Глубокой ночью монахи били в колокол, и несколько воробьев, сидевших на краю колодца, вспорхнули, испуганно захлопав крыльями.
Колокол звонил каждый час: порой он мешал сладкому сну, порой же становился спасительной соломинкой, вытягивающей человека из череды кошмаров.
Лань Су открыл глаза. Ненадолго застыв в оцепенении, он поднялся, подошел к древнему колодцу во дворе и молча вылил на себя целое ведро воды.
Прошло уже почти пять лет с тех пор, как он пришел в Храм Фахуа, чтобы посвятить себя духовной практике. Но как бы безмятежен и спокоен он ни был днем, ночью сны все равно настигали его.
В только что приснившемся сне он был снова облачен в ту самую черную латунную броню времен осады города, сидел верхом на Линьюе и смотрел сверху вниз на прекрасную женщину, встречавшую его у дворцовых ворот.
Циньцзя, Циньцзя…
Это имя всплыло в памяти и было им яростно подавлено. В груди возникла тупая боль, точь-в-точь как в тот миг, когда она вонзила в нее нож.
— Циньцзя, — наконец, хрипло выдохнул он эти два слога, и все его тело словно сбросило тяжелый груз. — За эти пять лет… представляешь ли ты, как я жил?
Из-за одной его ошибки столько павших душ из Чернокрылой армии… Сколько же лет потребуется, чтобы упокоить их всех?
Много раз, пробуждаясь от кошмаров, он лишь жалел, что никогда не ступал на ту дорогу, что вела обратно во дворец.
Семь лет назад скончался прежний император. Лань Су возвращался с армией из Линнаня на похороны, но на полпути его перехватил главный дворцовый евнух Сюй Чжунъи. Тот, предъявив печать императрицы, заманил его в бамбуковую хижину в лесу.
Тогда он, не ведая ни страха, ни меры, решил, что все самое нежное и прекрасное в этом мире предстало перед ним. Он был уверен, что держит ситуацию под контролем, сможет снять сладкую оболочку и неторопливо насладиться сутью.
Всю жизнь он провел в военных походах, никогда не задерживаясь ради кого-либо или чего-либо. Но в тот раз он застрял в бамбуковой роще на целых три дня.
Ледяная вода проникла в самое нутро, и холод отрезвил его. Рядом стоял юный послушник Цзинмин, держа в руках письмо и с тревогой глядя на промокшего мужчину с волосами до плеч.
С тех пор как шишу[^1] начал отращивать волосы, он стал казаться чужим в этом храме, и сам становился все более непохожим на прежнего себя.
В последнее время незнакомые люди в черном часто приносили ему письма. Наставник говорил, что шишу скоро уйдет.
Лань Су взглянул на маленького послушника, уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, и он потрепал его по голове.
Цзинмин, набравшись смелости, спросил: — Шишу, вы уходите?
Тот взял письмо, вскрыл, прочитал, но выражение его лица не изменилось. Спокойно он ответил: — Шишу должен кое-что сделать.
— А когда вы это сделаете, вы вернетесь? — наивно спросил Цзинмин.
— Мм, — Лань Су неопределенно хмыкнул и повернулся, направляясь обратно.
Два года своей жизни он был игрушкой в руках девчонки-подростка.
Он пренебрег интересами семьи, поддержал малолетнего правителя, воевал на всех фронтах, а в итоге лишился военной власти и стал посмешищем для всей Поднебесной.
Если бы он последовал воле отца и поддержал могущественного Су-циньвана, или же выбрал Жун-циньвана, которого поддерживала вдовствующая императрица, это принесло бы дому Лань неслыханную власть и богатство.
Да будь он, Лань Су, сам на том троне — и то не было бы проблемы!
Но он позволил женщине одурачить себя, став пешкой на ее доске, покорно принимая любые ходы.
Теперь все это его уже не волновало. Давным-давно, дав ей страшную клятву и пообещав не оставить после себя потомства, он уже все отпустил.
Но ей не следовало снова касаться его больного места…
Более десяти дней назад до него дошли вести: кто-то важный во дворце любой ценой разыскивает Черное пернатое повеление.
Когда является Черное пернатое повеление, сотни откликаются на один зов.
Он намеревался оставить его погребенным вместе с павшими братьями по оружию. Не думал, что кто-то откопает.
Пять лет не виделись, Циньцзя… Ты и вправду становишься все изощреннее…
·
Дело Лу Ханьчжана уже давно лежало без движения в Министерстве наказаний, решение так и не было вынесено, а в народе оно вызвало бурю пересудов.
Как раз в разгар всевозможных противоречивых слухов, та самая несчастная невеста Лу Ханьчжана вдруг бросилась головой на каменную колонну у ворот резиденции принцессы. На глазах у всех она разбила голову в кровь.
Впрочем, ее снова спас проходивший мимо врач, и она осталась жива.
После полудня Сяо Жунчан нанес визит в резиденцию принцессы, но его остановили у ворот.
