Во сне не ведая, что гость (3)

Лю Шияо рисовала в стороне от остальных. Белая птица кружила над ней, а затем села на ветку недалеко от девушки.

Время шло. Чунь Хун, склонившись над ширмой, почти закончила вышивку. На столах перед молодыми господами уже стояли блюда, приготовленные Ся Люй. Цю Чэн танцевала под звуки флейты Дун Бай.

Лю Шияо посмотрела на свою картину и вздохнула: «Сестры, похоже, веер с „Осенним пейзажем“ достанется мне. Я мечтала о Гунцзы пять или шесть лет и только сейчас увидела его во сне. А вы каждый день рядом с ним, вам эта картина ни к чему».

Закончив рисовать, Лю Шияо не спешила показывать картину, а стала вспоминать, что писали в исторических хрониках о присутствующих здесь господах. Но она ничего не могла вспомнить, кроме Бесподобного Гунцзы, жившего семьсот лет назад.

— Хуа Чжу, ты закончила? Господин просит тебя принести картину, — обратилась к ней служанка.

Лю Шияо кивнула, взяла картину и, радуясь, последовала за служанкой.

— О, Хуа Чжу закончила? Давай посмотрим, переняла ли ты хоть немного мастерства Бесподобного, — Лань Хэн выхватил у Лю Шияо картину и развернул ее. Он был поражен.

В эпоху Чэн Мин художники чаще всего изображали горы и реки, чтобы передать свое настроение, и такие картины пользовались большой популярностью. Картина, прославившая двенадцатилетнего Се Чэнъи, изображала горный храм в цветущем апреле и получила всеобщее признание.

Конечно, каждый художник умел рисовать и портреты, но, во-первых, на таких картинах обычно изображалась только одна женщина, и художник тщательно прорисовывал ее внешность и выражение лица. Во-вторых, портреты чаще всего писались для семьи и редко выставлялись на всеобщее обозрение. Поэтому пейзажи были гораздо более распространены.

На картине Хуа Чжу были изображены все присутствующие. Издалека она напоминала сцену праздника плавающих чаш: горы, река, люди. Но при ближайшем рассмотрении картина вызывала смешанные чувства. Фон был прорисован очень детально, но это лишь подчеркивало неумелость художницы. Крошечные фигурки людей выглядели на бумаге нелепо.

— Хм, Бесподобный, это твоя новая техника? — нахмурившись, спросил Бай Цзинь у Се Чэнъи.

Се Чэнъи покачал головой.

Сердце Лю Шияо бешено колотилось. Она забыла, что ее стиль живописи относится к эпохе Тяньци, которая наступит через семьсот лет. Что, если эти господа догадаются, откуда она, и она проснется?

Лю Шияо лихорадочно соображала, как отвечать на вопросы, но молодые люди, похоже, не обратили внимания на ее картину и стали обсуждать, чье выступление им понравилось больше всего.

— Мастерство Чунь Хун в вышивке поистине удивительно. В таком юном возрасте она постигла суть вышивки хань и, кажется, готова превзойти ее. Мне очень понравилась ваша работа. Неудивительно, что, едва выйдя за порог, Бесподобный слывет небожителем.

— Да, я согласен с Бай Цзинем. Эта вышивка мне очень нравится. Чунь Хун, не желаете ли вы продать ее мне? — Ци Хуань схватил вышивку, словно боясь, что ее у него отнимут.

— Ха-ха-ха, раз вы все выбрали сестру Чунь Хун, то я выбираю сестру Ся Люй, — сказал Лань Хэн, украдкой вытирая рукавом крошки с губ.

Лю Шияо, услышав эти отзывы, немного расстроилась. В эпоху Тяньци она славилась своим талантом не меньше, чем своей хрупкостью. Но эти господа, похоже, совсем не оценили ее мастерство.

«Ничего, главное, чтобы Бесподобный Гунцзы признал меня. Тогда все не зря», — подумала Лю Шияо.

— Все эти девушки — мои служанки, и мне не пристало их оценивать. Судя по всему, Чунь Хун, по возвращении в резиденцию ты получишь свой веер, — сказал Се Чэнъи и снова посмотрел на картину Лю Шияо.

— В таком случае, нефритовый кулон достается Ся Люй.

