Как звезды Шэнь и Шан (Часть 2)

Как звезды Шэнь и Шан (Часть 2)

После того, как Чу Хуа провела три дня в воде во время наводнения в Гуанчжоу, каждая простуда становилась для нее настоящим испытанием. В лучшем случае она отделывалась кашлем, в худшем — ее мучил сильный жар.

Из-за этого она чуть не умерла на корабле по пути в Японию. Торговцы людьми не заботились о ее состоянии, ругая ее обузой. Если бы она умерла, ее бы просто выбросили в море на корм рыбам.

Поэтому каждый раз, когда у Чу Хуа поднималась температура, ей казалось, что она снова на том корабле, качающемся на безлюдном океане, где ее жизнь висит на волоске.

На этот раз ей снова приснился корабль, но не тот, что шел в Японию, а тот, что плыл в Гуанчжоу.

Это был канун китайского Нового года третьего года Китайской Республики. На третий день после того, как Мэн Ваньхун отправила ее в семью Чэн, госпожа Чэн-старшая сказала, что если Чу Хуа согласится поехать в Гуанчжоу, то она позаботится о похоронах ее матери.

Чу Хуа согласилась. И хотя Мэн Ваньхун в итоге похоронили на диком склоне горы среди одиноких могил, гроб был первоклассным, и сожгли много ритуальных денег, чтобы облегчить ее путь в загробный мир.

В тот год поездка в Гуанчжоу стала для Чу Хуа первым путешествием на корабле. Она ютилась в тесном каюте третьего класса, страдая от морской болезни.

На палубе какой-то китаец произносил речь о демократии и республике. Чу Хуа смотрела на него, но вдруг он превратился в актера на сцене, разыгрывающего сцену прощания Сян Юя с наложницей Юй-цзи. Но Сян Юя не было, только Юй-цзи стояла в одиночестве с мечом в руке, а зрители внизу, ругаясь, бросали в нее семечки и сладости…

Чу Хуа резко проснулась. Она сидела на кровати, несколько минут пытаясь прийти в себя. Образ Юй-цзи постепенно исчезал из ее памяти, а незнакомая обстановка вокруг становилась все яснее.

В ее памяти застыл момент, когда Чэн Хэцин приехал в гостиницу и отвез ее в больницу. Кажется, ей поставили пару капельниц, а потом выписали. Перед выпиской она попросила отвезти ее обратно в гостиницу.

Но эта комната явно была не в той гостинице.

Настенные часы показывали шесть. Чу Хуа посмотрела в окно. За белыми занавесками купол церкви отбрасывал теплый свет в лучах заходящего солнца.

С улицы доносился шум редких машин. Чу Хуа встала с кровати, подошла к окну и посмотрела вниз. Внизу была не слишком оживленная улица с редкими огоньками.

Дверь внезапно открылась, и вошла полная женщина средних лет. Увидев Чу Хуа у окна, она воскликнула:

— Госпожа Чу Хуа, скорее ложитесь в постель, а то опять простудитесь!

Женщина поставила поднос на стол, накинула на Чу Хуа одежду и усадила ее на кровать.

— Я сварила немного рисовой каши. Съешьте ее и поспите еще немного, пропотеете — и быстро поправитесь.

Чу Хуа в замешательстве наблюдала за ней.

— Ах да, меня зовут Хэ, зовите меня мама Хэ, — женщина поняла ее замешательство. — Четвертый господин мне все рассказал. Вам нужно несколько дней спокойно отлежаться. Чуть позже доктор Линь зайдет вас осмотреть.

Женщина протянула ей кашу:

— Вот, сначала съешьте.

«Значит, это дом Чэн Хэцина…» — подумала Чу Хуа, когда мама Хэ поднесла ложку с кашей к ее губам, почти заставляя ее проглотить.

Каша была только что сварена, и после первой же ложки Чу Хуа почувствовала, как по спине пробежал пот.

