Кошмар (Часть 2)

Нет, она боялась, что живое существо рядом с ней перестанет дышать, начнет разлагаться, боялась остаться совсем одна, запертая в клетке.

Раздраженная тем, что ее зовут, пьяная Чэн Цзяси недовольно цыкнула. С трудом приоткрыв веки, она втянула Цзинъи в воду.

— А! — Вода уже остыла. Цзинъи вздрогнула от физического и психологического шока. Чэн Цзяси с силой нажала на нее рукой.

Нахлебавшись воды, Цзинъи с трудом выбралась на поверхность, оперевшись о край ванны. Она сильно кашляла, жадно глотая воздух.

Чэн Цзяси сдвинулась. Ее движения были такими мягкими и медленными, что казались даже изящными и благородными, несмотря на то, что она была обнажена и только что обошлась со своим ребенком почти жестоко. Она протянула руку, взяла Цзинъи за лицо, некоторое время разглядывала ее, а затем презрительно усмехнулась, процедив сквозь зубы насмешливое:

— Какая же ты грязная.

— Я… грязная?..

Эта фраза была новой. То ли Чэн Цзяси редко ее произносила, то ли Цзинъи забыла, но во сне она появилась впервые.

Цзинъи была вынуждена смотреть Чэн Цзяси в глаза. Постепенно она заметила нечто странное: в темной глубине зрачков матери не отражалось ее собственное лицо.

Эту фразу Чэн Цзяси сказала Цзинъи, но еще больше — самой себе.

Редко контактировавшая с внешним миром, с низким иммунитетом, Цзинъи после купания в холодной воде слегла с высокой температурой.

Во сне время было прерывистым. Когда сознание снова прояснилось, Цзинъи лежала на ковре в спальне. Она посмотрела на свою одежду — ту же самую, но уже высохшую — и поняла, что потеряла сознание от жара.

Сумерки опустились на землю. Прошла большая часть дня, а она все это время горела в лихорадке, не ела и не пила, чувствуя себя невероятно плохо.

Болезнь не только атакует иммунную систему, но и снижает психологическую устойчивость, делая человека уязвимым, особенно ребенка.

Цзинъи инстинктивно захотелось объятий.

Однако Чэн Цзяси, измученная прошлой ночью, была на взводе, словно бочка с порохом. Когда Цзинъи в полубреду прижалась к ней, это было похоже на поднесенную к фитилю спичку.

В жару, с ощущением удушья, Цзинъи была не в себе. Голова болела, казалось, глазные яблоки вот-вот вылезут из орбит. Дышать было трудно, в груди стоял ком. Легкие сжимались.

На руках и предплечьях Чэн Цзяси почти не осталось следов сопротивления. У Цзинъи темнело в глазах, даже инстинкт самосохранения был подавлен. Она до сих пор не знала, какое выражение лица было тогда у Чэн Цзяси.

— Насколько еще ты собираешься испортить мне жизнь? Исчезни ты! — Только эта фраза навсегда осталась в памяти Цзинъи. Из-за нехватки кислорода звуки внешнего мира казались далекими, но эти слова она услышала предельно ясно.

«Ничего, потерпи еще немного, и я проснусь. Проснусь, и боль останется в прошлом и во сне», — думала она.

Боль действительно исчезла, но на этот раз она не проснулась. Вместо этого, совершенно неожиданно, ладонь Чэн Цзяси легла ей на лоб. Во взгляде матери не было ненависти или холода, только незнакомая ей доселе жалость.

Слеза скатилась из уголка глаза Цзинъи.

Дария испуганно отдернула руку. Отступив на несколько шагов и немного успокоившись, она вспомнила температуру тела Цзинъи — жар почти спал. Только она вздохнула с облегчением, как увидела лунный свет, пробивавшийся сквозь щель в шторах и осветивший круглую слезинку.

— Почему… почему ты плачешь…

Цзинъи проснулась только ближе к полудню. Потянувшись, она почувствовала необычайную легкость во всем теле. Размяв руки и ноги, она с удивлением подумала:

— Давно я так хорошо не спала. Неужели лекарство Дарии такое действенное?

Наслаждаясь редким ощущением комфорта и легкой ленью, Цзинъи не хотела вставать. Аппетита все равно не было, так что она взяла ноутбук и начала писать диссертацию прямо в постели.

К полудню она наконец почувствовала легкий голод. Встав с кровати и прополоскав рот, она собралась на кухню в поисках еды. Во время болезни нельзя есть жирное и соленое. Она вспомнила, что Дария вчера, кажется, купила цельнозерновой тост. «Перекушу им», — решила она.

Едва ее рука коснулась дверной ручки, как снаружи послышались голоса. Цзинъи на мгновение забыла, как дышать.

Дария кормила Жасмин. Та трясла игрушкой с пластиковыми шариками внутри. Дария остановила ее руку:

— Тш-ш, Цю спит. Давай не будем ей мешать, хорошо?

Жасмин сидела на стуле, болтая ногами, которые не доставали до пола, и, качая головой, пролепетала:

— Угу… хорошо~

— Не вертись, когда ешь. Когда я тебя покормлю, маме нужно будет разбудить Цю и накормить ее. Нельзя ей так долго спать. Когда болеешь, нужно есть, иначе никак. А если еда остынет, разогревать ее уже не так вкусно, правда? Так что будь умницей, допивай скорее суп.

Цзинъи услышала весь этот разговор до последнего слова.

Столько времени она жила в этой холодной и пустой квартире, и впервые она дала ей совершенно незнакомое и новое определение — дом.

«Похоже… на дом…»

Ее рука крепко сжимала ручку, но она так и не смогла ее нажать. Впервые она почувствовала, что от всего, чего ей так не хватало, ее отделяет лишь дверь, всего несколько шагов. Это было так близко, так достижимо.

«Слишком много кошмаров мне снилось. Наконец-то и мне приснился хороший сон».

Цзинъи отпустила ручку. Постояв немного в оцепенении, она вернулась в кровать. Она и сама не знала, почему так поступила. Просто захотелось.

«Даже если я снова потеряю сознание от жара, не нужно бояться, что умру здесь незаметно, и некому будет меня похоронить», — подумала Цзинъи и усмехнулась. Она натянула одеяло до самых глаз, собираясь притвориться спящей дальше. В груди появилось какое-то щекочущее, приятное волнение.

«Как хорошо…»