Глава 6 (Часть 1)

Глава 6

Маньмань недоверчиво вцепилась в угол стола, с трудом удерживаясь на ногах.

От холодных слов Лу Сянсина в ее ясных, как вода, миндалевидных глазах блеснули слезы.

Казалось, она все еще не могла прийти в себя от услышанного. Мужчина сидел за столом, и на его поднятом лице читались все более явные отвращение и презрение.

— Цю, даже не мечтай.

Маньмань, казалось, наконец что-то поняла, и прежнее упрямство исчезло из ее взгляда.

Этот свирепый Лу Сянсин перед ней вызывал страх.

Возможно, ее брат тогда тоже так боялся его, раз отправил ее в Чанъань.

Маньмань молча отступила на шаг, отпустив угол стола, с которого содрала несколько щепок. Ее туфелька наступила на осколок фарфора, и она пошатнулась. Только тогда она словно вспомнила, что Лу Сянсин разбил вино из оленьей крови, которое она принесла.

Маньмань присела на корточки, чтобы собрать осколки. Она хотела убрать все, что принесла, чтобы Лу Сянсин, увидев это после ее ухода, снова не разозлился.

Она признавала, что он ее напугал. В ее памяти Лу Сянсин был богом войны, увешанным головами врагов. Когда он вел армию в атаку, даже союз нескольких государств рассыпался, не в силах сопротивляться. А убить человека для него было проще простого, он даже глазом моргнуть не успевал.

И только сейчас она поняла, что Лу Сянсин не просто не любил ее — он ее ненавидел.

Ненавидел до глубины души.

Маньмань больше не смела питать никаких иллюзий. Распухшее, болящее запястье напоминало ей о необходимости сохранять трезвость ума.

Ей оставалось лишь как можно скорее выбраться из мира грез, который она сама себе создала.

Однако это действие Маньмань почему-то снова разозлило Лу Сянсина. Она услышала его холодный, лишенный всяких эмоций голос, который кошмаром отозвался в ее ушах.

— Не нужно подбирать. Уходи.

Рука Маньмань только коснулась осколка, лекарственное вино попало на ноготь, обдав легким теплом. Голос мужа заставил ее вздрогнуть, кончики пальцев задрожали.

Но она подумала, что все же лучше убрать. Если он подберет это и покажет придворному лекарю, то точно узнает, что она солгала.

Однако Лу Сянсин был непреклонен и решил помешать ей собрать осколки. Он поднялся из-за стола, подошел к Маньмань и, без малейшей жалости, схватил ее за хрупкое запястье, которое едва можно было обхватить ладонью, поднимая с пола, пропитанного запахом лекарства.

Ее раненое запястье пронзила острая боль, и Маньмань невольно вскрикнула:

— Больно!

Лу Сянсин нахмурился. В сгущающихся сумерках оранжевый свет лампы освещал его лицо, подчеркивая свирепость во взгляде.

— Думаешь, эти жалкие уловки могут обмануть меня? Думаешь, никто не знает, о чем ты только что шепталась со своей служанкой в комнате? Я оставил вас с братом в живых лишь потому, что ваш род Цю склонил голову и покорился моей Великой Сюань, и между нашими странами с трудом установился этот хрупкий мир. Если бы не это, твоего брата я давно растоптал бы копытами моих коней в кровавое месиво.

Маньмань испуганно втянула голову в плечи и задрожала, как перепелка, не смея больше взглянуть на Лу Сянсина.

Мгновение спустя, под его суровым взглядом, Маньмань пролепетала дрожащим голосом:

— Я… я сейчас уйду…

Внезапно горячие слезы, которые она сдерживала, хлынули из глаз, скатываясь ледяными каплями и мерцая в неровном свете оранжевой лампы на столе.

Холодный ветер распахнул полуоткрытую дверь, бамбуковые шторы под карнизом тихо зашелестели.

Глаза Маньмань покраснели. Сначала она стояла неподвижно, пока ветер не пробрал ее до костей. Лишь когда Лу Сянсин наконец отпустил ее, Маньмань словно вспомнила, что умеет говорить.

