, почесывая свои растрепанные длинные волосы, прищурилась и пробормотала:
— Братик…
...а затем помчалась в ванную, словно вообще его не поняв.
Не сдержав улыбки, И Цзядун прошел на крохотную кухню, налил стакан воды и подал его сестре, когда та вышла.
И Цзяи, все еще не до конца проснувшись, покорно выпила почти весь стакан, получила легкое взъерошивающие волосы похлопывание от брата и затем, шатаясь, вернулась в комнату досыпать.
И Цзядун лишь покачал головой, схватил деньги и ключи и вышел.
Его старшая сестра, хоть и работала, вела себя так же беспечно, как в школьные годы, без намека на взрослую степенность. Удивительно, как она вообще устроилась на работу.
Закупив в рынке продукты, он отнес часть в лавку на перекрестке улицы Ай Хуа, разложив по холодильнику и морозилке, а остальное отнес домой.
Киоск с газетами по пути уже был открыт. Но было кое-что странное — старик-продавец, который обычно зевает на табуретке, сегодня стоял у прилавка, оживленно высматривая кого-то.
Заметив И Цзядуна, он издалека помахал ему:
— Цзядун! Цзядун!
— Дядя А Гань, что случилось?
Тот протянул ему газету:
— Посмотри, это твоя старшая сестра? Это Цзяи?
Озадаченный, И Цзядун всмотрелся в заголовок при свете все еще горящего ночного фонаря и бледно-белом свете, падающем с противоположной улицы. Его взгляд застыл на первой полосе в недоверчивом оцепенении.
Там была напечатана выпускная фотография молодой женщины в полицейской форме. Ее лицо было серьезным, но в глазах все еще искрилась улыбка, сочетая юную непосредственность с внушительной выправкой.
— Вот, еще одна, — дядя А Гань наклонился и порылся в газетах, доставая семь-восемь экземпляров. — Эта тоже на первой полосе, посмотри. В колонке пишут, что Цзяи всегда отличалась и характером, и учебой, и мы все за нее поручимся. Я сам наблюдал, как вы росли — все хорошие ребята. Цзяи молодец, ловит преступников для народа, очень впечатляет, ваши родители гордились бы…
Голос дяди А Ганя все еще звучал, но И Цзядун уже почти не различал слов. Оцепенев, он взял врученные ему газеты, перелистывая одну за другой.
В одних изданиях были фото его сестры, И Цзяи, за работой в участке Яуматэй, в других — ее фотографии на удостоверение. На некоторых снимках она улыбалась, на других выглядела серьезной, где-то слегка скованной перед камерой.
Но на каждом фото была его сестра — та самая девушка, которая сегодня утром, растрепанная и сонная, шлепала в ванную и покорно пила все, что ей давали.
Та сама дурочка.
Схватив несколько газет, он уже было бросился домой, но дядя А Гань остановил его:
— Цзядун, твои овощи!
Только тогда И Цзядун осознал, что оставил покупки у киоска. Он рванул обратно, забрал пакеты, расплатился за газеты и, не дожидаясь возражений, сунул дяде А Ганю пару ананасовых булочек, после чего помчался прочь с провизией и прессой.
Впервые за долгое время, вернувшись домой, И Цзядун совершенно не старался быть тихим. Ему было плевать, разбудит ли он брата с сестрой — казалось, он намерен поднять на ноги весь дом!
С грохотом захлопнув дверь, он швырнул овощи и мясо на кухню и принялся расхаживать вокруг дивана с газетами в руках.
Тесная гостиная не позволяла развернуться: он то и дело натыкался то на стол, то на мусорное ведро, производя оглушительный лязг и грохот.
— Что, Гидора пришла уничтожить человечество?
П.п.: 吉拉斯 (Jirasu / Гидора) — имя японского кайдзю (гигантского монстра) из франшизы «Годзилла». В русской локализации чаще используется имя Гидора (англ. King Ghidorah).
Его обычно рано ложащаяся сестра, И Цзяжу, первой проснулась от шума. Она распахнула дверь с недовольным взглядом в сторону брата, но не успела и слова вымолвить, как получила газетой по лицу.
Минуту спустя она уже присоединилась к «шумному союзу» И Цзядуна, не в силах сдержать пронзительных возгласов:
— А-а-а! Это же старшая сестра! Сестра попала в газеты! «Красавица-полицейский устанавливает рекорд по раскрытию дел в участке Яуматэй!»
С грохотом распахнулась дверь комнаты мальчиков, и 12-летний И Цзяцзюнь выскочил в трусах, торопливо взъерошив волосы. Глаза его широко распахнулись, он бросился к столу с криком:
— Старшая сестра в газетах? Где? Где? Дайте посмотреть!
И Цзяи поспешно оделась и подбежала к столу, с недоверием разглядывая разбросанные газеты, с трудом узнавая собственное имя. А эти фото — большие и маленькие... Она подняла взгляд на возбужденных, смеющихся братьев и сестру, и постепенно ее собственные губы начали растягиваться в улыбке.
Ей казалось, что она все еще спит.
Младший брат, находившийся в том возрасте, когда и кошки, и собаки тебя ненавидят, вдруг взбесился: рванул к окну, с грохотом распахнул его и заорал во двор:
— Моя сестра в газетах! Полицейская-талисман, приносящая удачу и справедливость!
П.п.: 猫嫌狗厌年纪 (досл. «возраст, когда кошки и собаки ненавидят») — идиома, описывающая подростковый «трудный возраст» (10–14 лет), когда дети становятся непослушными и раздражают всех вокруг.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|