Глава 1 (Часть 2)

Видя, что Цин Нин лишь смотрит на жемчуг в её руке, но не берёт, Люгуан решила, что он ей не по нраву, и принесла статую Гуаньинь высотой в половину человеческого роста.

— Может, разобьёшь вот это, чтобы выпустить пар?

Кормилица обратила на это внимание и остановила Люгуан:

— Оставь, не трогай. Ниннин ещё не поправилась, как она сможет поднять такую вещь? Сходи лучше принеси нефритовый пестик, я постучу им для неё. Я слышала, нефритовая Гуаньинь обладает духовной силой, и звук, когда её разбивают, самый приятный. Ниннин, наверное, такого ещё не слышала.

Люгуан тихо возразила:

— Нянюшка, статую Гуаньинь нужно именно ронять. Звук разбивающейся статуи чистый и высокий, словно крупные и мелкие жемчужины падают на нефритовую тарелку. А если стучать нефритовым пестиком, будет посторонний шум, глухой и совсем неинтересный.

Цин Нин без особого интереса наблюдала за суетой двух женщин. Она вспомнила, какой избалованной была в девичестве: каждый раз, когда злилась, любила бить вещи, чтобы успокоиться. Дядя баловал её, специально выбирал дорогие украшения и отправлял ей в кладовую, чтобы она могла разбивать их для забавы, когда у неё было плохое настроение.

Люгуан и кормилица, будучи служанками, не пытались её урезонить, а потакали её капризам и своеволию.

Но так было до замужества. Попав в глубокие покои дворца, она, наоборот, стала сдержанной и научилась владеть собой.

Пока они уговаривали её, обе внезапно замолчали. Дверь в комнату открылась, и вошла женщина с безупречно уложенными волосами, поддерживаемая двумя служанками.

Женщина была одета в тёмное платье серо-синего цвета, волосы её были собраны с помощью нефритовой шпильки, открывая лицо, которое, несмотря на следы пережитых невзгод, не утратило своей красоты.

Цин Нин невольно задержала на ней взгляд.

Это была её мать, Се Юньнян. Юньнян умерла рано. Когда Цин Нин выходила замуж в первый раз, мать уже долгое время была прикована к постели, её лицо с каждым днём становилось всё бледнее. Где уж там былой красоте?

Впрочем, это было и к лучшему. Юньнян была женщиной строгих правил, всегда ставила ей самые жёсткие условия и постоянно командовала. Если бы она узнала о том, что случилось потом, её, вероятно, стошнило бы кровью от гнева.

Юньнян одного взгляда на комнату хватило, чтобы понять, что происходит. Она нахмурилась:

— Барышня капризничает, а вы и не думаете её урезонить. Она же вырастет настоящей транжирой и бездельницей!

Помолчав, она мягко упрекнула Цин Нин:

— Тебя совсем избаловали. Не хочешь пить лекарство — выливаешь его во дворе. Сколько пионов в саду из-за тебя погибло, не сосчитать.

— Позавчера тебя ругала бабушка, вчера кормилица второй барышни приходила ко мне жаловаться. Похоже, ты твёрдо решила свести меня в могилу.

Люгуан замерла, не смея пошевелиться, а кормилица невнятно попыталась заступиться за Цин Нин.

Дождавшись, когда они замолчат, Юньнян подошла к кушетке, села рядом с Цин Нин и, похлопав её по руке, сказала:

— Между сёстрами не бывает долгой вражды. Юйчжу сейчас настрадалась, лежит в постели и встать не может. Твой гнев уже прошёл, почему бы тебе не пойти и не извиниться перед ней?

Се Юйчжу, о которой она говорила, была дочерью наложницы из главной ветви семьи. Из-за своего язвительного языка она постоянно конфликтовала с Цин Нин. На этот раз они поссорились из-за скачек.

Впрочем, кто виноват в том, что она упала в воду, сказать было трудно. По словам Люгуан, вторая барышня давно засматривалась на лошадь Цин Нин и хотела одолжить её покататься.

Цин Нин, которая её недолюбливала, отказалась. Тогда Се Юйчжу попыталась столкнуть её в воду исподтишка, чтобы выместить злость. Но Цин Нин оказалась проворной и увернулась, лишь упав с лошади. А Се Юйчжу, пытаясь навредить другому, сама попала впросак — упала в воду.

И вот теперь Се Юйчжу, лёжа в постели, твердила, что Цин Нин столкнула её в воду. Цин Нин, конечно, отрицала это, но поскольку кроме служанок свидетелей не было, доказать правоту было невозможно.

Услышав слова матери, Цин Нин без обиняков ответила:

— Я тоже заболела, и она заболела. На этом мы квиты. Нет никаких причин, чтобы я шла к ней извиняться.

Юньнян нахмурилась, глядя на неё:

— Её фамилия Се, а твоя — нет. Если бы не моя защита, думаешь, тебе бы сладко жилось в доме Се?

Она говорила это потому, что сама, Се Юньнян, вышла замуж и ушла из семьи. Более десяти лет назад её муж умер, и семья Се, пожалев её, забрала её обратно в родительский дом.

Юньнян соблюдала траур по покойному мужу и отказывалась снова выходить замуж, а Цин Нин была «обузой», которую она привезла с собой.

По мнению матери, им обеим следовало вести себя в доме Се тихо и скромно, а не своевольничать, пользуясь расположением родственников.

Выслушав мать, Цин Нин не уступила:

— Я точно не пойду. Если я пойду, разве это не будет означать, что я извиняюсь, потому что чувствую себя виноватой?

Однако, встретив взгляд Юньнян, Цин Нин поняла, что та ей определённо не верит.

В конце концов, до шестнадцати лет она была той ещё смутьянкой, и на неё постоянно кто-то приходил жаловаться.

Дошло до того, что привратник, завидев жалобщика, уже ничего не спрашивал, а сразу отправлял его во двор Сяосян.

Юньнян добавила:

— Юйчжу ещё сказала, что ты снова переоделась в мужскую одежду и тайком сбежала гулять. Я сначала не поверила, но теперь вижу, что ты действительно набралась ума.

— Ябеда, — пробормотала Цин Нин.

На самом деле, события десятилетней давности уже стёрлись из памяти. Се Юйчжу была мелочной и любила жаловаться, а Цин Нин — живой и избалованной, часто переодевалась мужчиной и убегала развлекаться. Они были ровесницами, и старшие часто их сравнивали, отчего их вражда становилась всё глубже.

Она с любопытством посмотрела на Юньнян и тихо спросила:

— Се Юйчжу лежит в постели, и у неё ещё есть настроение жаловаться?

Юньнян предостерегающе взглянула на неё:

— При посторонних так не говори. Ладно, не хочешь идти — не иди. Я попозже сама выберу что-нибудь и отправлю ей в качестве извинения.

Так вопрос был решён. Цин Нин ничего не могла поделать со словами матери.

Только кормилица пожалела её, обняла и стала ласково утешать.

Цин Нин воспользовалась моментом и лениво улеглась головой на колени кормилицы, позволяя ей расчёсывать свои волосы.

Широкие и мягкие руки няни, гладившие её по голове, убаюкивали, даря чувство уюта и комфорта.