Глава 1

Глава 1

Су Му был плотником. Честный и старомодный, он обладал превосходным мастерством, за что и получил прозвище Су-Деревяшка.

Су-Деревяшка женился лишь в двадцать лет. Девушка была из небогатой семьи, уже не юная, но красивая. Через год после свадьбы она родила ему дочь, которую назвали Чанцин.

Казалось, их ждала мирная и счастливая жизнь, но кто бы мог подумать, что когда Су Чанцин было шесть лет, жена Су Му внезапно бросит отца и дочь, оставив записку. Она ушла, и с тех пор от неё не было никаких вестей. Су Му не мог смириться. Он оставил дочь на присмотр соседям и в одиночку отправился на поиски, которые продлились полгода, но так и не увенчались успехом. Вернувшись, он увидел свою дочь — обиженную, осмеянную, исхудавшую до синевы на лице от голода и пережитых невзгод. После этого он больше не уезжал.

Отец и дочь стали жить душа в душу. Су Му был упрямым человеком и больше не женился, в одиночку воспитывая дочь в их ветхом дворике. Он твёрдо верил, что жена вернётся. Она должна была дать ему объяснение, рассказать, почему так поступила. Даже если она не хотела жить с ним, она должна была вернуться повидать их дочь, не могла же она быть такой бессердечной.

На самом деле, Су Чанцин не так сильно горевала по матери, как представлял себе её отец. По правде говоря, с тех пор как она себя помнила и начала что-то понимать, она не была особенно близка с матерью. Сложно сказать почему, просто ей казалось, что её мама отличалась от матерей других детей.

Она видела, как мать Эр Гоуцзы часто гонялась за ним с толстой палкой за его проделки, но после обязательно тщательно обрабатывала ему раны и покупала полжареной курицы, чтобы он подкрепился. Она видела, как мать соседской Чунь Ни всегда с улыбкой обнимала дочь, хвастаясь всем встречным, какая у неё красавица-дочка, и то и дело целовала её, словно боясь выпустить из рук. Она часто видела Синцзы в новой одежде, гордо заявлявшую, что это сшила её мама, чьё мастерство — лучшее на свете.

Су Чанцин не помнила, чтобы мать когда-нибудь обнимала её, и уж тем более не помнила, чтобы целовала. Мать никогда не ругала и не наказывала её за проступки. А одежду она носила либо купленную отцом, либо старую, отданную соседями.

Ей всегда казалось, что мать не любит ни её, ни отца, потому что её взгляд всегда был отстранённым, словно в нём никого не было.

Но всё же в сердце Су Чанцин жила обида. Каждый раз, когда она слышала насмешки, видела, как вздыхает отец, или вспоминала, что её бросили.

Как бы то ни было, жизнь продолжалась. Су Му нужно было содержать семью. Он считал, что раз у дочери нет матери, он должен восполнить эту нехватку, дарить ей больше любви. Но для жизни нужны деньги, а он, занимаясь работой, боялся оставлять дочь одну, чтобы её не обижали, поэтому всегда брал её с собой.

Пока Су Му работал, Су Чанцин тихо сидела рядом на маленькой скамеечке и наблюдала. Иногда, чтобы она не скучала, Су Му вырезал для неё маленькие игрушки.

Так они и жили в мире и согласии, пока однажды Су Чанцин тайком не взяла отцовский резец и не вырезала довольно похожего поросёнка, при этом сильно порезав руку. Только тогда Су Му обнаружил у дочери талант к этому делу.

Су Му не был особо образован, едва знал несколько иероглифов, но понимал одну истину: чтобы выжить, нужно обладать мастерством. Если есть ремесло, голодным не останешься. Лучше полагаться на себя, чем на других. Даже если дочь в будущем выйдет замуж и будет жить за счёт мужа, у неё должно быть своё ремесло, на всякий случай.

На следующий день он взял деньги и специально заказал для дочери набор инструментов поменьше, начав обучать её с самых основ.

Отец и дочь жили вместе, год сменялся годом. Су Чанцин росла, её мастерство улучшалось, а характер становился всё больше похож на отцовский. Неизвестно когда, но за ней закрепилось прозвище Су-Маленькая-Деревяшка.

