Сун Юйшэн покраснела от гнева. Гу Пань, посмотрев на нее и не заметив ни капли смущения, усмехнулась:
— Любовь между мужчиной и женщиной — естественное чувство. Мы с твоим братом — муж и жена. Неважно, день сейчас или ночь, мы можем закрыться в своей комнате и делать все, что нам захочется, столько, сколько захочется.
Какое ты имеешь право вмешиваться? Или в семье Сун принято, чтобы младшая сестра распоряжалась личной жизнью старшего брата и его жены?
Если так, то я неправа. В следующий раз, прежде чем… уединиться с мужем, я напишу прошение и предоставлю его тебе на утверждение.
Сказав это, Гу Пань взяла Сун Чаншу за руку и направилась в дом: — Будь добра, передай госпоже Сун, что мы с твоим братом удаляемся, и пусть нам не мешают.
Закрыв за собой дверь, она оставила Сун Юйшэн стоять во дворе.
Сун Юйшэн, топнув ногой, отправилась жаловаться.
Вскоре появились пожилые служанки, среди которых была и кормилица Сун Чаншу. За ними следовали несколько стражников поместья. Судя по всему, дело принимало серьезный оборот.
В резиденции генерала, в отличие от других домов, за серьезные проступки наказывали палками.
Тем более такую дерзкую и неуважительную невестку.
Если с самого начала не установить правила, то что будет, если она и дальше станет вытворять такое? Как сохранить лицо семьи?
Гу Пань поняла, что дело приняло серьезный оборот. Это был не тот мир, где за драку можно отделаться вызовом полиции.
Да и в ее мире подобное считалось бы домашним насилием, и полиция, скорее всего, ограничилась бы парой нравоучений.
Поэтому Гу Пань, забыв о своей прежней дерзости, натянула дружелюбную улыбку: — Что случилось?
Кормилица, искоса взглянув на нее, пронзительным голосом произнесла: — Главная жена не уважает старших и не выполняет свои обязанности. Согласно домашним правилам, полагается тридцать ударов палками.
Не дав Гу Пань опомниться, стражники схватили ее и уложили на скамью.
После первого же удара Гу Пань закричала от боли.
Стражники были хорошо обучены и не церемонились с женщинами. Каждый удар был нанесен с полной силой.
Даже закаленные в боях солдаты с трудом выдерживали такие удары, что уж говорить о ней.
Гу Пань разрыдалась. В голове у нее была пустота, она чувствовала только боль.
После пяти или шести ударов Сун Чаншу, словно очнувшись, бросился к ней и закрыл ее своим телом.
Стражники, увидев его, остановились и посмотрели на кормилицу.
Кормилица, расплывшись в улыбке, подошла к нему: — Генерал, будьте послушным, встаньте.
Сун Чаншу схватил горсть земли и бросил в кормилицу: — Плохая! Обижаешь Чэньэр!
Кормилица отскочила, а Сун Чаншу, увидев, что это действует, начал швырять землю в стражников, не отходя от Гу Пань.
— Генерал, прекратите! Иначе госпожа Сун и старый генерал рассердятся! — крикнула кормилица, прячась за Цунь Лю.
— Матушка сказала, что никто не должен обижать Чэньэр! Вы не слушаетесь матушку! Вы все плохие! — Сун Чаншу, воодушевившись, продолжал бросаться землей, не покидая Гу Пань.
— Я не обижала госпожу! Она совершила проступок и должна быть наказана!
— Вредина! Обманщица! Все, кто обижает Чэньэр, — плохие! Я вас побью!
Шум привлек внимание госпожи Сун.
Увидев ее, Сун Чаншу замер, а затем, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, сел на землю и расплакался.
Госпожа Сун, не зная, что делать, приказала прекратить наказание и отнести Гу Пань в комнату, велев обработать ей раны.
Гу Пань, потеряв сознание от боли, очнулась лишь спустя какое-то время. Спина и поясница болели так сильно, что она боялась пошевелиться. Ее глаза были красными от слез.
В детстве, когда она шалила, родители наказывали ее, но никогда так сильно.
«Лучше бы я не гналась за деньгами. Сидела бы сейчас на своей работе. Пусть зарплата небольшая, зато меня никто не бьет».
«Как хочется папиной тушеной свинины…»
Чем больше Гу Пань думала об этом, тем сильнее становилась ее обида, и она разрыдалась.
— Чэньэр, не плачь. Вот, конфеты. Съешь конфетку, и все пройдет, — Сун Чаншу сидел на краю кровати с чашей конфет, не зная, как ее утешить.
Гу Пань продолжала плакать, не обращая на него внимания.
— Янь Чжан виноват. Янь Чжан не защитил Чэньэр. Ударь Янь Чжана, — сказал он.
Гу Пань отвернулась, не желая смотреть на виновника своих бед.
Обняв подушку, она уснула.
Сон был крепким и сладким. Проснувшись, Гу Пань еще не до конца понимала, где находится, пока боль в спине не напомнила ей о случившемся.
Она повернула голову и увидела Сун Чаншу, который все еще сидел рядом с чашей конфет и смотрел на нее, не мигая.
— Чэньэр проснулась! Хочешь конфетку? Они сладкие!
Его сияющие глаза и искренняя, радостная улыбка тронули что-то в душе Гу Пань. Она взяла конфету и положила ее в рот.
Конфета действительно была сладкой.
— Вкусно? — с надеждой и тревогой спросил Сун Чаншу, моргая.
Едя конфету, Гу Пань вдруг заметила, что Сун Чаншу был очень красив. Словно искусный мастер вырезал его лицо из нефрита, создав неземную красоту.
«Жаль, что такой красивый мужчина оказался слабоумным».
— Не вкусно? — забеспокоился Сун Чаншу. Не успела Гу Пань ответить, как раздалось громкое урчание.
Сун Чаншу покраснел и пробормотал: — Янь Чжан еще не ел…
— Который час?
— Уже за полночь. Господин весь день был с вами и ничего не ел, — ответила Цунь Лю, накидывая на плечи Гу Пань халат.
— Так почему ты еще не ешь? — спросила Гу Пань. Сун Чаншу радостно улыбнулся и сделал пару шагов к двери, но тут же вернулся и взял ее за руку: — Чэньэр, пойдем вместе.
— Я ранена и не могу встать с постели. Иди и ешь, не беспокойся обо мне.
Сун Чаншу, словно поняв, кивнул и вышел из комнаты.
Как только он ушел, Гу Пань почувствовала голод. Но в таком состоянии она не могла не то что встать, но даже пошевелиться. «Придется потерпеть до завтра. Может быть, к утру станет легче».
Подумав об этом, она закрыла глаза. Если уснуть, то и голод пройдет.
Но аромат еды проникал в комнату, щекоча ноздри.
Желудок заурчал еще громче.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|