Глава 10 (Часть 2)

Перед уходом он еще раз наставительно произнес:

— Генерал, если хотите уберечься от яда гу южных земель, старик, вернувшись, приготовит для вас ароматический мешочек. Одного мешочка хватит на год. Носите его постоянно при себе, и тогда ядовитый воздух и ядовитые твари не смогут приблизиться к вам.

Лу Сянсин на мгновение замолчал, затем горько усмехнулся, опустив длинные брови.

— Ах, если бы Лу познакомился с почтенным три года назад, как было бы хорошо.

Маньмань прислонилась к жаровне и, казалось, задремала.

Танди стояла рядом и многое ей наказывала. В ее словах было много полезной информации, много знаний о зачатии, но Маньмань совершенно не хотела слушать.

Позже Танди, вероятно, поняла, что летнему насекомому не понять льда, попрощалась и ушла. Маньмань же все еще дремала у жаровни, так что ее ступни стали горячими.

Когда Лу Сянсин вошел, он увидел именно такую картину: принцесса Вэйюнь неприлично сняла туфли и носки и, обхватив жаровню, словно осьминог, не отпускала ее. Одной щекой она прижалась к золотой решетке, и поднимающийся от сандалового дерева жар окрасил ее нежное, сияющее личико в красный цвет.

В комнате больше никого не было. Если она продолжит так греться, то, боюсь, если и не обожжет кожу, то точно получит внутренний жар.

Лу Сянсин нахмурился, оттащил ее от жаровни и уложил на лоханьскую кушетку.

Кто бы мог подумать, что едва она улеглась, как ее тело, словно червячок, потянулось к теплу и, не отклоняясь ни на дюйм, устроилось у него на животе, чуть ниже пояса.

— ...

Лу Сянсин стиснул зубы, его лицо помрачнело.

Маньмань, устроившись на чрезвычайно удобном месте, открыла свои темные блестящие глаза и увидела устремленный на нее леденящий душу взгляд Лу Сянсина. Она мгновенно слегка задрожала.

Он резко втянул сквозь зубы холодный воздух и ледяным тоном приказал:

— Вставай.

Маньмань и не подумала слушаться:

— Явно же муж добр к Маньмань, сам подошел.

Ее прекрасные миндалевидные глаза блестели, словно чистая рябь на зеркальной глади озера, или словно следы от капель дождя, коснувшихся водной поверхности.

Окно в спальне было закрыто, и в этом углу было темновато. Лишь мерцающий свет свечи освещал их фигуры. При свете свечи ее кожа казалась еще более нежной и гладкой, словно лучший крем. Ее поза, напоминающая лежащую нефритовую статую, словно приглашала господина насладиться ее лаской.

Лу Сянсин и сам не понимал почему. Прошлой ночью он явно действовал под влиянием приворотного зелья. Раз уж непоправимое свершилось, сейчас он должен был бы отстраниться, отвернуться, смотреть на нее холодно и сурово. Но реакция тела обмануть не могла — от ее легкого, едва заметного соблазнительного движения его охваченное страстью тело уже не могло сдерживать волнение.

Это одновременно и поразило Лу Сянсина — он ужаснулся собственной несдержанности, — и вызвало досаду и смущение, которые он не желал показывать.

Он не оттолкнул ее сразу, чтобы не выдать себя с головой своей неловкостью, и постарался изобразить спокойствие и невозмутимость честного человека, которому нечего бояться.

— Муж, потрогай мой живот.

Маньмань хотела, чтобы Лу Сянсин погладил ее плоский живот, но разве Лу Сянсин согласился бы?

Видя, что ее муж ведет себя так жеманно, она осталась недовольна, схватила его руку и, прежде чем Лу Сянсин успел среагировать, прижала ее к своему животу.

Там действительно было гладко, никаких признаков.

На самом деле у Маньмань была красивая, тонкая талия, гибкая, словно весенняя ива, без единой капли лишнего жира. Даже в нескольких слоях парчовой одежды она не выглядела полной.

Когда Маньмань улыбалась, виднелись несколько белоснежных, похожих на жемчужины, зубов, острых и очень милых.

— Муж, у нас ведь будет ребенок? Хотя тот старый лекарь так сказал, я все равно очень верю в твои способности.

Лу Сянсин незаметно убрал руку. В душе у него бушевал шторм, но внешне он оставался спокоен, как тихий омут:

— Невозможно. Не будет.

Маньмань показалось, что его нынешнее отношение несколько странное, сильно отличающееся от того, что было у двери. Она тихо спросила:

— Ты теперь веришь, что это не я дала тебе то лекарство?

Наступила долгая, мертвая тишина. Лу Сянсин слегка нахмурился, закрыл глаза и кивнул.

Маньмань хихикнула:

— Я так и знала! Муж — великий генерал, такой проницательный, он точно не станет несправедливо обвинять Маньмань, правда?

Ее ясные глаза сияли обожанием.

Это был взгляд, перед которым не устоял бы ни один мужчина.

У Лу Сянсина пересохло во рту, кадык медленно несколько раз дернулся.

Он опустил голову и низким голосом разрушил ее мечты:

— В этом деле считай, что я виноват перед тобой. Но мое решение о разводе неизменно. Кроме того, что я обещал тебе раньше, если у тебя есть другие условия, можешь их выдвигать.

Неужели Маньмань была такой глупой?

Ее единственная цель — родить ребенка от Лу Сянсина. Прошла всего одна ночь, и, судя по словам седовласого старого лекаря, еще не факт, что она забеременела. Если семя не взойдет, а она уже согласится на его условия и разведется, к кому ей тогда обращаться за справедливостью?

К тому же, он сказал «развод» — и все, развод? Пока вдовствующая императрица Лу не одобрит, ничьи слова не имеют силы.

Маньмань с серьезным видом выдохнула благоуханный воздух, который, смешавшись с тонким дымком сандалового дерева из жаровни, словно шелковая нить, коснулся уха Лу Сянсина.

В этот момент его ухо дернулось. Он услышал донесшийся из его объятий чистый, нежный и сладкий голос принцессы Вэйюнь:

— Муж, мое условие — давай родим не одного, хорошо? Давай родим троих детей.

— ...

Хотя они по-прежнему не могли найти общий язык, Лу Сянсин невольно ощутил к ней жалость.

Другого объяснения не было: эта принцесса Вэйюнь, похоже, действительно любила его, любила до мозга костей.