Глава 3 (Часть 1)

Глава 3

У меня не осталось особых воспоминаний о дочери учительницы танцев. Самое яркое, что всплывает в памяти, — это их ссора во время одной из репетиций.

Я уже не помню, какой номер мы тогда репетировали.

Мое занятие должно было быть позже, я пришла пораньше, чтобы размяться и потянуть мышцы.

Я подошла к станку у окна и начала растягивать ноги. Станок был деревянный: перекладина, продетая сквозь отверстия в двух опорах, покрытая лаком.

Жаль, что день был пасмурный. В солнечную погоду свет проникал бы сквозь окно, и станок сиял бы, словно кристалл в расщелине.

Напротив, через дорогу, находился серый Почтово-сберегательный банк. До того времени, когда загорится его зеленая вывеска, было еще далеко.

Главную улицу старого города заасфальтировали лишь спустя десяток лет. А тогда дорога была серой и пыльной, и ни одного светофора.

За моей спиной была стена, составленная из четырех зеркал. На потолке сохранились украшения времен, когда здесь был танцевальный зал (довольно простые украшения: пластиковые виноградные гроздья, яблоки, бананы, развешанные среди искусственных листьев — хороший фон для детских фотографий).

В углу стоял стол с CD-плеером и маленьким телевизором. В ящике стола лежали диски с обучающими видео по танцам и записями спектаклей, а также блокнот с квитанциями и ручка. Рядом стояла стопка скамеек разной высоты для растяжки. В последние два года моих занятий там появился еще и ящик с блоками для йоги.

За стеной находился туалет (наш класс был единственным в здании профсоюза с собственным туалетом). Из туалета можно было пройти в коридор, который шел перпендикулярно стене с окнами. Коридор был отделен от основного пространства колоннами, на которых висели синие вентиляторы с двумя шнурками.

В детстве я использовала эти шнурки, чтобы измерить свой рост. Каждый раз, приходя на занятия, я проверяла, достаю ли я до них.

Если я не ошибаюсь, дочь учительницы никак не могла выполнить какое-то движение. Учительница несколько раз показала ей, как нужно делать, а потом велела выйти из строя и повторить танец отдельно.

Наверное, ей надоело. Когда я закончила упражнение и села отдохнуть, дочь учительницы (для краткости буду называть ее «дочь») плюхнулась на пол и раздраженно сказала:

— Я не буду больше танцевать.

Учительница нахмурилась. Несколько раз попросила дочь встать, но та не послушалась. Тогда учительница подошла к ней и попыталась поднять.

Дочь уперлась и продолжала сидеть на полу, игнорируя все просьбы учительницы.

В конце концов, дочь резко выдернула руку и закричала:

— Я не буду танцевать!

— Вон отсюда! — повысила голос учительница.

Дочь встала и вышла из класса, учительница последовала за ней.

Ссора разгорелась за дверью.

— Стой! Я тебе не разрешала уходить! — крикнула учительница.

— Зачем ты вышла? Продолжай урок!

— Что ты хочешь?

— Я сказала, что не буду танцевать! Не буду!

— А что ты будешь делать, если не танцевать?

— А ты? Ты тоже танцуешь, потому что ничего другого не умеешь!

— Что ты несешь?!

— Не подходи!

Я видела, как дочь учительницы откинула волосы назад и стала отступать в угол.

Учительница подошла ближе, и дочь спряталась за колонну.

— Ты всегда такая! Ты же сама недовольна моими оценками! Кому нужно это ваше танцы?! Я не буду сдавать экзамены!

Учительница пнула ее.

Я тогда впервые заметила, что дочь уже выше ее.

Все в классе смотрели на них.

Одна девочка выбежала из класса, обняла дочь учительницы за плечи и стала ее успокаивать. Похоже, они были близкими подругами.

Учительница велела дочери уйти, а сама вернулась в класс и продолжила репетицию.

Дочь все еще плакала. Подруга постояла с ней еще немного, что-то сказала, потом вернулась в класс, собрала ее рюкзак. Дочь переобулась, взяла рюкзак и убежала.

Учительница, подперев голову рукой, немного посидела за столом, но быстро взяла себя в руки.

Девочка вернулась на свое место.

Мама рассказывала, что дочь учительницы умерла от рака молочной железы вскоре после поступления в университет.

Забыла сказать, что она все-таки продолжила заниматься танцами. Я не знаю, в какой университет она поступила, но на фотографии, которой со мной поделилась учительница, они обе выглядели счастливыми. Глядя на улыбающуюся учительницу, у которой от смеха морщинки у глаз покрылись пудрой, я готова была поверить, что та ссора мне приснилась.

В моей памяти учительница танцев всегда была с безупречным макияжем.

Иногда, приходя пораньше на утренние занятия, я заходила за ней к ней домой, но ни разу не видела ее без макияжа.

Учительница жила в одноэтажном доме во дворе за Почтово-сберегательным банком.

Двор был таким большим, что мне казалось неправильным называть его двором. Я даже не была уверена, что это двор.

Здание банка напоминало иероглиф «чжун» (中). «Квадрат» (口) был основным зданием, а вертикальная черта — дорогой, ведущей во двор.

Пройдя по этой дороге и войдя в «квадрат», справа находился склад для почты.

Однажды мама вдруг решила купить несколько открыток, чтобы я отправила их учителям на День учителя. Я была в полном недоумении.

— Мам… почему… я не могу просто отдать их учителям? — спросила я, глядя на красные открытки с изображением Хуабьяо. Мне казалось, что-то здесь не так.

— Так ведь гораздо торжественнее, — восторженно ответила мама. — Разве тебе не хочется попробовать?

Я… я не испытывала такого энтузиазма.

