Глава 20

… сидел на краю кровати, глядя на спящую девушку.

Он смотрел на ее мягкие черты лица, розовые губы и грудь, слегка вздымающуюся при каждом вдохе…

В его душе разгоралось волнение.

Он сжал кулаки, сдерживая нарастающее возбуждение.

Тревога, мучившая его много дней, постепенно утихала.

Почему-то он начал бояться, что она исчезнет, хотя лучше всех знал, что она никуда не денется…

Когда это началось?

Возможно,

когда она, обернувшись, сказала ему: — Шао Сюань… не бойся.

Она должна была знать, что ему, выросшему в императорском дворце, нечего бояться.

Или, может быть,

когда она, ненавидя его до глубины души, но не сумев убить, в отчаянии и раскаянии попыталась покончить с собой.

Если бы ее шпилька отклонилась хоть немного и попала в жизненно важный орган, в следующее мгновение появились бы тайные стражи и отрубили бы ей голову!

Но она не знала о существовании стражей, поэтому не хотела, чтобы он умер?

Почему она сказала «не бойся»? Почему пожалела его?

Переживала за него?

Сочувствовала ему?

Или…

она была одинока и никому не доверяла?

Словно два человека, загнанные в угол, одинокие и беспокойные, которые могли рассчитывать только друг на друга.

И поэтому она была вынуждена поверить, что он поможет ей, что он станет ее последней опорой?

В Императорском кабинете она решила ему довериться, поставив на карту все, что у нее было, взяв на себя всю вину и позор, чтобы получить его защиту…

Но он ее разочаровал.

Тогда ему казалось, что все идет по плану. Он хладнокровно продумал все до мелочей и даже решил, что при необходимости может пожертвовать Сяо Жун…

Но прошло столько времени…

И теперь, вспоминая тот день, он чувствовал легкую боль в сердце?

Новая любовь

Весна вступала в свои права. После месяца хлопот император принял в свой гарем шесть новых наложниц.

Кроме наложницы Жун, наложницы Цзинь и наложницы Мин, появилась еще и наложница Ли, которая, по слухам, была племянницей жены князя Цзина и прибыла во дворец, чтобы проложить путь для будущей императрицы.

Также были назначены Чжаои, Цзеюй, Гуйжэнь, Мэйжэнь и Цайжэнь. За исключением Сюй Чжаои, которая была из семьи чиновников, все остальные были дочерьми богатых семейств столицы, красавицы одна другой краше.

Тут Таоцзы поняла, что что-то не так, и поправилась: — Я ошиблась. Дун Цайжэнь из бедной крестьянской семьи, и она самая старшая из всех, ей уже девятнадцать, и она не очень красивая…

— … — Сяо Жун молча слушала.

— Странно, что император выбрал именно ее. Теперь все говорят, что у него необычный вкус: красивых не берет, а берет некрасивых, молодых не берет, а берет старших… — Сказав это, Таоцзы поняла, что сболтнула лишнего, смутилась и поспешно прикрыла рот рукой. — Простите, госпожа, я не то хотела сказать.

Сяо Жун сидела на качелях, держась за веревки, и с улыбкой попросила Сяо Дэцзы раскачать ее сильнее.

Дун Цайжэнь, значит?

Он уже нашел новую пешку…

Хотя Таоцзы сама рассказывала ей все новости, Сяо Жун не проявляла особого интереса.

Собака-император сказал, что не он уничтожил семью Хэ. Кто знает, правда это или нет? Но, успокоившись, она подумала, что он, будучи марионеточным императором, и сам едва держался на троне, даже для убийства чиновников ему пришлось использовать ее руки, так как же он мог осмелиться открыто уничтожить всю семью Хэ?

К тому же, ее отец занимал высокий пост, его не так-то просто было убрать…

Поэтому она немного поверила ему.

Теперь ей было все равно, женится ли собака-император, возьмет ли новых наложниц, придет ли к ней.

Возможно, ее родителей убил кто-то другой. Из всех придворных Сяо Жун могла подозревать только одного человека — регента Ли Мояна!

Перед тем как отпустить ее из Аньши, регент дал ей яд, чтобы контролировать ее. Теперь каждый месяц ей нужно было принимать противоядие с его кровью, чтобы не умереть от отравления.

Когда она получила яд, то подумала, что Ли Чжи что-то подмешал, поэтому и уговаривал ее принять его. Она была очень тронута.

Но, вернувшись во дворец и получив первое противоядие, Сяо Жун не придала этому значения и не стала его принимать. Однако вскоре яд начал действовать, ее бросало то в жар, то в холод, она испытывала невыносимую боль, и только тогда поняла, что ее обманули…

Ли Чжи все-таки был сыном князя Цзина.

Но нет худа без добра. Отравление не было для Сяо Жун абсолютным злом.

По крайней мере, она вышла из Аньши, и ей не нужно было искать регента, он сам каждый месяц присылал ей противоядие, поддерживая с ней связь.

Сяо Жун нужно было только ждать, пока Ли Моян не начнет ей доверять и не посвятит в свои планы…

Пока она не контактировала с регентом, Сяо Жун жила неплохо, хорошо ела и спала. Единственное, что ее огорчало, — это то, что она не знала, когда сможет отомстить за свою семью.

Во дворе раздавался смех.

В этот момент у ворот появился незнакомый евнух. Он мрачно стоял за резной стеной, глядя на девушку, качающуюся на качелях. Помолчав, он с недовольным видом просунул сложенный листок бумаги в щель между камнями и ушел.

