Жавер убрал блокнот в карман и встал, собираясь уходить.
— В любом случае, разбирательство будет только после твоего выздоровления. До тех пор тебя никто не побеспокоит. Поправляйся.
Жавер подошел к двери и, приоткрыв ее, обратился к Эпонине:
— Вам тоже пора отдохнуть, мадемуазель Мадлен.
Эпонина шепнула Пьеру несколько утешительных слов, поцеловала его в щеку и, выйдя из комнаты, последовала за Жавером. Только сейчас она заметила, как устало выглядит инспектор: темные круги под глазами, мешки, рассеянный взгляд.
Вполне понятно. Как он сам говорил, после задержания преступника он сразу же начал допрос, а затем, основываясь на полученных сведениях, всю ночь разыскивал организатора. Даже если не нашел, наверняка обследовал окрестности, а утром пришел навестить ее, пока она была без сознания. Скорее всего, Жавер не сомкнул глаз с прошлой ночи.
— Вам тоже следует отдохнуть, — заботливо посоветовала Эпонина. — Вы выглядите очень плохо.
— Но у меня еще много бумажной работы… — Жавер устало потер переносицу, но, увидев укоризненный взгляд Эпонины, тут же поправился: — Хорошо. Я вернусь в участок и немного полежу. Тогда, я прощаюсь.
Он кивнул Эпонине и спустился вниз, чтобы попрощаться с хозяевами дома. Эпонина, облокотившись на перила лестницы, смотрела вслед удаляющемуся инспектору. В ее душе зародилась какая-то мысль. Ей показалось, что она увидела еще одну сторону этого «человека-скалы», и его образ в ее сознании стал объемнее. Но что-то она забыла… Что же?
Только вернувшись в свою комнату и снова улегшись в постель, Эпонина вспомнила, что ее беспокоило. Она… кажется, забыла спросить о Марке, которого вчера связали и бросили.
Наконец наступил последний день праздника Пятидесятницы. Этот вечер был кульминацией всего торжества.
Люди устраивали пиры и балы, веселились на полную катушку — это была высшая точка праздника. Господин Пётижье руководил деревенским торжеством. Он пожертвовал трех телят, шесть овец и много птицы. На деревенской площади поставили несколько больших столов, за которыми могли разместиться человек пятьдесят-шестьдесят.
Люди пили, ели, удовлетворяя свои гастрономические потребности, а затем начали петь. Молодежь, наряженная в праздничные одежды, с нанесенным на лица макияжем, обменивалась шутками, изящными или грубоватыми, а потом все собрались танцевать.
Эпонина сидела с краю за одним из столов. Нога еще не до конца зажила, и при ходьбе давала о себе знать, так что о танцах не могло быть и речи. Она отправила Сюзанну в толпу и наблюдала, как та танцует с внуком Пётижье. Старый фермер сидел на другом конце стола и весело болтал со своим сыном, лицо его сияло счастьем главы семьи.
Эпонина чувствовала себя усталой и одинокой. Вчерашние события изрядно ее вымотали. Хоть она и немного пришла в себя, сил все еще было мало. Как жаль! Она так хотела повеселиться на этом празднике.
В этот момент появился тот, кого она меньше всего хотела видеть.
— А, мадемуазель Мадлен, — Марк, прихрамывая, подошел к ней. — Я хотел попросить у вас прощения за свое вчерашнее поведение…
Эпонина, сжимая в руке бокал, бесстрастно ответила:
— Да, я знаю. Я вас прощаю, месье Марк.
— Вы вправе на меня сердиться. Я… я такой жалкий, несчастный человек. Я действительно думал, что мне пришел конец, я так испугался…
«Ну вот, опять началось, — подумала Эпонина. — Его бесконечные жалостливые тирады. Теперь еще и с оправданиями».
Ей это ужасно надоело. Она встала с бокалом и направилась прочь. «Не могу же я его слушать вечно!»
Но Марк, обладатель поистине непробиваемой наглости, последовал за ней, продолжая бормотать о своих трудностях, раскаянии и мольбах о прощении. Они обошли половину площади, но Эпонина никак не могла избавиться от этой «назойливой мухи». Раздраженно оглядевшись по сторонам, она вдруг заметила то, что искала.
— Господин инспектор! — крикнула она, обращаясь к одному из столиков. — А вот и вы! Я вас повсюду ищу!
Марк тут же остановился, наблюдая, как Эпонина быстро подошла к столику, где сидел Жавер, подняла бокал в знак приветствия и грациозно села рядом с ним.
Он хотел было присоединиться к ним, но под суровым взглядом инспектора, казалось, пронзающим его насквозь, ему не хватило смелости. Поколебавшись, Марк ретировался и затерялся в толпе.
— Вот видите, ваша проблема решена, — сказал Жавер, повернувшись к Эпонине. — Вам больше не нужно искать у меня защиты.
— Вы ошибаетесь, господин инспектор, — Эпонина отпила немного вина и взяла тарелку с мясными пирожками. — Я пришла поужинать с вами.
Жавер опешил. Эпонина, не давая ему опомниться, спросила:
— Или вы не рады, что я села рядом?
На щеках инспектора снова появился легкий румянец. Он отвел взгляд и пробормотал:
— Что вы, конечно, нет.
Эпонина, лучезарно улыбаясь, начала предлагать Жаверу разные блюда:
— Господин инспектор, это отварное мясо просто восхитительно! Оно такое нежное и ароматное.
— Вам обязательно нужно попробовать эти ребрышки, господин инспектор! С маринованными огурчиками — объедение!
— А этот яблочно-сливочный пудинг какой замечательный! Мне нужно будет научиться его готовить. Возьмите кусочек, господин инспектор!
— Господин инспектор, посмотрите на это… господин инспектор…
— …Зовите меня Жавер, — неожиданно прервал ее инспектор, а затем тихо добавил: — Когда мы не на службе, можете обращаться ко мне по имени.
На лице Эпонины расцвела еще более лучезарная улыбка.
— Тогда зовите меня Эпонина.
— Хорошо.
Жавер кивнул, глядя на гору еды, которая выросла перед ним, и горько усмехнулся.
(Нет комментариев)
|
|
|
|