— А если они не дойдут до Дня учителя? Тогда какая же это торжественность? Да и вообще, зачем это нужно…

— Отправь еще одну своей тете и двоюродной тете, — мама уже начала пересчитывать открытки.

Я посмотрела на радостное лицо матери и несколько раз открывала рот, но так и не смогла ничего сказать. Решила, что просто не буду подписывать открытки.

На самом деле я тайно мечтала, чтобы почта потеряла мои открытки. Конечно, не до такой степени, чтобы случился пожар, но было бы неплохо, если бы они случайно попали в шредер.

К сожалению, почтовые работники оказались слишком ответственными.

Дальше шла большая открытая площадка, видимо, парковка.

Вокруг площадки стояли одноэтажные дома. Учительница жила в одном из маленьких двориков с восточной стороны.

В этом дворике было два дома. Пройдя через лунную дверь и повернув на север, можно было попасть к дому учительницы.

Обычно, когда я стучала, учительница сразу открывала дверь, брала сумку, и мы шли в класс. Иногда мне приходилось ждать ее внутри.

За облупившейся красной деревянной дверью находился пол, выложенный красным кирпичом. На северной стороне располагалась гостиная, на южной — кухня и ванная.

Прямо напротив двери, у белой стены, росла темно-красная роза в терракотовом горшке, стоящем на невысокой подставке, выложенной темной мозаикой. В лучах солнца черепица на крыше отливала теплым оранжевым цветом.

В щелях между плитками пола и у стены пробивалась трава, а мох и плесень покрывали основание стены, словно «Осенние краски Цюэхуа» кисти Чжао Мэнфу.

Каждый раз, когда я приходила к учительнице, эта роза цвела. Она тянулась к солнцу, ее аромат, словно золотое дыхание, поднимался вверх, делая тени под крышей еще гуще.

После смерти дочери учительницы я больше не приходила к ней, хотя раньше мы и не встречались у этой розы.

За день до отъезда на областной конкурс Сюй Цзяюй пришла ко мне, чтобы вместе пойти в класс.

Она такая… такая невыносимая!

Пришла ни свет ни заря, растолкала меня. Я спряталась под одеялом, притворившись спящей, а она взяла и выключила кондиционер. Мне пришлось встать и отобрать у нее пульт.

Я забралась обратно под одеяло, прижимая к себе пульт, а она уперлась ногой в край кровати. Я знала, что сейчас начнется, сейчас начнется!

— Лю-дагэ говорит…

— А! Тише ты!

Меня это ужасно раздражало!

Я вскочила с кровати, схватила ее, повалила на матрас, завернула в одеяло и навалилась сверху, чтобы она не могла двигаться.

— Ты такая шумная! Я же поставила будильник, дай мне поспать… — бормотала я, все еще не проснувшись до конца. Я положила голову ей на шею и начала засыпать.

Сюй Цзяюй, смеясь, высвободила руки, обняла меня и стала извиваться подо мной.

— Добрый муж не встает рано — позор на весь мир, разве не осмеют его все вокруг? Проснись же, и пойдем переодеваться, отправимся в логово дракона, в тигриную пещеру! *[Переделанная ария из пекинской оперы «Кража императорского коня»]

— Замолчи, — не выдержала я и закрыла ей рот рукой. — Дай мне поспать…

В конце концов, моя сонливость победила ее упрямство. Сюй Цзяюй успокоилась и накрыла меня краем одеяла.

Она дышала ровно, ее сердце билось спокойно. Я сквозь дрему видела белую полоску света между шторами, которая расплывалась и тускнела, пока я не погрузилась в темноту.

Мое тело расслабилось, дыхание замедлилось, но в голове было легко, словно там действительно обитала душа, которая вот-вот выпорхнет наружу.

Она бесцельно блуждала, принимая разные обличья, пока вдруг не наткнулась на чей-то взгляд и с грохотом упала обратно на землю.

Зазвонил будильник, но у меня ужасно болела голова, казалось, от любого движения в ней взорвется новая вселенная.

Я плохо спала, мне трудно заснуть, и я легко просыпаюсь. От недосыпа у меня болит и кружится голова, иногда так сильно, что я весь день прихожу в себя.

Я… я хотела как следует отдохнуть.

Вот же бесит!

Все Сюй Цзяюй виновата!

Она еще и сама уснула!

Еще больше бесит!

Если честно, я не такой уж и ребенок, по крайней мере, большую часть времени.

Но что сделано, то сделано.

Я пощекотала Сюй Цзяюй, и она тут же проснулась, дернулась, словно испуганный котенок.

Но я к этому была готова и, сидя на ней сверху, крепко держала ее одной рукой.

— Ха-ха… не могу… помогите! Чжэнь-Чжэнь, я больше не буду, честно… Чжэнь-Чжэнь, Чэнь Ванчжэнь!

Сюй Цзяюй смеялась до слез, ее лицо покраснело, а хвостик растрепался.

Я почувствовала удовлетворение, моя злость немного утихла.

Я уже хотела ее отпустить, но она вдруг резко села, и мы столкнулись лбами.

— Ой… — Сюй Цзяюй тоже почувствовала боль и легла обратно, потирая лоб. — Почему ты не увернулась?

— Ты еще и меня обвиняешь? — Я не могла поверить своим ушам. — Это ты разбудила меня! Даже если моя мама не против, чтобы ты меня будила, ты хоть на время посмотри! У меня и так болела голова, а теперь она болит по-настоящему!

Так больно! Так обидно!

— Ой, прости, прости! — Сюй Цзяюй притянула меня к себе. — Не плачь, не плачь…

— Я не плачу, — сквозь зубы процедила я.

— Хорошо, хорошо, не плачешь. Давай немного полежим, а потом пойдем завтракать и к учительнице Чжоу.

Сюй Цзяюй гладила меня по спине.