Глава 9 (Часть 1)

Глава 9

Ночью Сюэ Нинцай все ворочалась и никак не могла уснуть. В конце концов, она села, обняла колени и стала смотреть на луну, погрузившись в свои мысли.

В то время небо над Пекином еще было чистым, а луна — круглой и яркой.

Сюэ Нинцай положила подбородок на колени, лишь изредка моргая.

Заколка в форме стрекозы, которую она крепко сжимала в ладони, впивалась в кожу, вызывая тупую боль.

Но она, казалось, не замечала этого. Склонив голову, она посмотрела в другую сторону.

В окне напротив было темно. Лунный свет, падающий на него, словно отражался в темной воде, не вызывая ни малейшей ряби.

Это была комната Сюй Шаньцина. Она находилась совсем рядом. Раньше ей стоило только позвать его, и он тут же прибегал. Но теперь она больше не звала его, и он больше не приходил к ней.

Сюэ Нинцай молча считала про себя. Когда она досчитала до десяти, за темным окном вдруг вспыхнул оранжево-красный цветок.

Цветок колыхался, излучая теплый свет. Длинные бледные пальцы бережно держали его.

Но это был вовсе не цветок.

Сюэ Нинцай наклонилась вперед и увидела, как Сюй Шаньцин чиркнул спичкой. Он стоял у окна с сигаретой в зубах, опустив глаза и склонив голову, чтобы прикурить.

Сигаретный дым окутывал его красивое лицо. Он сильно вытянулся, и от этого казался худым. На нем была белая рубашка, верхние пуговицы которой были расстегнуты, открывая ключицы.

Лицо юноши было прекрасным, словно восходящее солнце, излучающее сияние. Даже нахмурившись, он был до боли красив.

В труппе никто не курил. Курение считалось вредной привычкой. Ради мимолетного удовольствия губить свой голос было слишком большой ценой.

Е Сяочунь тоже ненавидел курение. Если он замечал, что кто-то курит, то жестоко наказывал.

Сюй Шаньцин раньше никогда не прикасался к сигаретам. Ему было семнадцать-восемнадцать лет, и он вел себя безупречно. Все эти пагубные привычки столичных прожигателей жизни были ему чужды.

Но вдруг он начал курить.

Пока Сюэ Нинцай размышляла об этом, он уже затушил спичку.

Цветок угас в его ладони. Он приоткрыл окно, чтобы выпустить дым. Кончик сигареты тлел, словно светлячок, вспыхивая в такт его дыханию.

У Сюэ Нинцай защипало в глазах. Она не знала, то ли это от усталости после долгой бессонницы, то ли от боли и печали, нахлынувших при виде него.

— Цаоэр, — вдруг позвал он.

Сюэ Нинцай вздрогнула и инстинктивно пригнулась, прячась за подоконником.

— Не прячься, я тебя вижу, — рассмеялся Сюй Шаньцин.

Тогда она медленно выпрямилась и открыла окно:

— Что такое?

— Почему ты не спишь так поздно?

— Ты сам-то почему не спишь? — парировала Сюэ Нинцай. — И почему ты начал курить эту гадость? Учитель узнает — ноги тебе переломает.

Он небрежно потушил сигарету о подоконник и добродушно улыбнулся:

— Больше не буду. Просто на душе тоскливо, хотел развеяться.

— Что тебя тревожит?

Но он промолчал, только смотрел на нее и улыбался.

Когда он улыбался, его миндалевидные глаза, обычно такие дерзкие, становились мягкими.

Сердце Сюэ Нинцай сжалось от боли. Она с трудом сдержалась и все же произнесла:

— Брат Шаньцин…

— Что?

— Не кури больше.

— Хорошо. Больше не буду, — он всегда выполнял ее просьбы, и только в одном ей отказал. Никогда больше он ей ни в чем не отказывал. — Уже поздно, иди спать.

Раньше они могли говорить обо всем на свете, но сейчас вдруг им стало не о чем говорить.

— Ты тоже ложись пораньше, — с горечью сказала Сюэ Нинцай.

