Шанхайский цвет (Часть 3)

Шанхайский цвет (Часть 3)

— Чу Хуа с тех пор, как приехала в Китай, стала какая-то странная, — не раз жаловался господину Окаве Ватанабэ Рё. — Всё время витает в облаках. Вы только посмотрите на нее, совсем как лунатик.

Чу Хуа, очнувшись, возразила:

— Просто становится всё жарче, не хочется двигаться.

— Мне тоже кажется, что пребывание в Китае похоже на сон, — сказал господин Окава. — Или, вернее, большинство людей в современном Китае видят сны.

Разговор явно был похож на диалог глухого с немым, и Ватанабэ Рё замолчал.

Вскоре после выписки из больницы господина Окаву пригласил господин Хидэёси посетить Сяо Ю Тянь.

Сяо Ю Тянь был известным шанхайским домом терпимости, расположенным на оживленной улице Саньмалу. Господин Хидэёси с некоторой неловкостью посмотрел на Чу Хуа:

— В этот раз тебе лучше не ходить. Это мужская компания.

Чу Хуа, конечно, поняла, что он имел в виду. Это напоминало ей И Чжи Чунь в Тяньцзине. После того как ее мать сбежала из театральной труппы, она стала там звездой. Даже после замужества, когда ей не хватало денег, она несколько раз туда возвращалась.

Поэтому, видя ее серые глаза, отец всегда говорил, что она ему не родная.

Всё это было давно, но сегодняшняя ситуация напомнила ей о матери, одиноко похороненной в Тяньцзине.

Ватанабэ Рё тоже решил не идти.

— Я не люблю накрашенных женщин, — сказал он. — Мне там неуютно.

Они прогуливались по улице, и Ватанабэ Рё спросил, куда бы она хотела пойти.

— Ты знаешь, что такое китайская пекинская опера? — спросила Чу Хуа.

Ватанабэ Рё покачал головой.

— Это как японское кабуки.

— А, — протянул Ватанабэ Рё. — А почему бы нам не пойти в кино?

Чу Хуа не знала, что ответить. На улицах Японии люди толпами ходили в кинотеатры, а вот любителей традиционного театра было мало.

Но для нее пекинская опера была особенной. Когда она продавала цветы у театра, то часто коротала время, слушая доносящиеся оттуда арии.

Она знала, что пьяная — это наложница Ян-гуйфэй, покончившая с собой — Юй Цзи, Му Гуйин — женщина-генерал, а у подножия горы Цинчэн белая змея приняла человеческий облик…

Расспросив нескольких прохожих, Чу Хуа наконец добралась до Даньгуйюань, самого большого театра Шанхая.

Ватанабэ Рё, плетущийся сзади, всё еще ворчал, что хочет пойти в кино. Чу Хуа пришлось ему объяснить:

— В китайских фильмах говорят только по-китайски или по-английски. Ты всё равно ничего не поймешь.

Ватанабэ Рё наконец сдался. У входа в театр он купил два танхулу и, перекусывая, проворчал:

— Скукотища в этом Китае.

Сейчас было самое время для посещения театра. Зрители, одни с детьми, другие с чайниками, один за другим входили внутрь.

Чу Хуа протиснулась сквозь толпу, чтобы посмотреть на афишу. Там было написано имя Чэн Хэцина. Он исполнял главную партию в «Пьяной наложнице».

Кто-то сказал, что это первое выступление Чэн Хэцина, звезды пекинско-тяньцзиньской оперы, в Шанхае, поэтому билеты было не достать. Изначально планировалось продавать билеты только в день спектакля, но пришлось начать продажу раньше, и многих всё равно не пустили.

Чу Хуа с трудом выбралась из толпы. Ватанабэ Рё протянул ей танхулу:

— Ну что? Всё еще хочешь пойти?

— Билетов нет.

Хотя билетов не было, Чу Хуа не хотела уходить. Как и другие зрители, оставшиеся без билетов, она села снаружи, чтобы послушать представление.

Ватанабэ Рё, слушая доносящиеся из театра песнопения, достал платок и при свете фонаря начал протирать свой меч. Его одежда в стиле ронина привлекала внимание прохожих.

— Почему они так на меня смотрят?

— Ты красивый.

Чу Хуа, подперев щеку рукой, смотрела на вход в Даньгуйюань.

Была уже глубокая ночь, но людей, пришедших послушать оперу снаружи, становилось всё больше.

— Морской ледяной диск начинает вращаться, вижу нефритового зайца, вижу нефритового зайца, восходящего на востоке…

Мелодичный голос певца донесся из театра. Чу Хуа замерла. Зрители снаружи хором крикнули «Браво!» Аплодисменты были даже громче, чем внутри.

Она вспомнила тяньцзиньский театр. В тот день, когда мать заставила ее встать на колени перед учителем, она тоже слушала эту пьесу снаружи.

После главного номера программы шел заключительный. Люди, стоявшие снаружи, начали уставать и постепенно расходились.

Чу Хуа всё еще сидела, глядя на вход в театр. Ватанабэ Рё тронул ее за плечо:

— Кажется, все ушли. Пойдем и мы.

Чу Хуа не двигалась.

— Рё, — спросила она, — если ты должен кому-то денег, как ты можешь вернуть их, не встречаясь с этим человеком?

— Если ты не хочешь его видеть, значит, ты не хочешь возвращать деньги.

— Я хочу, но не могу его видеть.

— Тогда положи деньги в конверт и отправь ему по почте.

— Но я не знаю его адреса.

Ватанабэ Рё потерял терпение.

— Ты же возвращаешь долг, а не берешь в долг! Что такого страшного во встрече с ним?

— Ты не понимаешь. Я просто не могу его видеть.

— Не понимаю, — сказал Ватанабэ Рё, спрыгивая с возвышения. — Я понимаю только то, что умираю с голоду и хочу есть. — Он зашагал прочь, и Чу Хуа поспешила за ним:

— Подожди меня!

Они обошли театр наполовину и каким-то образом оказались у служебного входа. Из переулка рядом с Даньгуйюань вышел разгневанный мужчина в костюме. Ватанабэ Рё чуть не столкнулся с ним.

— Смотри, куда прешь! — начал было Ватанабэ Рё, но из переулка выбежал еще один человек и врезался прямо в него.

— Ой! — вскрикнул тот и, не обращая внимания на Ватанабэ Рё, бросился вдогонку за первым мужчиной. Ватанабэ Рё хотел было возмутиться, но Чу Хуа схватила его за руку.

— Господин Чжан, что случилось? — спросил второй мужчина.

— Что случилось? Если Чэн Хэцин может петь главную партию, почему я не могу?

— Господин Чжан, господин Чэн приехал издалека, из самого Пекина. По всем правилам, главные партии на этой неделе должен петь он.

— Хорошо, пусть он поет! А я ухожу!

— Постойте…

— Господин Чжан, — из переулка у Даньгуйюань вышел еще один человек. Чу Хуа по голосу узнала Чэн Хэцина.

Она быстро потянула Ватанабэ Рё в тень у входа в переулок.

— Какая разница, кто поет главную партию? Я могу спеть и второстепенную. Но если после моей арии все зрители разойдутся, вам будет грустно петь главную партию в пустом зале.