Ночью Сяо Жун тайком встала и забрала записку.

Спрятавшись под одеялом, она развернула листок и прочитала его.

Регент был недоволен тем, что она бездельничает, позволяя императорской милости угаснуть, а вместе с ней и ее ценности.

Поэтому он решил использовать противоядие в качестве рычага давления, чтобы заставить ее вернуть расположение императора.

Пока Таоцзы спала, Сяо Жун сожгла записку над свечой.

Девушка нахмурилась, ее охватила тоска.

…

На следующее утро.

Сяо Жун сонно лежала на кушетке, когда Чжоу Илинь с радостью вошел, держа в руках поднос со свежей выпечкой.

— Угадай, что сегодня на завтрак? — весело спросил он, его голос, как и он сам, излучал юношескую беззаботность.

Предки Чжоу Илиня были поварами, и он сам неплохо готовил. Иногда, когда Сяо Жун хотела чего-нибудь особенного, она просто говорила ему, и он находил способ приготовить это. Постепенно Сяо Жун не только поправилась, но и стала более привередливой в еде.

Хотя он служил во дворце Цзиньюйгун уже несколько месяцев и даже ходил с Таоцзы навестить ее в тюрьме, Сяо Жун по-настоящему узнала Чжоу Илиня только после того, как ее поместили под домашний арест.

От безделья Сяо Жун начала интересоваться жизнью каждого во дворце, болтала с ними, играла, пыталась понять их характеры.

Именно тогда Сяо Жун с удивлением обнаружила, что в ее дворце есть такой светлый юноша.

Когда она была в фаворе, Чжоу Илинь всегда ходил, опустив голову, и никогда не смел смотреть ей в глаза.

Ведь тогда она была любимой наложницей самого могущественного человека в империи, и даже евнух не смел осквернять ее своим взглядом.

Поэтому Сяо Жун даже не видела его лица. К счастью, позже она все же узнала его.

Этот добрый и наивный юноша принес немного света в ее мрачные дни.

В отличие от других евнухов, голос Чжоу Илиня не был писклявым, а характер — капризным. Он был как любой обычный парень, которого Сяо Жун встречала раньше: немного застенчивый, с чистым взглядом, веселый и озорной, заботливый и немного наивный.

После встречи с собакой-императором, чьи мысли были глубоки, как море, Сяо Жун, встретив такого нормального, не вызывающего никакого давления ровесника, невольно почувствовала к нему сильную симпатию. Она не боялась его, чувствовала себя комфортно и радостно.

Ей казалось, что ее погибший брат Чжоу-Чжоу снова ожил, превратившись в этого юношу, такого же озорного и милого, который время от времени воровал ее вещи, строил ей рожицы, смеялся над ее неуклюжестью и говорил, что она даже вышивать не умеет, как любая девушка.

Кроме того, поскольку он был евнухом, Сяо Жун не боялась, что он причинит ей вред, ей не нужно было защищаться от него, как от других мужчин…

Постепенно Сяо Жун полюбила разговаривать с этим юношей, есть приготовленную им еду, качаться на качелях, которые он раскачивал, и слушать, как он, стукнув ее по голове, дразнит ее, говоря, что во дворце скоро закончится еда, и с завтрашнего дня придется затянуть пояса потуже.

— Сянсубин?!

Сяо Жун радостно отбросила книгу, вскочила и поспешила взять печенье, которое протягивал ей Чжоу Илинь.

Она тут же откусила кусочек. Сладкий, хрустящий вкус напоминал ей печенье, которое пекла Цин Гугу.

Девушка с улыбкой спросила: — Вкусно! Где ты научился его печь?

Чжоу Илинь смущенно почесал затылок и, высунув язык, ответил: — Вчера вечером я улизнул из дворца и спросил у главного повара на императорской кухне.

— Хм… а Таоцзы знает? — Сяо Жун оглянулась по сторонам, убедившись, что Таоцзы нет, и с улыбкой спросила.

Чжоу Илинь скривил губы: — Ты что, меня за дурака держишь? Если бы она узнала, она бы мне уши оторвала!

Сяо Жун протянула руку и шлепнула Чжоу Илиня по ладони: — Молодец!

— Хе-хе… — Чжоу Илинь радостно потер нос, а затем с досадой сказал: — Но я так и не понял, как приготовить то, что ты просила, юяньми. Я пробовал несколько раз, но вкус просто ужасный!

— Да-да-да, именно такой вкус! Соленый, терпкий, тает во рту, незабываемое послевкусие! — Сяо Жун с восторгом облизнула губы, словно уже почувствовала этот вкус, и задумалась.

Чжоу Илинь замотал головой, его лицо было таким, словно он съел муху: — Нет, нет, это несъедобно! Ты заболеешь!

— Как ты смеешь говорить, что юяньми несъедобно?! — притворно рассердилась Сяо Жун.

Чжоу Илинь, не обращая внимания на ее попытки изобразить хозяйку, щелкнул ее по лбу. Щелканье было громким, но не болезненным. Юноша возразил: — Не только я так говорю, даже если мы позовем Цзаованъе, он это есть не станет!

Сяо Жун схватилась за голову, изображая гнев: — Кто здесь главный?!

— Ты, — Чжоу Илинь пожал плечами, понимая, что не сможет ее переспорить.

— Тогда кого нужно слушаться?

— Тебя.

— Вот и правильно! — Сяо Жун радостно…