Глава 12

Глава 12

— Я постараюсь не задерживать нас в пути, — только и смогла пообещать Лян Цин.

Она упорно не называла причину, и Цзи Нин ничего не мог с ней поделать, лишь увеличил время дневных привалов.

Глядя на женщину, сжавшуюся в комочек и старавшуюся ни к чему не прикасаться, Цзи Нин опустил веки, погруженный в раздумья.

Ведь у озера она вела себя совсем иначе. Неужели падение в воду оставило какие-то последствия, из-за которых она стала такой пугливой и беспокойной, готовой вскочить от малейшего шороха?

Или в этом лесу есть что-то, чего она особенно боится?

Когда Лян Цин с трудом проснулась, она открыла глаза и встретилась взглядом с Цзи Нином. Она тут же провела рукой по лицу и с недоумением спросила:

— Что случилось?

У нее что-то на лице? Или она пускала слюни во сне?

— Травы в том мешочке отпугивают большинство ядовитых насекомых в лесу. А если нападут звери, я рядом, — сказал Цзи Нин.

Хотя слова прозвучали немного бессвязно, Лян Цин, опешив на мгновение, поняла: он пытается ее успокоить.

Глядя на серьезное лицо Цзи Нина, она впервые за несколько дней улыбнулась. Ее глаза изогнулись полумесяцами, на щеках появились ямочки — очень нежная улыбка.

— Спасибо, — хотя он угадал не совсем точно, но все же наполовину был прав. Лян Цин была благодарна за его доброту, и его слова действительно немного ее успокоили.

Отпугивают большинство ядовитых насекомых... Интересно, а неядовитых они отпугивают?

Однако утешение осталось утешением, а реальность, как всегда, приносила разочарование.

Не успел Цзи Нин произнести свои слова, как коричневато-желтое насекомое, похожее на сухую ветку, заставило Лян Цин столкнуться с действительностью.

Лян Цин осматривалась по сторонам и, случайно повернув голову, заметила его на своем рукаве. Сначала она приняла его за упавшую веточку и попыталась смахнуть, но рука ощутила липкую жидкость. Волосы встали дыбом, тело мгновенно окаменело.

Цзи Нин, шедший впереди, но внимательно следивший за окружением, заметил, что шаги позади стихли, и тут же обернулся.

Лян Цин, с пепельным лицом, застыла на мгновение, а затем начала отчаянно трясти рукой, но долго не могла стряхнуть эту тварь.

Неизвестно, было ли у насекомого что-то липкое на теле, но Лян Цин никак не могла его сбросить.

Она повернула голову, собираясь найти ветку, чтобы сбить его, но тут насекомое с красноватыми мягкими волосками подняло заднюю часть тела и неторопливо поползло по ее руке.

Сосредоточив все внимание на руке, Лян Цин даже почувствовала, как красная слизь насекомого просачивается сквозь тонкую ткань накидки от солнца и касается кожи.

— А-а-а-а-а-а-а! — Лян Цин, окончательно потеряв самообладание, не смогла сдержать рвущийся из горла крик ужаса.

Цзи Нин, обернувшись, сразу оценил ситуацию. Его рука, привычно лежавшая на рукояти меча, только расслабилась, как внезапный крик Лян Цин заставил его вздрогнуть.

Поняв, что дело плохо, он хотел что-то сказать, но Лян Цин уже сбросила плащ и быстро начала расстегивать пуговицы накидки от солнца.

Изящные ключицы, тонкие руки и белоснежные плечи предстали взору Цзи Нина, заставив его на мгновение замешкаться.

Коричневато-желтое мягкое насекомое резко выделялось на белой ткани. Цзи Нин смахнул его мечом в сторону и поднял брошенную Лян Цин накидку.

— Это древесник-липучка. Он неядовитый, не нужно бояться.

Увидев протянутую ей одежду, Лян Цин невольно отступила на шаг.

При виде этого Цзи Нин все понял.

Из-за прежнего решительного поведения Лян Цин он подсознательно решил, что она не боится подобных тварей, как обычные женщины. В конце концов, для врачей многие насекомые — это лекарственное сырье.

Цзи Нин энергично встряхнул одежду в руках.

— Слизь древесника-липучки — это тоже лекарство. Знаменитая Нефритовая мазь, убирающая шрамы и рубцы, делается в основном из нее.

«Ни за что не надену!»

Эта мысль, невольно возникшая в ответ на слова Цзи Нина, заставила Лян Цин замереть. Успокоившись, она подумала, что в китайской медицине и сороконожки, и скорпионы тоже считаются лекарствами, так что ничего удивительного в этом нет.

Хотя ей совершенно не хотелось снова надевать эту вещь, она, помедлив мгновение, все же взяла ее.