Женщина потрогала ее лоб и нахмурилась:

— Температура все еще немного повышена. Поспите пока, я разбужу вас, когда придет доктор Линь.

Она убрала посуду и уже собиралась выйти, когда Чу Хуа окликнула ее:

— Мама Хэ… а где господин Чэн?

— Четвертый господин сегодня вечером выступает, обычно возвращается около девяти.

— Я хотела…

Чу Хуа не успела договорить, как женщина закрыла за собой дверь.

Чу Хуа смотрела на закрытую дверь, чувствуя тревогу. Она не знала, приехала ли эта мама Хэ из Тяньцзиня. Если да, то узнает ли она ее? Расскажет ли госпоже Чэн-старшей, что Чу Хуа снова виделась с Четвертым господином?

Сейчас у Четвертого господина была невеста. Чу Хуа не знала, известно ли ей о событиях в Тяньцзине, но раз уж тот скандал затеяла ее мать, ей следовало, как и велела госпожа Чэн-старшая, навсегда держаться подальше от семьи Чэн.

Подумав об этом, Чу Хуа встала с кровати, решив попрощаться с мамой Хэ и вернуться в гостиницу. Но, только открыв дверь, она столкнулась с вернувшимся Чэн Хэцином.

— Вы проснулись? Как себя чувствуете? — он снял пальто и шляпу. Мама Хэ вышла из кухни и воскликнула: — Ой, госпожа Чу Хуа, вам же нужно лежать, зачем вы встали?

— Сячжо приехал? — спросил Чэн Хэцин.

— Еще нет.

— Позвони ему, поторопи.

— Сейчас позвоню. Четвертый господин, почему вы сегодня так рано?

— Сегодня пел среднюю часть пьесы, устал.

Он повесил пальто на руку, подошел к Чу Хуа и хотел было потрогать ее лоб, но передумал и спросил:

— Температура еще есть?

— Не очень высокая.

— Идите, отдохните. Пусть Сячжо вас как следует осмотрит, он врач западной медицины, — сказал он и направился в кабинет. Чу Хуа поспешно окликнула его.

— Господин Чэн… мне кажется, мне уже гораздо лучше, я могу вернуться в гостиницу.

Чэн Хэцин обернулся, посмотрел на нее, помолчал и сказал:

— Наденьте что-нибудь потеплее и зайдите в кабинет, мне нужно с вами поговорить.

Чу Хуа накинула одежду и постучала в дверь кабинета.

— Садитесь, — Чэн Хэцин поднял голову от стола, заваленного книгами.

В кабинете горела только настольная лампа. Стопки книг загораживали свет, делая комнату еще темнее.

Чу Хуа села напротив Чэн Хэцина, их разделял письменный стол.

— Так спешите в гостиницу, нужно что-то забрать? — спросил он.

Чу Хуа покачала головой:

— Я не хочу больше вас беспокоить.

— Почему?

— Потому что… — Чу Хуа поджала губы, теребя складки платья на коленях, и наконец произнесла: — После того скандала в Тяньцзине нам лучше не видеться.

— Только из-за этого?

Он говорил спокойно, словно это было какое-то незначительное происшествие. Чу Хуа посмотрела на него, но в его глазах не увидела никаких других эмоций.

— Это уже в прошлом, не стоит об этом беспокоиться. Кстати, я хочу вам кое-что показать, — он встал и начал рыться в стопках книг, затем подошел к книжному шкафу и наконец нашел сложенную газету в одной из книг. Он протянул ее Чу Хуа.

— Вы можете прочитать это?

— Кажется, кое-что понимаю.

Чу Хуа развернула газету. Это был выпуск «Лиюань Пинькань» за 1915 год. На первой полосе красовался заголовок: «Обращение актера пекинской оперы Чэн Хэцина к своим поклонникам».

