Глава 3. Песнь Химринга (Часть 3)

На следующее утро я побежал в музыкальную комнату Маглора, чтобы пересказать, как выложил всё, что у меня на сердце, Мейдросу. Маглор смеялся ничуть не меньше своего брата, хотя и сказал, что ему очень понравились мои слова.

Он подхватил меня и несколько раз крутанул в воздухе, радостно восклицая, что я самый драгоценный эльфёнок Химринга (даже когда у меня кружилась голова, я знал, что я единственный эльфёнок в Химринге!), что я — настоящая золотая жила, которую он нашёл в Химринге (как же! Это Мейдрос меня нашёл! Мейдрос!). Я несколько раз изо всех сил хлопнул его по рукам, и он наконец поставил меня на пол. Я вдруг осознал, что играющий на арфе Маглор на самом деле очень сильный, наверное, оттого, что часто носит свою арфу.

Но сегодня ему, похоже, особенно нравилось меня поднимать. Только я коснулся земли, как он снова усадил меня на стул. Он воодушевлённо сообщил, что вчера как раз сочинил трёхчастную пьесу и предложил вставить туда мои «Доброе утро, Мейдрос!», «Добрый день, Мейдрос!» и «Доброй ночи, Мейдрос!», добавить арфу, флейту и маленький барабан и сыграть всё это Мейдросу. Даже если у него кожа толстая, как стены Химринга, он должен хоть раз покраснеть. Он весело подтолкнул меня, едва оправившегося от головокружения, и спросил, хочу ли я подшутить над Мейдросом.

Я мог только кивнуть. Им суждено было стать братьями!

В общем, когда я снова увидел Мейдроса, в моих руках уже был маленький барабан из овечьей кожи. Эх.

Рядом со мной стоял сияющий Маглор со своей арфой. Он быстро подобрал ноты для арфы и барабана. Он заботливо дал мне совсем простую партию, каждая часть которой начиналась с моих «Доброе утро», «Добрый день» и «Доброй ночи».

Увидев нас с таким арсеналом, Мейдрос откинулся назад, словно у него закружилась голова, а потом, смеясь, сказал на квенья, что Макалаурэ — бездарный плохой музыкант. Маглор, не обращая на него внимания, склонил голову и коснулся струн, его пальцы двигались, словно вода, меняя положение, он был подобен неприкосновенному божеству. Если бы не уголки его губ, которые всё-таки выдавали скрытую улыбку, я бы и вправду подумал, что он принадлежит другому миру. Под мой аккомпанемент он запел.

Голос у Маглора был бесподобен, он действительно знал, как превратить Арду в сон. Он создал солнце, золотые лучи которого были густы, как мёд, он управлял каждым его бликом, медленно поднимая нас на самую высокую вершину Химринга. Затем красный цвет прорвался сквозь пелену, высоким голосом Маглор прорезал отверстие в тяжёлом бархате ночи, и наружу хлынули краски зари. Он бережно подхватил этот цвет и, с волнением в голосе, снова и снова спрашивал Мейдроса во сне: «Это твои волосы? Это твои волосы?»

Маглор угадал, Мейдрос начал ёрзать. Он махнул Маглору рукой, вероятно, мысленно взывая к Илуватару.

Но полдень всё равно наступил. С каждым движением пальцев Маглора по струнам распускалась роза. Он перешёл на быстрые, причудливые пассажи, ослепительный солнечный свет прятался в глубине бутонов, они росли, расцветали и тут же падали нам на ладони. Маглор стоял в центре белого света, держа в руках свой цветок, с самой искренней наивностью во всей Арде, не отводя взгляда, говорил Мейдросу: «Это твои щёки, это твои щёки».

Мейдрос, казалось, перестал сопротивляться. Он закрыл глаза, улыбаясь, покачал головой, потом кивнул. Его прекрасные уши начали розоветь. Мне не нужно было смотреть на Маглора, чтобы знать, как он доволен.

И вот, «Доброй ночи, Мейдрос!». Я в последний раз тихо ударил в барабан. Прерывистое пение Маглора напоминало шёпот. Мягчайшее пуховое одеяло медленно сплеталось с каждым его вздохом, разноцветные летние ягоды больше не росли в поле, а появлялись прямо на перьях. Квенья Маглора звучала нежнее лунного света, рассеянного в дождевой дымке, он спрашивал Мейдроса с болью в голосе: «Вот что значит твой поцелуй. Ты понимаешь? Ты понимаешь?»

Затих последний звук арфы.

Мейдрос, не в силах больше сдерживаться, встал и обнял своего брата, признав, что тот всё-таки не совсем бездарный музыкант. Видя, как покраснело лицо Мейдроса, Маглор покатился со смеху, его медово-каштановые волосы взлетали и опускались. Он хотел сказать: «Благодарю лорда Химринга за щедрую похвалу», но смех несколько раз прерывал его, дальше «Х» он смог добраться только один раз… Он стал совсем не похож на того, кто только что поднял нас на вершину Химринга, а скорее напоминал маленькую лодочку из листьев, плывущую по волнам смеха, которую вот-вот перевернёт и затопит. Смех передался и мне, и Мейдросу, мы нарочно спрашивали его снова и снова: «За что вы хотели поблагодарить?», «Х что?», и в конце концов все трое свалились в кучу.

— Благодарю за вашу благосклонность, милорд, — наконец откашлялся Маглор. — Автором слов к этой песне является юный, но великий Луинниэль, чьё имя, возможно, вам знакомо. Все упомянутые в песне образы взяты из родных мест автора, ваших владений. Уверен, вы не будете возражать, если мы назовём её в честь ваших владений, что придаст ей ещё больше величия.

— Только если ты согласишься спеть её перед каждым сражением, — гордо и бесстрашно ответил Мейдрос.

Они снова обнялись, смеясь.

А я сидел на руках у Мейдроса, счастливый, потому что у меня появилась своя собственная «Песнь Химринга». Маленькое семечко, которое когда-то больно кололо мне сердце, расцвело, и этот цветок понравился и Мейдросу, и Маглору.