Глава 4 (Часть 2)

В армии есть чувства — товарищество, готовность делить тяготы и радости вместе.

И нет чувств — суровые законы, не знающие пощады.

Линь Сяо оглянулась, посмотрев сквозь строй на двух отставших. Односельчанин не бросил парня, который чуть не упал в обморок от усталости. Он поддерживал его, и они шли в самом конце колонны. Пусть и медленно, но изо всех сил старались не отставать.

— Линь Сяо, не волнуйся, если ты устанешь, я помогу тебе, — серьёзно сказал Чжэн Чжи.

Он был на полголовы выше Линь Сяо и немного крепче. В отряде было всего несколько человек меньше и худее её, и упавший в обморок юноша был одним из них. Неудивительно, что Чжэн Чжи волновался, что Линь Сяо не выдержит.

— Не нужно, — дерзко ответила Линь Сяо, приподняв бровь. — Я могу идти ещё целый день и не устану. А вот если ты выдохнешься, я поддержу тебя.

— Я не устану! Я каждый день бегаю по горе рядом с нашей деревней. Я могу идти два дня подряд и не устать! — хвастливо заявил Чжэн Чжи, не подумав, какую небылицу сморозил.

Линь Сяо ничего не ответила. Идущие сзади ветераны тихо усмехнулись, но ничего не сказали.

Это задело Чжэн Чжи, и на его лице было написано: «Я вам ещё покажу!»

Но, как бы он ни был решителен, усталость никуда не делась.

Когда стемнело, лица ветеранов выражали изнеможение, их шаги замедлились. Новобранцы растянулись в длинную цепочку, с каждым шагом обливаясь потом. Холодный ветер пробирал до костей, и даже тёплая одежда из грубого льна не спасала от дрожи.

Чжэн Чжи совсем выбился из сил и уже не мог поспевать за Линь Сяо. Стиснув зубы, он упорно шёл вперёд, стараясь не отставать слишком сильно.

Линь Сяо, благодаря тренировкам с Линь Даюном, уже шесть лет закаляла тело, дыхание и ноги. У неё ещё оставались силы, и она могла бы идти до полуночи без особых проблем.

А такие, как Дядя Ли, кто много лет провёл в походах, давно привыкли к таким нагрузкам. Во время быстрых марш-бросков им и вовсе не приходилось рассчитывать на отдых.

Но он всё же не был бездушным демоном, которому не терпелось отправить их на тот свет. Видя, что все новобранцы, кроме Линь Сяо, едва держатся на ногах, он приказал развести костры и отдохнуть.

Они шли по едва заметной грунтовой дороге. По обе стороны тянулись лес и горы, ни деревни, ни постоялого двора поблизости. Им предстояло ночевать под открытым небом, но никто не возражал. Услышав команду об отдыхе, все с облегчением повалились на землю, тяжело дыша. Некоторые даже потеряли сознание.

Линь Сяо была исключением. Она вместе с Дядей Ли и двумя другими немногословными ветеранами отправилась собирать сухие ветки. Хотя наступил мэнчунь — первый месяц весны, холод ещё не отступил, и всех пробирала дрожь. Нужно было развести костры, по одному на каждые пять человек. Для сотни людей требовалось много хвороста.

Собирая ветки, Линь Сяо вдруг резко перекатилась вперёд, затем вскочила и обернулась. Чжэн Чжи стоял, вытянув руку, словно хотел похлопать её по плечу, и теперь ошарашенно смотрел на неё.

— Прости, я привыкла всегда быть начеку, — Линь Сяо подошла к нему и протянула собранные ветки.

Чжэн Чжи взял ветки, чтобы скрыть неловкость.

— Нет, это я виноват, надо было окликнуть тебя. Слушай, Линь Сяо, ты такая ловкая! В мгновение ока так далеко отпрыгнула. И ты совсем не устала после такого долгого пути. Я, конечно, не такой сильный, как ты, но я обязательно стану таким же!

— У тебя получится, — ободряюще похлопала его по плечу Линь Сяо и снова пошла собирать ветки.

Чжэн Чжи пошёл за ней, продолжая болтать без умолку, разбавляя тишину своим весёлым щебетанием.

Спустя полчаса, когда хвороста было достаточно, Дядя Ли с помощью селитры разжёг костры, и холодный ветер наконец-то стал тёплым.

Ветераны проявили доброту и перенесли потерявших сознание поближе к огню. Тех новобранцев, которые не могли идти, но были в сознании, они подсадили к тем, кто был без чувств, велев им присматривать за ними, чтобы те не сгорели заживо, а то потом будет много хлопот.

Устроив всех новобранцев, ветераны расселись по пять человек вокруг них.

Кто-то принёс вино. Они передавали флягу по кругу, переговариваясь и смеясь, и вскоре вино закончилось. Тот, кто принёс вино, сердито посмотрел на пустую флягу и отшвырнул её в сторону, вызвав взрыв хохота. Но и сам он через пару мгновений рассмеялся и продолжил подшучивать над товарищами.

Наблюдая за этой оживлённой сценой, Линь Сяо слегка улыбнулась. Сухой паёк казался тёплым, словно она тоже отпила вина.

Съев немного сухих лепёшек, Чжэн Чжи снова заговорил. Видимо, за время долгого молчаливого пути он изголодался по общению.

Линь Сяо не раздражалась, ей даже нравилась эта оживлённая атмосфера.

— Линь Сяо, как думаешь, у нас руки не задрожат, когда будем убивать врагов? Мой односельчанин рассказывал, как он в первый раз убил человека. Он ударил врага в шею, и кровь брызнула ему на одежду. Он потом целый день ничего не ел, потому что руки тряслись, и он не мог держать лепёшку.

Линь Сяо не знала, она никого не убивала, только куриц. Но она, кажется, понимала это чувство — чувство жертвы. Когда ты близок к смерти, почти забываешь о страхе, видишь только холодный блеск стали, затаив дыхание, не в силах издать ни звука.

А потом кровь брызжет фонтаном, обагряя убийцу ненавистью и нежеланием жертвы умирать. Дух убитого вместе с кровью ложится тяжким грузом на плечи убийцы.

— Не знаю, задрожат ли руки, — ответила она. — Но точно станет тяжело дышать, захочется согнуться пополам.

Но таков уж этот мир. Чтобы усмирить Поднебесную, стать генералом или героем, нет другого пути, кроме как убивать, чтобы остановить убийства, применять силу, чтобы остановить насилие, и нести на своих плечах тяжесть душ убитых. Или, может быть, это она была недостаточно умна, чтобы увидеть другой путь.

Холодный зимний ветер завывал, раскачивая угасающие языки пламени.

Под раскаты грома и храп спящих Линь Сяо смотрела на звезду в небе, окружённую красным ореолом, и тихо сжимала в руке свой меч Цзян Ин.