— О событиях в Тяньцзине, должно быть, все слышали. Благодарю вас за вашу многолетнюю поддержку, но тот, кто убил лошадь императора…

— Я все объяснил в газете, используя псевдонимы. В нашем театральном мире сплетни — обычное дело. Виноват, что не показал вам эту газету раньше.

Чу Хуа продолжила чтение. Чэн Хэцин рассказал о том, как они познакомились, когда он продавал цветы, еще до того, как ее мать стала его ученицей. А еще раньше, как писал Чэн Хэцин, в шестнадцать лет, когда он впервые вышел на сцену, он, сбившись с шага, расстроенный спрятался за кулисами. Мимо проходила девочка, продававшая цветы, и отдала ему все свои цветы. Этой девочкой и была «Цзян Цюлянь», с которой его позже связали сплетни.

Он писал, что ни «Цзян Цюлянь», ни он сам не должны страдать из-за своей доброты, иначе следующие десять, сто лет никто не осмелится быть добрым. Если же им так нужны сплетни для развлечения, пусть отправляются в Бада Хутун в Пекине, бросят на стол немного серебряных монет и услышат столько историй, сколько пожелают.

— Вы правда подарили мне цветы, когда вам было шестнадцать? — Чу Хуа совершенно не помнила такого случая.

— Вам тогда было лет шесть-семь, неудивительно, что не помните.

— Я помню, что вы впервые выступали в Тяньцзине за месяц-два до того, как моя мать пошла к вам в ученицы. Тогда вы постоянно покупали у меня цветы.

— Да, гастроли в Тяньцзине были утомительными. Потом я поехал в Пекин и большую часть времени проводил там.

— Но как вы узнали, что цветы вам дарила я?

— Глаза, — Чэн Хэцин посмотрел ей в глаза. — У вас необычные глаза, поэтому я запомнил.

Чу Хуа опустила голову и дотронулась до своих глаз. Неожиданно, что ее странные глаза стали отличительным знаком.

В дверь постучали. Мама Хэ сказала:

— Четвертый господин, доктор Линь пришел.

— Иду, — Чэн Хэцин встал и сказал Чу Хуа: — Я уже отправил кого-то забрать ваши вещи из гостиницы. Побудьте у меня несколько дней, а когда я свяжусь с господином Окавой, отвезу вас к нему.

— Но… — Чу Хуа все еще держала газету в руках. — Можно я оставлю ее себе?

Чэн Хэцин кивнул:

— У меня есть еще книги, можете взять любые, если захотите. И еще, — добавил он, — не стесняйтесь меня. Считайте меня старым другом, которого давно не видели. Чувствуйте себя как дома.

«Старым другом, которого давно не видели», — повторила про себя Чу Хуа.

Она не знала, могут ли такие люди, как она, дружить с такими, как он. Вернее, она вообще не знала, что такое дружба, и у нее никогда не было друзей.

Линь Сячжо был молодым врачом лет двадцати с небольшим, одетым в элегантный костюм. Если бы не медицинский чемоданчик в его руке, Чу Хуа ни за что не приняла бы его за врача.

Он тщательно осмотрел Чу Хуа, взял немного крови на анализ и, наконец, достал из чемоданчика несколько таблеток:

— Судя по симптомам, у вас небольшое понижение сахара в крови, в остальном все в порядке. Примите эти таблетки после ужина, и завтра жар должен спасть.

Сказав это, Линь Сячжо расслабленно откинулся на диван и пожаловался Чэн Хэцину:

— Всю ночь дежурил, а теперь еще и у тебя работаю, с ног валюсь.

— Знаю, что ты устал. Я попросил маму Хэ приготовить твои любимые «Четыре радостных шарика». Вставай, поешь.

Глаза Линь Сячжо заблестели, он вскочил с дивана и крикнул в сторону кухни:

— Я лет десять не ел стряпню мамы Хэ! Мама Хэ, когда ужин? Я умираю с голоду!

— Иду, иду, второй молодой господин Линь! Четвертый господин сегодня специально попросил меня приготовить целый стол ваших любимых блюд.