Она уже собиралась закрыть окно, как вдруг услышала, что он снова зовет ее:

— Цаоэр…

Рука Сюэ Нинцай замерла. Она молча смотрела на него.

— Через несколько дней я уезжаю домой, — наконец сказал он.

Он всегда жил в театре, как и она, считая его своим домом. Только по праздникам он неохотно ездил к семье.

Сюэ Нинцай решила, что он снова едет домой на праздник, и немного удивилась:

— Скоро какой-то праздник?

— Я переезжаю домой. Насовсем, — улыбнулся он.

Сюэ Нинцай застыла. Долго-долго молчала, а потом спросила:

— Это из-за меня?

— Нет, что ты! — Сюй Шаньцин рассмеялся. — Цаоэр, я уже в выпускном классе, у меня много занятий. Не могу же я постоянно мотаться туда-сюда. Родители наняли мне репетитора. Я хочу постараться поступить в Университет Цинхуа.

Учеба в оперной труппе была тяжелым трудом. Многие старшие братья бросали школу после девятого класса. Как они говорили, достаточно уметь читать либретто, чтобы не быть совсем уж безграмотным.

Но Сюй Шаньцин был другим.

Он был занят круглый год. Каждый день после тренировок он спешил в школу.

Сюэ Нинцай видела, как он учился при свете лампы, иногда до трех часов ночи.

Благодаря своему усердию он был одним из лучших учеников. В свободное время он помогал ей с уроками, и любые сложные задачи в его руках решались легко, словно нож сквозь масло.

Все хвалили его за ум, говорили, что он — посланник бога литературы. Но только Сюэ Нинцай знала, сколько усилий он прикладывал.

Е Сяочунь уже говорил ему, что раз уж он хочет поступать в университет, то в старших классах может не приходить в театр — его дом находился рядом со школой, всего в пяти минутах ходьбы, и он мог бы спать на полчаса дольше по утрам.

Но он не хотел. Он тихонько сказал Сюэ Нинцай:

— Если я буду жить дома, то смогу приезжать сюда только раз в неделю.

Сюэ Нинцай тогда еще по-детски не поняла его и, подумав, что он боится потерять форму, успокоила его:

— Ничего страшного, брат Шаньцин. Учитель говорит, что у тебя прочная база. Даже если ты будешь тренироваться раз в неделю, ты ничего не забудешь.

Он так разозлился, что щелкнул ее по лбу:

— Глупышка, не ценишь доброту! Если я буду приезжать раз в неделю, то мы будем видеться только раз в неделю! Как я могу за тебя не волноваться?

Только тогда Сюэ Нинцай поняла его и, глупо улыбаясь, сказала:

— Брат Шаньцин, оказывается, ты скучаешь по мне.

— Слава богу, ты еще не совсем глупая, — ворчливо ответил он.

Те слова, которые он говорил тогда…

Их невинная детская дружба…

Сюэ Нинцай замерла, боясь даже дышать, чтобы не проронить слезы. Тихим голосом она произнесла:

— Да, каждый день ездить в театр — это очень тяжело.

— Меня не будет рядом, Цаоэр. Береги себя.

Она скривила губы в подобии улыбки, но улыбка не получилась, и лицо ее стало еще печальнее, чем если бы она плакала:

— Я уже не маленькая. А ты… сможешь приезжать хотя бы раз в неделю?

— Не знаю.

Не знал или не хотел говорить?

Раньше он ведь каждый день приезжал.

Почему же теперь он мог за нее не волноваться?

Сюэ Нинцай с силой захлопнула окно, словно прячась за стеклом.

Сквозь тонкую стену Сюэ Нинцай наконец нашла в себе силы сказать:

— Я поняла.

Больше она ничего не могла сказать, потому что слезы уже текли по ее щекам.

Она легла, засунула край одеяла в рот, чтобы заглушить рыдания.

Было бы слишком стыдно, если бы он увидел ее слезы.

Но когда-то, когда она плакала, она просто прятала лицо у него на груди.