Цю Чэн и Дун Бай получили нефритовый амулет и обещание Лань Хэна и с радостью поблагодарили господ.

Из всех пяти девушек только Лю Шияо вернулась в резиденцию Се ни с чем.

Ночью, лежа в своей комнате, Лю Шияо никак не могла уснуть, все обдумывая события прошедшего дня. А в лесу за резиденцией Се белая птица прыгала с ветки на ветку, щебеча и крича на дерево.

— Не думала, что когда-нибудь во сне превращусь в птицу! Но это даже хорошо: могу сплетничать с деревьями, не боясь, что меня подслушают!

— Эй, дерево, слушай! Сегодня произошла такая странная история! Днем я еще работала на кухне в Божьей Каре, вечером отмечала свое шестнадцатилетие с подругами, открыла подарок родителей, а проснулась птицей! И я слышу мысли Хуа Чжу! Оказывается, ее настоящее имя — Лю Шияо, дочь владельца Усадьбы Лю! Как она здесь оказалась? Сегодня был такой странный день…

Ночное щебетание птицы в резиденции Се никто не замечал. Только дерево, на котором сидела птица, иногда покачивало ветвями, словно подбадривая ее и прося продолжать.

Ночь скрывала мысли каждого.

На следующее утро Лю Шияо разбудила служанка: — Хуа Чжу, просыпайся! Сегодня наша смена. Нужно помочь господину умыться.

Лю Шияо растерялась. Неужели она все еще спит? Она протерла глаза, похлопала по кровати. Твердая. Похоже, она все еще здесь. Половину ночи она не могла уснуть, обдумывая произошедшее, а когда захотела спать, поняла, что кровать слишком узкая и жесткая.

Когда Лю Шияо собралась и вместе с другими служанками пошла на кухню за завтраком для господина, появилась Чунь Хун: — Хуа Цзюй, сегодня ты работаешь с Хуа Лань. Хуа Чжу, пойдем со мной, господин зовет тебя.

Хуа Цзюй поклонилась Чунь Хун и ушла. Лю Шияо последовала за Чунь Хун во двор господина.

Едва войдя во двор, Лю Шияо поняла, что описания в исторических хрониках были ложью.

Во дворе не было ни искусственных гор, ни ручьев, ни бамбуковой рощи. Зато был огород, в котором копошились гуси.

Обстановка совсем не соответствовала описаниям в книгах: «Бесподобный Гунцзы любил бамбук и отличался благородством».

— Господин, зачем вы меня позвали? — спросила Лю Шияо, когда Чунь Хун привела ее в комнату господина и ушла.

— Ничего особенного. Просто вчера вы пятеро соревновались, и ты единственная проиграла. Но… — Се Чэнъи замолчал.

У Лю Шияо задрожали ноги. «Только бы он не заговорил о картине!», — молилась она.

Но, как назло, Се Чэнъи продолжил: — Но ты не расстраивайся. Твоя картина, конечно, ужасна, но я заметил в тебе некую искру. Кстати, сколько тебе лет?

Лю Шияо опешила. Она знала свой возраст, но господин спрашивал Хуа Чжу, а не ее. Пока она лихорадочно соображала, что ответить, вошла Чунь Хун и спасла ее: — Хуа Чжу поступила к нам на службу два года назад. Госпожа выбирает девушек двенадцати-тринадцати лет, так что Хуа Чжу сейчас четырнадцать или пятнадцать.

Се Чэнъи откинулся на подушки, взял со стола пирожное и с озабоченным видом посмотрел на Лю Шияо: — Плохо дело. Ты выглядишь такой юной, я думал, тебе лет одиннадцать-двенадцать. Хоть ты и рисуешь ужасно, но ты молода и в тебе есть потенциал. Я мог бы тебя обучить, и, возможно, из тебя вышел бы толк. Эх, жаль.

— Господин, ничего страшного! Мне не жаль! Пусть я уже не так молода, но я буду старательно учиться у вас и не опозорю вас! — Лю Шияо обрадовалась, что господин готов ее учить, и совсем не обиделась на его резкие слова.

Се Чэнъи поднял бровь, встал с кровати, подошел к Лю Шияо, наклонился и, глядя на нее сверху вниз, сказал: — Тогда для начала покорми гусей.