Но стоило ей заговорить, как в голосе снова послышались рыдания.

— Я сейчас уйду…

Она повернулась и, словно внезапно лишившись сил, пошатываясь, опёрлась о дверной косяк и вышла. Сделав несколько шагов, она немного пришла в себя и наконец смогла идти прямо.

Только когда силуэт Маньмань исчез за дверью, Лу Сянсин отвел взгляд.

На полу царил беспорядок.

Ночь была густой, тени от падающего снега метались.

Маньмань бегом вернулась в свою спальню и, только опустившись на знакомую кровать, наконец разрыдалась.

Она так задыхалась от слез, что не могла говорить. В это время Сяо Пин принесла поздний ужин и, увидев принцессу, испуганно вскрикнула. Она тут же бросилась во внутренние покои и, не говоря ни слова, обняла ее.

Принцесса с детства была веселой и живой, в Вэйюнь ей никто не смел перечить, и она никогда ни от кого не терпела обид. Даже когда она упиралась и не хотела выходить замуж за Лу Сянсина, она не плакала так горько, как сейчас. Сяо Пин была напугана, не зная, что произошло в кабинете. Она могла лишь догадываться, но спрашивать не решалась, только гладила принцессу по худенькой, как бумажный лист, спине, пытаясь успокоить.

Этот генерал Лу казался таким благородным и статным. Вчера на мосту через Императорский ров он спас принцессу, явившись словно с небес, и Сяо Пин даже испытала к нему мимолетную симпатию. Но внешность обманчива. Мало того, что этот генерал Лу был совершенно неромантичен, так что же он такого сказал, что так ранил принцессу?

Маньмань, казалось, не могла найти опору в этом положении. Она сбросила туфли, подтянула ледяные ноги на кровать и обхватила колени руками.

Заплаканное личико, словно цветок груши под дождем, спряталось между коленями и телом.

Сяо Пин, от которой принцесса отстранилась, видела лишь ее вздрагивающие от рыданий плечи и слышала тихий плач, доносившийся из-за согнутых ног.

Маньмань с детства росла в неге. Они с братом рано потеряли родителей и были очень близки. Брат обожал ее и готов был достать для нее самые красивые серебряные украшения со всего света, лишь бы она была рада.

В Вэйюнь столько прекрасных юношей любили ее.

А Лу Сянсин… Лу Сянсин ее ненавидел. Более того, Маньмань не была глупой и чувствовала в его словах о ней и ее брате скрытую ненависть.

Это была ненависть, от которой скрежещут зубами, но которую скрывают под маской безразличия.

Маньмань оставалось только бежать.

Она боялась, что если не убежит, Лу Сянсин действительно схватит нож и убьет ее.

Он был на это способен.

По крайней мере, такое чувство он у нее вызвал.

Конечно, сначала она была неправа, пытаясь опоить его вином из оленьей крови. Но у нее ведь ничего не вышло. К тому же, они были мужем и женой. Он бросил ее в брачную ночь и не возвращался целый год, выставив ее посмешищем на весь мир, заставив терпеть пересуды. Он был ей должен.

Должен полноценную брачную ночь, разве не так?

Слезы Маньмань постепенно иссякли. Даже слезы, льющиеся ручьем, когда-нибудь заканчиваются. Маньмань вновь обрела самообладание.

Она забралась под одеяло, боясь, что Сяо Пин увидит ее опухшее от слез, измученное лицо, и задернула полог, скрываясь от чужих глаз.

Когда Сяо Пин подошла спросить, как она, Маньмань крепче вцепилась в одеяло и тихо, всхлипывая, прошептала:

— Я в порядке. Я хочу спать. Считай, что сегодня ничего не было.

Как Сяо Пин могла успокоиться? Она хотела подойти и поговорить с принцессой, но Маньмань еще плотнее запахнула полог, и ее прерывающийся от рыданий голос стал немного торопливее.

— Я хочу спать! Уходи!