Услышав объявление дворецкого, господин Дю Валье поднялся.
— Граф, будьте любезны, проводите Анни к столу, — сказал он, предлагая руку госпоже Илленберг. — А вы, Альфонс, проводите Аделаиду.
— Если вы не возражаете, — в голосе Альфонса, казалось, всегда присутствовала легкая улыбка, — я бы хотел проводить к столу господина Баруа… Он у нас впервые, и, вероятно, еще не знает дороги.
Господин Дю Валье смущенно засмеялся, а Люсьен ошеломленно смотрел на Альфонса Илленберга. Он не ожидал, что окажется в центре внимания, и от неожиданности растерялся.
Альфонс подошел к нему и, улыбаясь, протянул руку. — Ну как?
Люсьен постепенно пришел в себя. Смущение сменилось раздражением. Зачем сыну банкира насмехаться над ним, едва знакомым человеком? Возможно, Альфонс, руководствуясь унаследованным от отца чутьем, разглядел его неловкость под маской светского лоска?
— Вы, должно быть, шутите, — сухо ответил Люсьен. Ему хотелось вспылить, но он не смел.
— Я действительно люблю шутить, но сейчас говорю серьезно, — Альфонс продолжал протягивать руку. — Я официально приглашаю вас.
— Довольно забавно, — вмешалась госпожа Дю Валье, спасая ситуацию. — Что ж, попробуем.
Она взяла под руку госпожу Илленберг и повела ее в столовую.
Люсьену ничего не оставалось, как положить руку на предложенную ему руку и, словно юная дебютантка, позволить себя вести к двери столовой. Он чувствовал, как его лицо пылает ярче, чем лампы накаливания на потолке.
К его удивлению, несмотря на то, что Альфонс выглядел высоким и худым, сквозь ткань рукава Люсьен чувствовал упругие мышцы.
Кажется, угадав мысли Люсьена, Альфонс наклонился к нему и тихо сказал: — Учитель фехтования и тренер по боксу приходят ко мне по три раза в неделю.
— Вам, безусловно, необходимы такие занятия, — тихо усмехнулся Люсьен так, чтобы их никто не услышал. — Наверняка многие мечтают проткнуть вас шпагой или, как минимум, отвесить пару тумаков. Вам определенно нужно уметь защищаться.
— Помимо этого, я еще беру уроки танцев. Когда-нибудь мы встретимся на балу, и вы сможете убедиться в этом сами, — Альфонс, казалось, совсем не обиделся на язвительный тон Люсьена.
Люсьен ничего не ответил, лишь натянуто улыбнулся.
Они вошли в столовую, и Люсьен тут же убрал руку.
Его место оказалось между Альфонсом Илленбергом и Аделаидой Дю Валье, напротив графа де Ларошеля. Почему-то Люсьену показалось, что граф смотрит на него еще более холодно, чем раньше.
«Несносные снобы!» — подумал он про себя.
Он опустил глаза на стол. На белоснежной льняной скатерти лежали разнообразные ножи, вилки и ложки. Несколько бокалов, расставленных по размеру, напоминали лабораторные колбы.
«Для чего они все предназначены?»
Рядом снова тихо раздался голос Альфонса.
— Первый бокал слева — для шампанского перед едой, второй — для белого вина к морепродуктам, третий — для красного вина, четвертый — для дижестива… Ножи и вилки используйте по порядку, снаружи внутрь.
Люсьен молча посмотрел на него, не зная, что сказать. Спустя мгновение он тихо поблагодарил.
— Не волнуйтесь, у вас все получится, — Альфонс продолжал говорить шутливым тоном. — Если будете вести себя естественно, вы всем понравитесь. Вы ведь такой очаровательный.
Люсьен снова почувствовал, как его лицо заливает краска, но на этот раз он не рассердился, а скорее почувствовал благодарность. Альфонс, должно быть, понял, зачем он здесь… Таких, как он, — льстецов и подхалимов, — Альфонс наверняка видел множество.
Влиятельные люди вроде графа де Ларошеля и Альфонса Илленберга, подобно мотылькам, слетались на свет свечи в темноте. Он был не первым и не последним. Пока горит огонь, такие мотыльки всегда найдутся.
Ужин был роскошный. На закуску подали свежие устрицы из Остенде на серебряном блюде со льдом, а в суповых чашах из саксонского фарфора дымился золотистый густой суп.
Люсьен сделал глоток охлажденного шампанского и почувствовал, как приятная прохлада разливается по телу.
В начале ужина за столом почти никто не разговаривал, лишь изредка слышался тихий стук ложек о чаши.
Люсьен съел две устрицы. Нежное мясо было мягче сливочного масла, с легким привкусом моря, возбуждая аппетит. Ему хотелось наброситься на еду, но, помня о присутствующих, он старался сдерживать голод.
— Сегодня в парламенте снова высказывались недовольства по поводу июньского закона об изгнании наследников королевского дома, — начал разговор господин Дю Валье, когда гости почти доели суп.
Все тут же принялись обсуждать этот спорный закон, принятый месяцем ранее. Закон объявлял о высылке из Франции прямых наследников «семей, ранее правивших Францией».
Поскольку основная ветвь династии Бурбонов пресеклась, этот закон непосредственно касался только семей Орлеанов и Бонапартов, и в первую очередь — наследника Орлеанского дома, графа Парижского, проживавшего в Париже.
Как и ожидал Люсьен, все присутствующие выразили неодобрение этим законом, но каждый по-своему.
Граф де Ларошель говорил меньше всех, но было видно, что он искренне ненавидит этот закон. Господин Илленберг, наоборот, говорил больше всех, но Люсьен почему-то подумал, что окажись тот на собрании республиканцев, он бы высказывал совершенно противоположное мнение.
— Собирается ли граф Парижский покинуть Францию? — спросила госпожа Дю Валье, отложив ложку и с интересом посмотрев на графа де Ларошеля.
— Адвокаты Его Величества подали апелляцию в Высший апелляционный суд, требуя признать закон неконституционным, — граф де Ларошель, как и другие роялисты, называл своего государя, графа Парижского, «Его Величеством». — Если республика действительно руководствуется принципами свободы, равенства и братства, как она сама заявляет, то Его Величество, как гражданин Франции, должен обладать теми же правами, что и все остальные французы, и не должен быть изгнан из страны только из-за своего происхождения.
Люсьен сделал небольшой глоток белого вина Вувре из хрустального бокала. С начала разговора он старался не вмешиваться. Обсуждать политику с людьми, чьих взглядов он не знал, было все равно что ходить по канату с завязанными глазами — один неверный шаг, и можно разбиться насмерть.
Вино пришлось ему по вкусу, и он невольно сделал еще глоток. Наблюдать за происходящим со стороны, потягивая охлажденное вино, было весьма приятно.
Это был его дебют, и он должен был высказаться в самый подходящий момент.
— А что вы думаете, господин Баруа? — внезапно раздался рядом голос Альфонса, заставив Люсьена чуть не выронить бокал.
Все взгляды обратились к нему. Люсьен почувствовал себя магнитом, притягивающим железные опилки. Он слышал, как бешено колотится его сердце.
— Я считаю, — голос Люсьена показался ему каким-то слишком высоким, словно говорил кто-то другой, — что если республика хочет превратить короля в простолюдина, то она должна предоставить ему все права простолюдина.
— Прекрасно сказано, — кивнул господин Илленберг. — Это вопиющее беззаконие. Кабинет министров и парламент, пользуясь своей властью, бессовестно попирают конституцию.
— Такие действия свидетельствуют не об их силе, а, напротив, об их слабости.
(Нет комментариев)
|
|
|
|