Глава 8 (Часть 2)

— Совсем распустился! — сердито сказала я, подойдя к мальчику и легонько стукнув его по голове. — Малец, шкуру свою бережешь?

Моя рука застыла в воздухе. Я театрально распахнула рот и, указывая дрожащим пальцем на мужчину, воскликнула: — Как ты уже здесь?!

Золотые глаза Нурарихёна мерцали, демонические отметины на его лице словно ожили, придавая ему еще более чарующий и притягательный вид. Не знаю, то ли он слишком быстро поправился, то ли что-то еще, но в его полуприкрытых глазах плясали смешинки, выражая беззаботность и дерзость.

Что это за существо, излучающее столько… энергии?! И как этот тип умудряется выглядеть так, словно еще полдня назад был на грани жизни и смерти?!

— Сакура-химэ, ты проснулась, — Нурарихён спокойно взял мои растрепанные волосы и принялся приводить их в порядок, словно вокруг никого не было. Его взгляд был серьезным, но мягким, а в обычно дерзких чертах лица появилась нежность. Дети, застывшие на месте, покраснели.

— Сестра Маки, мы, мы, мы пойдем! Ахаха, общайтесь! — протараторили они и бросились наутек.

Проводив взглядом сбежавших детей, я почувствовала неладное.

— Эй, вернитесь! Чего вы покраснели?! — крикнула я им вслед. Затем повернулась к Нурарихёну, который стоял с самым невинным видом, и, потемнев лицом, с силой отбила его руку от своих волос.

Моя незапятнанная репутация…

— Я очень жалею, что спасла тебя, — пробормотала я, мрачно направляясь в свою комнату. — Лучше бы оставила тебя на улице умирать.

— Поэтому я и должен отблагодарить тебя, — Нурарихён принял свой обычный щегольской вид, приподняв бровь. Его черно-золотые волосы слегка колыхнулись. С ленивой улыбкой на губах он, сложив руки на груди, смотрел на меня.

Я бесстрастно подняла голову, сравнивая наши несоразмерные фигуры, и, скривившись, с горечью произнесла: — Умоляю, не появляйся передо мной! У меня от тебя стресс!

Боюсь, я не сдержусь и прикончу его. Корэмицу, теперь я понимаю твою ненависть к этому Нурарихёну! Он не ёкай, он — прилипала! Нет, ириска!

— О? — Нурарихён наклонился и, приблизившись к моему уху, тихо рассмеялся. Его голос был приятным и низким, но в то же время двусмысленным, с игривой интонацией в конце. — Неважно, что ты маленькая, я подожду, пока ты вырастешь.

Я вздрогнула и невольно отступила на шаг, но в душе вдруг воцарилось спокойствие.

Пусть мир обманывает меня, оскорбляет меня, заигрывает со мной, не зная границ; я же буду игнорировать его, не обращать на него внимания, быть безжалостной.

— Как вам будет угодно, — я опустила голову, слишком уставшая, чтобы спорить с ним. Теперь я на собственном опыте поняла, что значит «мое сердце устало, я больше не буду любить». — Кстати, у вас еще что-нибудь болит?

— Например, слабость в конечностях?

Нурарихён на мгновение замер, и в его глазах мелькнул огонек. — Нет.

Я серьезно посмотрела на него, и в моем голосе появилась профессиональная строгость врача: — Не лгите врачу, иначе пожалеете. Я исцелила только ваши раны, но не могу восполнить потерю крови. Сейчас вы должны чувствовать головокружение и слабость.

— Я советую вам отдохнуть.

Яркие золотые глаза Нурарихёна потускнели. Он поднял голову к небу с нечитаемым выражением лица. — Всего лишь немного крови.

Хотя его взгляд был устремлен в небо, он казался удивительно далеким. На его лице застыло безразличие, а узкие золотые глаза словно затянуло пеленой. Непроницаемой.

— Простите, — я растерялась, не зная, как его утешить. Я вроде бы ничего такого не сказала, но почему-то чувствовала себя виноватой.

Отец говорил, что ни я, ни Аму не годимся во врачи. Он говорил, что мы обе унаследовали неплохой талант, но нам мешают мягкосердечие и излишняя эмоциональность. Врач, леча пациента, не должен позволять чувствам вмешиваться в свою работу.

Я всегда была слишком мягкой, мне было трудно делать уколы. А Аму слишком привязчива, и вся семья боялась, что ее обманут.

Я немного поколебалась, но все же подошла к Нурарихёну и нежно обняла его.

— Хотя я не знаю, что случилось…

От Нурарихёна больше не пахло ни саке, ни табаком, только слабый горьковатый аромат лекарственных трав.

Пациент, который принял слишком много лекарств.

Эта мысль вдруг промелькнула у меня в голове.

Он — пациент, а я — врач.

Я хотела отстраниться, но передумала и продолжила обнимать его. Нурарихён не шевелился, его острый подбородок касался моих волос.

По телу разлилось приятное тепло. Я слегка подняла голову. Небо было темным, затянутым облаками.

— Кажется, дождь собирается.

— Да, — невнятно ответила я, чувствуя что-то странное.

Словно я добровольно, шаг за шагом, заходила в какую-то давно расставленную ловушку, совершенно не подозревая об этом.

Том второй. Дождь и ветер являют изящество.