Юйхэнь вышла к нему, почтительно поклонилась и передала: — Великая принцесса велела сказать: фума ей больше не нужен, поступайте с ним, как сочтете нужным.
После такого скандала о браке не могло быть и речи.
Циньцзя уже собиралась бросить эту заваруху, собрать вещи и отправиться на юг. Вечером, только закончив сеанс иглоукалывания, она получила вызов от бабушки-императрицы.
Все эти годы ничего не менялось: ничто не ускользало от взора старой госпожи.
Циньцзя вздохнула, сунула за пазуху фляжку с вином и поехала в колеснице в Северный загородный дворец.
В дороге она слегка захмелела — так к приезду можно будет вздремнуть. Во сне ведь не до тревог.
В главном зале загородного дворца бабушка-императрица ни словом не обмолвилась о последних слухах. Она лишь намеками расспрашивала о здоровье внучки и мимоходом поинтересовалась новостями о Сюй Чэнъи.
Боясь, что не удержится, Циньцзя уже давно не позволяла тому юноше следовать за собой. Она отвечала уклончиво, гадая, сколько же старушке известно, как вдруг та неожиданно затронула другое старое дело.
Вдовствующая императрица произнесла спокойным, но холодным тоном: — Цзяэр[^2], бабушка знает, что тогда ты перенесла несправедливость.
— Бабушка… — Легкое опьянение у Циньцзя мигом рассеялось. Она растерянно посмотрела на вдовствующую императрицу, опустила взгляд, скрыв мелькнувшую в нем суровость, и кротко ответила: — Будучи Великой принцессой, как я могу считать это несправедливостью? Разве это было бы достойно предков и тех наставлений, что бабушка давала Циньцзя?
— Ты всегда была рассудительной, но в этом деле ты не должна была скрывать от бабушки. — Лицо вдовствующей императрицы внезапно стало строгим. Ее губы, подкрашенные ярко-красным лаком, приоткрылись, и она спокойно произнесла: — Черное пернатое повеление.
Циньцзя сделала вид, что смертельно напугана. Подобрав белоснежные полы платья, она сделала несколько шагов вперед, опустилась на колени у ног вдовствующей императрицы и приняла скорбный вид: — Бабушка, простите! Циньцзя просто хотела под этим предлогом еще раз увидеть его, а вовсе не намеревалась вернуть Черное пернатое повеление в этот мир.
Она собралась с духом и выпалила то, о чем никогда не смела и заикнуться: — Вы же помните, он дал страшную клятву — не оставить потомства!
Сказав это, она покраснела до корней волос, и ее тело затрясла мелкая дрожь.
Когда она вкладывала огромные средства в поиски Черного пернатого повеления, она уже думала о том, как отреагирует вдовствующая императрица.
В первые два года правления императора бабушка люто ненавидела Лань Су.
Она могла снова выманить Лань Су из уединения, но ни в коем случае не должна была позволить бабушке разгадать истинную цель этого.
Возвращение Жун-циньвана в столицу было уже делом решенным. Но разве можно позволить другим спокойно спать у себя под боком?
Они с братом давно уже не были теми беззащитными слабаками, которыми их считали.
Им наскучила игра в балансирование сил. Тех, кто когда-то причинил им боль, пора было отправить прямиком в ад.
Под давлением, нависшим словно обвал, Циньцзя опустила голову, сильно ущипнула себя за бедро и заплакала: — Циньцзя отравлена гу, каждую ночь страдает от приступов страсти, это так мучительно… Сейчас… сейчас я хочу только его, бабушка! Неужели вам не жаль видеть Цзяэр в такой агонии?
— Ах ты! Ты просто недооцениваешь его. Доходящий верблюд все равно больше лошади. Семья Лань теперь обосновалась в Линнани как правители, разве они позволят тебе… — Вдовствующая императрица слегка разволновалась, кашлянула, отпила глоток чая, чтобы успокоиться, и продолжила размеренно: — Раз Лань Су уже спустился с гор, в Линнани непременно что-то затеют. Чтобы предотвратить их козни, пусть император немедленно напишет указ и вызовет твоего дядюшку, Жун-циньвана, в столицу для поддержания порядка.
Натянутая струна в душе Циньцзя ослабла. Она шмыгнула носом, опустила взгляд и покорно ответила: — Слушаюсь.
Она трезво оценивала ситуацию: на сей раз Лань Су точно не станет ей помогать. Но если он и Жун-циньван будут сдерживать друг друга, затянув до ее возвращения с юга, то род вдовствующей императрицы будет полностью уничтожен.
Заманить кабана в загон, а потом прикончить — разве это не прекрасно?..
Прошло еще с полчаса. Вдовствующая императрица сказала, что хочет чаю, заваренного ее руками. Циньцзя отправилась в чайную комнату готовить напиток.
Придворные служанки приготовили все необходимое и вышли.
S3
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|