Энчим (II) (Часть 2)

— Чтобы покинуть этот замкнутый мир, нужно обменять на право выхода то, что тебе дороже всего.

— А что, если человек солжет? — слушая рассуждения Изеля, Элеф нахмурилась, совсем как человек.

Внезапно ее глаза загорелись, она посмотрела на Изеля, и они одновременно воскликнули: — Полуночный ритуал!

И хотя сейчас был день, и ярко светило солнце, холодный блеск гильотины, обрушивающейся на лжецов, пронзил их сердца.

Вскоре Изель понял, что этот холодок исходил не только от его хорошей памяти.

Он вместе с Элеф повернул назад и уже издали увидел на помосте городской площади два знакомых шеста.

Полуденное солнце освещало все вокруг с высоты небес, и лезвие на вершине шестов сверкало.

Изель остановил одного из горожан, направлявшихся к площади: — Что здесь происходит?

— Суд, — горожанин торопился занять хорошее место, но, взглянув на Изеля и Элеф, все же остановился. — Вы, наверное, приезжие?

Изель кивнул, и тот радостно хлопнул путешественника по плечу: — Тогда вам повезло, вы попали на важное событие в Энчиме!

— Сегодня мы публично казним убийцу, жестоко лишившего жизни Малей!

Он с энтузиазмом потянул Изеля к центру площади, приглашая приезжего посмотреть, как вершится правосудие в Энчиме.

Другие горожане, услышав это, в большинстве своем сами уступали им дорогу, и так Изель и Элеф оказались прямо у помоста.

Стоя в первом ряду, горожанин гордо заявил, ударяя себя в грудь: — В нашем городе, городе честности, не будет пощады ни одному убийце.

Изель вежливо поддакивал, но про себя подумал, что наблюдение за казнью — то еще везение.

Но сейчас он и Элеф были словно две маленькие рыбки в косяке сардин — хотели выбраться, но это было не так просто.

Дневная казнь была словно повторением полуночного ритуала.

Двое солдат вдавили голову с редеющими волосами в выемку деревянной доски у основания шестов. Голова принадлежала мужчине средних лет с землистым цветом лица и густой бородой, одетому в мятый костюм.

Когда мужчину надежно зафиксировали, на помост поднялся судебный исполнитель и зачитал обвинение.

Мужчину звали Бауэн. Он был замкнутым ученым, живущим отшельником в Энчиме, и не особо общался с людьми. Его обвиняли в том, что, получив отказ от молодой прачки Малей, он в порыве гнева убил ее.

На месте преступления было найдено письмо от него с приглашением на свидание, написанное его рукой, — неопровержимое доказательство.

— Малей было всего шестнадцать, трудолюбивая и честная девушка. Осталась только мать, как же ей теперь жить?

Изель проследил за взглядом горожанина и увидел в первых рядах толпы, собравшейся на казнь, женщину в черном платке, которая постоянно вытирала слезы. Ее поддерживали несколько молодых людей.

Должно быть, это мать Малей.

Судебный исполнитель закончил зачитывать обвинение, повернулся к Бауэну и спросил, признает ли он свою вину, хочет ли покаяться в содеянном перед смертью.

Лицо Бауэна оставалось бесстрастным, только губы беззвучно шептали: — Я не убивал, я не убивал, я не убивал…

Мутные глаза осужденного бегали по сторонам, и, когда они случайно встретились с глазами плачущей матери Малей, женщина вскрикнула, и площадь наполнилась еще более громкими оскорблениями.

Судебный исполнитель окончательно потерял терпение к нераскаявшемуся преступнику.

Когда часы на башне пробили двенадцать, возвещая о наступлении полудня, сверкающая гильотина упала. Голова Бауэна, словно спелый арбуз, сорвалась с плеч и покатилась вниз с помоста. Толпа, еще мгновение назад пылавшая праведным гневом, вдруг, словно стая испуганных воробьев, бросилась врассыпную. Голова покатилась к ногам Изеля.

Изель прижал Элеф к себе и, опустив голову, встретился взглядом с невидящими серыми глазами.

Путешественник в сером присел на корточки и аккуратно закрыл глаза умершего.

Когда он снова встал, то с удивлением обнаружил, что высокие шесты исчезли, а разбегавшаяся толпа застыла, как по команде, уставившись на Изеля.

— Кайся… полночь…

Их губы шевелились, словно у выброшенных на берег рыб, но не издавали ни звука.

Изель смог разобрать только эту бессвязную фразу.

После этого плотная толпа мгновенно рассеялась. Мясник вернулся к своему прилавку и снова взялся за нож, разделывая кости; булочник одной рукой брал деньги, другой упаковывал хлеб для покупателей; дочь портного, встав на цыпочки и держа в руке шест, снимала с вешалки платье, которое хотел примерить клиент… Горожанин, который поздравлял его с удачей, натирал до блеска красные яблоки и аккуратно раскладывал их на прилавке.

Словно невидимая рука, остановившая жизнь Энчима, снова нажала на кнопку сброса, и все зрители, наблюдавшие за казнью, в мгновение ока вернулись к своим делам.

— Исчезла, — Элеф потянула Изеля за рукав.

— Что?

— Голова… исчезла.

Изель опустил глаза. На сером каменном мощении площади не было ни головы Бауэна, ни следов крови.