Сяо Яньэй (Часть 1)

Сяо Яньэй

Для всего поместья Хань это было событие более значимое, чем само возвращение Хань Шичжуна.

С тех пор как в пятом месяце Лян Хунъюй вернулась из военного лагеря и подала жалобу на Хань Шичжуна самому Гуаньцзя, это был первый раз, когда Хань Шичжун изъявил желание ее видеть.

Конечно, желание Хань Шичжуна видеть ее не было главным. Главным было то, что она не нашла предлога запереться и не встречаться с ним.

Слуги гадали, не потому ли это, что появление в поместье сяонянцзы Мао с большим животом встревожило данянцзы, и теперь она хочет наладить отношения с чжуцзюнем.

Но первыми словами Лян Хунъюй при встрече с Хань Шичжуном были:

— Слышала, цзинь жэнь отпустили одного человека. Это правда?

*

Хань Шичжун только открыл рот, возможно, собираясь сначала сказать что-то другое, но раз уж она спросила так прямо, ему оставалось лишь промычать «м-м» и найти место, чтобы сесть.

— Это бывший юйши чжунчэн, Цинь Хуэй.

Тяжелые доспехи, которые он не снял, глухо звякнули, когда он опустился на стул, и от него повеяло холодом ранней зимы.

Лян Хунъюй села напротив него. Было видно, что с момента, как она услышала эту новость, и до возвращения Хань Шичжуна, она уже достаточно долго размышляла:

— Этого человека нельзя оставлять.

Хань Шичжун посмотрел на нее:

— Почему?

— Во время смуты Цзинкан в плен попали тысячи и тысячи людей. Почему именно ему позволили вернуться? Если бы ты считал, что с ним все в порядке, ты бы не пришел ко мне, — быстро проговорила Лян Хунъюй. — Говори, что он сделал?

Ощущение, что тебя видят насквозь, было неприятным, но для Хань Шичжуна это действительно избавляло от лишних слов:

— Он посоветовал Гуаньцзя: «Жу юй тянься у ши, нань цзы нань, бэй цзы бэй» — «Если желаете мира под небесами, пусть Юг будет Югом, а Север — Севером».

Лян Хунъюй хлопнула ладонью по столу. Обычно спокойная женщина внезапно вспылила, так что стоявшая рядом А Пан вздрогнула всем телом.

Ее грудь тяжело вздымалась:

— Пусть Юг будет Югом, а Север — Севером… А как же старый генерал Цзун? Как же павшие воины и погибший народ? Если можно вот так отдать огромные земли к северу от реки Хуайхэ, то и земли к югу от Хуайхэ Великая Сун удержать не сможет.

Хань Шичжун помолчал, а затем коротко сказал:

— Гуаньцзя считает его верным подданным.

— Ха! Мы знаем, что за человек Гуаньцзя. Конечно, он считает его верным подданным! Любой, кто выступает за уступку земель и мирные переговоры, в его глазах — верный подданный! — голос Лян Хунъюй становился все громче. — Хань Шичжун, я говорила тебе об этом еще во время мятежа Мяо-Лю! Я тогда тебя убеждала, это ты…

— Лян Хунъюй!

Голос человека, привыкшего убивать на поле боя, обладал ужасающей силой. Этот крик прогремел, словно раскат грома, над всем двором.

Ноги А Пан подкосились, и она рухнула на колени.

Лян Хунъюй продолжала неподвижно сидеть на месте, но все же не стала продолжать.

Хань Шичжун смотрел на нее, его вид был суров, как у Небесного Царя в храме, но он больше не кричал.

Он лишь тяжело произнес:

— Ты хочешь, чтобы и семью Хань казнили?

Глаза Лян Хунъюй резко расширились.

*

После этого Хань Шичжун встал и ушел.

На самом деле, Хань Шичжун понимал, что эта встреча неизбежно закончится такой ссорой, но все равно пришел.

Он знал, что его данянцзы — выдающаяся женщина, и, возможно, все, что она говорила, было правдой. Но он все равно был бессилен.

Он, Хань Шичжун, вышел из бедных крестьян. От презираемого всеми «Хань Поу» до «Вань жэнь ди», в одиночку пленившего Фан Ла, — он считал, что сделал все возможное, отточив владение оружием, боевые искусства, стратегию и тактику. Но он никогда не мог разобраться в придворных интригах.

— Верны ли другие или предатели, меня не касается. Но запомни, я, Хань Шичжун, всегда буду верным подданным, — вот что сказал Хань Шичжун на прощание Лян Хунъюй в тот день.

*

А Пан пришла в себя лишь спустя долгое время. Когда она, опираясь на спинку стула, поднялась на ноги, Лян Хунъюй уже допивала вторую чашку чая.

У нее все еще немного кружилась голова:

— Боже мой… Этот Хань Шичжун обычно и пары слов не скажет, а как заговорит, так такой шум поднимает…

— Вообще-то, он прав, — Лян Хунъюй, казалось, тоже успокоилась. — Просто знать, что правильно, а что нет, бесполезно. Способность действовать — вот что важно. А сейчас ситуация такова, что мы ничего не можем сделать.

А Пан мало что поняла:

— Что это значит?

Лян Хунъюй говорила сама с собой, не обращая внимания, поняла ее А Пан или нет:

— Цзинь жэнь действительно сделали сильный ход этой пешкой. Цинь Хуэй плюс Чжао Гоу… как тут можно переломить ситуацию? Я думаю, это невозможно.

Лян Хунъюй посмотрела в ту сторону, куда ушел Хань Шичжун:

— У него действительно нет выхода. И я тоже могу лишь упражняться в красноречии. Даже если бы меня поставили на его место, что бы я смогла сделать?

Лян Хунъюй вздохнула, и ее дыхание превратилось в белое облачко на холодном воздухе ранней зимы.

В этот момент она снова, казалось, стала той самой данянцзы, бесцельно проводящей дни в поместье Хань.

— Честно говоря, — сказала она, — я думаю, что Великая Сун уже погибла.

*

Десятый месяц второго года эры Сюаньхэ (1120), Мучжоу.

В то время Лян Хунъюй была примерно того же возраста, что и Лю Сяосяо сейчас.

Под руководством отца Лян Кэ и матери Ван ши она и ее родной брат Лян Хунфэн были искусны и в науках, и в боевых искусствах. Когда брат и сестра выезжали на конную прогулку для стрельбы из лука, никто не мог отвести от них глаз.

В то время ее брат еще не сдал экзамены и не получил чин, но желающие породниться с ним уже ломились в двери, их пыл не уступал обычаю «бан ся чжо сюй».

В отличие от него, Лян Хунъюй, хотя и достигла брачного возраста, оставалась без внимания женихов.

Она никогда не задумывалась, почему так происходит, потому что все ее мысли были заняты сяо яньэй из соседнего дома.

*

Она действительно любила этого сяо яньэй, очень любила.

Сяо яньэй отличался от других мужчин: всегда держался с достоинством, был изящен в манерах, опрятен и чист. Лян Хунъюй не могла на него наглядеться.

И голос у него был приятный.

Например, когда Лян Хунъюй, перевесившись через стену, бросала в него веточками, он, прикрывая голову, укоризненно говорил:

— Ты… ты же девушка! Как ты можешь быть такой бу чжи ляньчи? Ты… ты сейчас же слезай!