Роза (Часть 1)

Роза

Не имея возможности прикоснуться, Цзинъи могла лишь достать бумажную салфетку и протянуть ей.

— Не говори так. Ты жертва, а жертвам не нужно наказывать себя.

Дария стояла спиной к свету, ее лицо было скрыто в тени.

— Да… я жертва… Но все смотрят на меня, как на чуму…

Даже если свет не мог осветить Дарию, Цзинъи все равно видела ее страдание. Она встала, достала из холодильника две банки газированного напитка со вкусом маракуйи и открыла их. Раздался шипящий звук, и сладкий аромат мгновенно наполнил гостиную. Цзинъи больше не произносила лишних, бесполезных слов, а молча слушала давно сдерживаемую исповедь.

Дария разжала крепко стиснутые пальцы и взяла банку, протянутую Цзинъи. Глубокие кровавые следы на ладони онемели от холода. Она вздохнула, а затем тихо усмехнулась.

— Смешно подумать о себе. С одной стороны, ставить под сомнение правила и авторитеты, а с другой — надеяться на других, ждать спасения, — она скривила губы в самоуничижительной усмешке. Соленые слезы попали в рот, оставив горький привкус. Некоторые вещи, однажды отнятые у тебя, вернуть почти невозможно.

Никогда уже не будет как прежде, никогда не вернуться назад…

Когда с кровоточащей, гниющей раны срывают шрам, которым пытались прикрыть ужас, все равно поднимается тошнотворный, густой запах крови, от которого волосы встают дыбом.

В тот год правительство издало указ, ограничивающий доступ женщин к образованию. Сопротивление началось в высших учебных заведениях: профессора увольнялись, студентки бросали учебу в знак протеста. Но указ неуклонно вводился в действие, ничто на него не влияло. Протесты становились все более ожесточенными: от мирного расклеивания плакатов до небольших митингов у правительственных зданий, а затем и до масштабных забастовок и демонстраций, парализовавших город.

С одной стороны — безрезультатные протесты, с другой — чувство оскорбления у власть имущих. Обладающие силой и оружием одним движением пальца безжалостно раздавили тех, кто не мог дать отпор.

Без предупреждения, без призывов разойтись, через несколько дней после начала демонстраций, вооруженные солдаты на бронетехнике внезапно открыли беспорядочный огонь по толпе. Люди, застигнутые врасплох, в панике бросились бежать.

Тела погибших — в автокатастрофах, от пуль, в давке — устилали улицы. Кровь смешивалась со сточными водами, запах железа — с запахом гнили. Кровь пропитала чахлые зеленые насаждения вдоль дорог. Следующей весной там, вероятно, буйно разрастутся цветы и травы.

После того как ее вытеснили на ту охваченную хаосом улицу, цепкие щупальца зла схватили Дарию, и вырваться было уже невозможно.

В тот момент, когда ее толкнули и она потеряла равновесие, она инстинктивно схватилась за протянутую руку — вернее, за холодную кожаную тактическую перчатку.

Она не помнила, как ее вывели из центра беспорядков. Помнила лишь, что в тот день после полудня солнце уже не палило так сильно, и ветер не был таким обжигающим. Она сидела на заднем сиденье мчащегося мотоцикла, глядя на широкую спину впереди, на которой висела снайперская винтовка длиной почти в полтора метра. Она подумала, что небеса сжалились над ней и бросили спасительную соломинку.

Кто бы мог подумать, что эта спасительная соломинка окажется лишь искусно замаскированной цепью, влекущей в преисподнюю. То, что казалось ветром свободы, на самом деле было приглашением из ада.

Рев мотора постепенно стих. Мотоцикл остановился у временного лагеря на окраине города. Несколько военно-полевых палаток цвета хаки стояли на пустыре неподалеку друг от друга. Наемник ловко поставил мотоцикл на подножку и галантно протянул руку, чтобы помочь Дарии слезть. Глядя на ее лицо, на котором все еще застыл ужас, смешанный с недоумением, он мягко сказал:

— Ты спасена. Разве не стоит сказать мне спасибо?

Дария растерянно поблагодарила. Ее не покидало странное чувство, будто что-то не так, все было неправильно. Вспомнив недавнюю стрельбу, она, затаив дыхание, спросила:

— А остальные? Все… все закончилось?

— Всех участников беспорядков уничтожили. Скоро все закончится, — наемник слегка улыбнулся, во взгляде его читалось презрение. — Поэтому я нарушил приказ и спас тебя. Такое небрежное «спасибо» в качестве благодарности — не слишком ли это поверхностно?

Они называли законные требования безоружных гражданских «беспорядками».

Дарии становилось все более не по себе, в голове зазвучала сирена тревоги.

— Если ты спас меня, почему не высадил по дороге на станции или другом транспортном узле? Списков протестующих нет, так что, покинув то место, я бы уже не была в опасности, верно? Но ты привез меня именно в ваш лагерь, — она незаметно взглянула на мотоцикл в нескольких метрах. Ключи не были вынуты, его можно было использовать для побега в крайнем случае.

Даже платок, скрывавший большую часть лица, не мог спрятать красоту Дарии. Этот высокий, крепкий наемник заметил ее в толпе через прицел и теперь ясно видел ее намерение сбежать. Он сбросил маску лицемерия и злобно сказал:

— Ладно, признаю. У меня нет привычки изображать из себя героя-спасителя. Конечно, я подумал, что будет жаль тратить такое красивое личико. Вместо того чтобы пустить пулю в лоб, лучше позволить тебе сделать что-то полезное перед смертью.

Когда он приблизился, Дария решительно развернулась и бросилась к мотоциклу.

— Отпусти меня! — крикнула Дария, инстинктивно пытаясь вырваться, когда наемник схватил ее, повалил на землю и придавил. Она отчаянно сопротивлялась, крича: — Помогите! Помогите! Спасите меня!

— Помогите? Побереги силы, бесполезно, — наемник даже не стал затыкать ей рот, пользуясь своим физическим превосходством, чтобы измотать ее до полного бессилия. Он даже воспринимал эту возню как своего рода «прелюдию». Он насмешливо процедил: — Ц-ц-ц, ты не такая, как другие женщины, которых сюда притащили. Ты умнее их, быстрее соображаешь. Они до последнего момента, пока их не раздели догола и не связали, наивно верили, что спасены. Ты действительно интересная. Жаль, мне не нужен твой ум, — сказав это, он рассчитал силу и ударил Дарию рукоятью пистолета по голове.

Война в этой стране закончилась всего несколько лет назад, но политические и религиозные распри превратили ее в руины иного рода, где насилие над простыми гражданами, особенно женщинами, было обычным делом и не пресекалось.

На этом месте Дария надолго замолчала. Цзинъи налила ей еще воды и молча ждала. Стрелки часов обежали полный круг, прежде чем она наконец продолжила:

— Я… не знаю, сколько времени прошло, — и не знала, сколько человек там побывало. Она лежала на голой земле, покрытой лишь простыней. Руки, ноги и рот были связаны. Все тело было в крови — и засохшей, и свежей. — Я слышала крики, много криков. К тому времени я уже не сопротивлялась. Не было сил, да и боялась.

Поначалу она сопротивлялась яростно, не жалея себя, готовая умереть вместе с этими чудовищами. Но после бесчисленных оскорблений, издевательств и побоев ее дух и воля были сломлены. И до сих пор не восстановились.