В этих глухих горах, где не хватает и одежды, и еды, еще и привередничать... Лян Цин вздохнула, надевая накидку и чувствуя, как по коже бегут мурашки. Она пробормотала себе под нос:

— Надо бы не Лян Цин зваться, а Привередой.

— Мм?

— Ничего.

Дневной инцидент был еще свеж в памяти, и теперь ночью Лян Цин тем более не могла уснуть.

Сырые дрова горели, освещая небольшой участок вокруг, но чем дальше, тем гуще становилась тьма.

Этой ночью им повезло найти пещеру для ночлега. Но даже так Лян Цин, как и в предыдущие дни, сидела неподалеку от костра, клюя носом, но изо всех сил борясь со сном. Она так качалась из стороны в сторону, что Цзи Нин, наблюдавший за ней с противоположной стороны, боялся, как бы она не свалилась головой прямо в огонь.

— Эту пещеру окурили ласточкиной травой, здесь не должно быть насекомых или змей, — сказал Цзи Нин.

Лян Цин несколько мгновений тупо смотрела перед собой, прежде чем ее затуманенный мозг понял смысл слов Цзи Нина. Действительно, она сама видела, как он это делал.

Но, как говорится, обжегшись на молоке, дуешь на воду. Лян Цин все равно боялась.

Она лишь понуро кивнула, показывая, что поняла, но осталась сидеть у костра, продолжая упрямо привередничать.

Спустя долгое время в тихой пещере раздался едва слышный вздох. Лян Цин услышала, как человек, сидевший в нескольких шагах от нее, прислонившись к стене пещеры, сказал:

— Иди сюда.

Хотя последние пару дней Лян Цин была сама не своя от усталости и страха, голова у нее все еще работала. Разве она могла не заметить молчаливой уступчивости Цзи Нина?

Кто ест чужое — тому говорить неудобно, кто берет чужое — тому действовать неловко. По сравнению с той решительностью, которую она проявляла, ухаживая за Цзи Нином у озера, сейчас, после двух дней его заботы и уступок, Лян Цин стала абсолютно мягкой.

Услышав слова Цзи Нина, Лян Цин, даже не раздумывая, встала и подошла к нему.

Только оказавшись перед ним, она спохватилась и спросила:

— Что случилось?

Цзи Нин сидел в паре шагов от костра, и Лян Цин, стоя перед ним, загораживала большую часть света. Даже когда один поднял голову, а другая опустила, она не могла разглядеть выражение его лица.

— Боишься?

Лян Цин услышала тихий вопрос Цзи Нина. Его низкий голос в ночной тишине звучал спокойно и размеренно, как и он сам.

Замерев на мгновение, Лян Цин села рядом с ним и, подумав, тихо ответила:

— Угу.

— Я никогда раньше не была в горах вот так. Прости, — она и сама хотела бы иметь более крепкие нервы.

Цзи Нин не считал, что тут нужно извиняться. Лян Цин держалась уже лучше многих мужчин. Но он все же немного недоумевал:

— А почему у озера ты не боялась?

— Наверное, потому что то место я устроила сама. Хоть и простое, но там была кровать, дверь, это был дом, — подумав, ответила Лян Цин.

— Что было главным: дом, дверь или кровать? — уточнил Цзи Нин. — Или обязательно все вместе?

— Наверное, все-таки кровать.

Когда точно знаешь, что в комнате полно тараканов, спать на полу не решишься, но если там поставить кровать, то, возможно, осмелишься, даже зная, что тараканы могут забраться по ножкам. Наверное, это просто психологическое успокоение, подумала Лян Цин. Похоже, формализм глубоко укоренился в китайской натуре.

После этих слов Цзи Нин надолго замолчал, а Лян Цин больше не возвращалась к костру.

Неизвестно, была ли это привычка, выработанная в той хижине, но Лян Цин чувствовала, что рядом с Цзи Нином ей спокойнее, чем одной.

Пока Цзи Нин молчал, Лян Цин приготовилась продолжить борьбу со сном, но вдруг почувствовала, как чья-то рука легла ей на плечо. Прежде чем она успела среагировать, рука с силой потянула ее, и Лян Цин без всякого сопротивления упала в объятия, пахнущие ласточкиной травой.

— Спи, я посторожу рядом.

Лян Цин услышала слова обнявшего ее человека, произнесенные тихо и спокойно, с легким утешающим оттенком.

Сзади была твердая грудь, впереди — теплый желтый свет костра, под головой — теплая рука.

Застывшая Лян Цин смотрела на огонь, чувствуя, как подпрыгнуло сердце.

— Я...

— Спи, завтра снова в путь.

«Вот теперь я точно не усну!»