Когда Су Чанцин было тринадцать лет, Су Му заболел тяжёлой простудой. Он потратил почти все сбережения, но болезнь не отступала. На смертном одре он взял дочь за руку и сказал: «Цин’эр, лучшее, что я сделал в жизни, — это научил тебя плотницкому ремеслу. Твоё мастерство хорошо, но твои изделия слишком уж вольные. Человеку всё же лучше придерживаться правил. После моего ухода живи хорошо, не давай себя в обиду. И ещё, если… если твоя мать вернётся, обязательно спроси её, почему она была так жестока, почему просто ушла. Может, отец чем-то её обидел?»

Увидев, что дочь серьёзно кивнула, Су Му закрыл глаза. Слеза скатилась по его щеке и, казалось, проникла прямо в сердце Су Чанцин.

Хотя во дворе стало на одного человека меньше, Су Чанцин не почувствовала больших перемен. Уже несколько лет её работы продавались, и лавки не перестали принимать её изделия после смерти отца. Когда она была голодна, то шла в закусочную семьи Хуа Я на углу улицы и покупала еду. Если одежда рвалась, она шла прямо в магазин готовой одежды на Восточной улице — все эти годы она одевалась только там. Вот только по вечерам больше не было слышно немногословных речей отца, и никто больше не поправлял ей одеяло, которое она скидывала во сне.

Незаметно прошёл ещё год. Су Чанцин исполнилось четырнадцать. Она вытянулась, но была очень худой. Хуа Я часто подшучивала, что издалека она похожа на бамбуковую палку, на которую повесили одежду.

Слыша это, Су Чанцин всегда невольно поджимала губы. Ей очень хотелось сказать Хуа Я, что хозяева лавок становятся всё скупее, сбивая цены на её изделия, а еда в их закусочной — всё дороже, поэтому она и становится всё худее. Но какой смысл говорить об этом?

Она родилась и выросла на этой улице и не знала, куда ещё ей идти. К тому же, она должна была ждать одного человека. Ждать, когда та вернётся, чтобы возжечь благовония перед поминальной табличкой её отца и дать ему объяснение.

В этот день Су Чанцин, как обычно, съела миску простой лапши в лавке Хуа Я, купила четыре или пять паровых пирожков, рассчитывая продержаться на них следующий день, и пошла домой. Подойдя к воротам своего двора, она увидела трёх женщин. Точнее, двух взрослых женщин и служанку.

— Чанцин.

Очевидно, одна из женщин была её давней знакомой.

Су Чанцин долго смотрела на неё. Даже спустя столько лет она узнала её. Только ей показалось странным — возможно, она ошиблась, — но теперь во взгляде этой женщины, казалось, были люди.

Ничего не сказав, Су Чанцин открыла ворота и провела троих в спальню отца. Обстановка в комнате осталась прежней, только человек, живший здесь когда-то, превратился в деревянную табличку с вырезанным именем, стоявшую на столе.

Зажёгши три палочки благовоний, Су Чанцин передала их той женщине. Дождавшись, пока женщина трижды поклонится её отцу и поставит благовония, она произнесла первые слова: «Мой отец сказал, что ты должна дать ему объяснение. Он до самой смерти так и не понял».

Услышав это, женщина задрожала, её глаза покраснели: «Я виновата перед ним. И… и перед тобой, Чанцин. Мама…»

— Госпожа, — прервала её Су Чанцин. — Мой отец хотел знать только причину.

Услышав, как дочь назвала её «госпожой», женщина резко пошатнулась. Другая женщина, стоявшая рядом, вовремя поддержала её и с укором посмотрела на Су Чанцин: «Она твоя родная мать, ты не должна так с ней обращаться».

Су Чанцин не стала спорить, лишь молча смотрела на них. Она ждала объяснения.

Не выдержав молчания, женщины рассказали Су Чанцин историю. Историю о двух девушках, друзьях детства, которые любили друг друга, но из-за сопротивления семей долго не могли быть вместе и в итоге были вынуждены расстаться и выйти замуж за других. Позже одна из них узнала, что другая живёт несчастливо. Не в силах сдержать многолетнюю тоску, она бросила мужа и дочь, чтобы спасти возлюбленную. В конце концов, её желание исполнилось, и они стали жить вместе. Но со временем, глядя на дочь своей возлюбленной, она начала скучать по собственной дочери. Поэтому она вернулась, чтобы найти её и попросить прощения.

Выслушав, Су Чанцин никак не отреагировала. Она лишь равнодушно взглянула на обеих женщин, вежливо попросила их уйти и закрыла за ними дверь. Вернувшись в комнату, она вытащила из курильницы три зажжённые палочки благовоний, бросила их на пол и растоптала ногой.

Она чувствовала, что это нельзя считать объяснением. И такое объяснение отец слушать бы не захотел.