Глава 3. Песнь Химринга (Часть 2)

Я смущённо кивнул Мейдросу.

Я даже на коня толком забраться не умею, как же мне пересечь горные хребты и стать синей звездой, чтобы он мной гордился? Может быть, когда вырасту, я узнаю.

Как стать настоящей звездой — это загадка будущего. А сегодня мне нужно было сначала выяснить, был ли тот «подарок» настоящим подарком.

Я достал из-под подушки платок, осторожно развернул его за четыре уголка. «Золотые нити — это подарок, Мейдрос? Я боялся, что ты их потерял».

— Да. Малыш. — Он немного помолчал. — Ты заслуживаешь их больше, чем я.

Потом он замолчал надолго.

Мне следовало бы сказать «спасибо, Мейдрос», но я хотел подождать, пока он продолжит.

— Луинниэль, — с трудом начал он снова, — я должен извиниться перед тобой ещё за кое-что. Сегодня в кабинете я всё время витал в облаках, даже когда ты был прямо передо мной. Мне очень жаль. Я и так уделяю тебе не так много времени. Даже… — Глаза Мейдроса постепенно наполнились непонятной мне печалью. — Даже если тебе так нужно моё время, я всё равно благодарен тебе за твою компанию. Я не хочу тебя обманывать.

— О чём ты тогда думал? Я совсем тебя не чувствовал, Мейдрос. — Я взял его руку, лежавшую на краю моего одеяла. Просто глядя ему в глаза, я чуть не заплакал. Боюсь представить, что было бы, если бы я мог разделить его печаль.

— Я думал о моём самом… лучшем друге. Он ушёл много лет назад.

— Почему он ушёл?

— Из-за меня.

Он настойчиво смотрел мне в глаза, вероятно, потому что «не хотел меня обманывать». Но я знал, что он заставляет себя, потому что рука, которую я держал, слегка дрожала, как и его холодные губы, когда он целовал меня в лоб под шум дождя.

Моё сердце затрепетало в ответ.

Я знал, что мой Мейдрос — эльф горячее огня, я вырос в его объятиях, и холодные ветра Химринга не могли причинить мне вреда. Я знал, что мой Мейдрос — лучший из эльфов, и никто не ушёл бы от него «из-за него». Это могло случиться из-за мороза, из-за снега, из-за того, что Илуватар не пожелал укрыть своим крылом, но не потому, что этот эльф больше не хотел оставаться рядом с Мейдросом, я просто знал это.

Поэтому я не хотел, чтобы он так говорил. Я не хотел, чтобы его губы становились холодными. Я не хотел, чтобы рука эльфа, держащего одной рукой тяжёлый меч, мелко дрожала в моей ладони. Я не хотел больше слышать от него ни слова извинений, ни полслова. Внезапный порыв сжёг мои слёзы, и я снова выбрался из-под одеяла. Я был готов на всё, чтобы ему стало лучше.

— Я и не знал, что нужно извиняться, если думаешь о ком-то другом в присутствии эльфа! — Только сказав это, я понял, как громко прозвучал мой голос. — В таком случае, это я должен просить у тебя прощения!

— Каждое утро я говорю тебе: «Доброе утро, Мейдрос!», но, видя твои рыжие волосы, я думаю только о заре Химринга, освещающей снежные вершины. Каждый полдень я говорю тебе: «Добрый день, Мейдрос!», ты улыбаешься мне, и думаешь, что я вижу только тебя, но на самом деле я словно падаю в цветочные заросли в лесочке, и перед глазами у меня только розы в солнечном свете. Каждый вечер я говорю тебе: «Доброй ночи, Мейдрос!». Ты не забываешь поцеловать меня в лоб. Ты думаешь, я чувствую только поцелуй, но на самом деле я чувствую, как под лунным светом созревают летние ягоды, и я тайком съедаю целую гроздь. Мейдрос… ты понимаешь, о чём я? Множество мыслей в любой момент могут унести меня прочь от тебя, хотя у нас так мало времени. Если и нужно извиняться, то этим эльфом буду я. Ты понимаешь теперь, что тебе не за что извиняться?

Я не знаю, сколько лет эти слова крутились у меня в голове. Раньше они были прозрачными, бесформенными, как смола, сочащаяся из надлома на дереве в лесочке, как нежная мякоть, прячущаяся в нераскрытой раковине (Маглор вырос у моря). Какие-то слова, какие-то вспышки мыслей, словно твёрдые семена, царапали мне сердце. Я знал, что у меня есть важная тайна, знал, что мне есть что скрывать, но совершенно не понимал, что именно я прячу, не понимал, насколько плохо будет, если позволить этому расти и прорастать. Но каждый день, каждое утро, полдень, вечер, каждый раз, когда я видел Мейдроса, каждый раз, когда он не задумываясь обнимал меня, всё неопределённое становилось определённее, всё бесцветное — ярче и чище. Наконец, нераскрытая раковина породила свою жемчужину и распахнула свой дом. Раковина решила рискнуть, поставить на то, что жемчужина — это не что-то ужасное, что эльф, получивший её, не отвергнет её.

Я крепко сжал руку Мейдроса. Я всё ему рассказал.

Он удивлённо посмотрел на меня, внезапно раскричавшегося посреди ночи, а потом вдруг громко рассмеялся. Он повалился рядом со мной на кровать. Ничего не говоря, он ущипнул меня за щёку: «Что же ты за эльфёнок такой». А потом ещё несколько раз звонко поцеловал. Его смех снова сделал меня счастливым, мне давно следовало всё ему рассказать, всё отдать ему, какой же он великодушный. Я ещё громче поцеловал его в ответ. «Твой эльфёнок!»

Он подмигнул мне: «Мне кажется, сейчас ты больше похож на эльфёнка Маглора. Сколько же ты его книг прочитал?»

Я перекатился и толкнул его — бросать маленьких эльфов очень плохо. Хотя Маглор меня бы тоже не бросил.

— Кто научил тебя узнавать розы? — Странные эти Феаноринги! Как засмеются, так остановиться не могут!

— В прошлый раз Амбарусса взяли меня собирать цветочки! А потом на полпути пошли ловить птиц, а я заблудился! Пока только розы и узнаю!

— Тогда я должен принести извинения от имени моих двух младших братьев менестрелю Химринга, — Мейдрос картинно поклонился, его глаза изогнулись полумесяцами.

— Не принимаю извинений! — Я снова перекатился и атаковал его. Он застонал, будто ему больно, и лёг рядом со мной.

— Малыш, — прошептал он мне на ухо, — завтра повтори всё это Маглору. Подражни его. — Я кивнул, обменявшись с ним понимающим взглядом.

Вскоре он уснул на моей маленькой кровати. Мой Мейдрос действительно очень устал.

Сегодня нам двоим предстояло разделить один сон. Мейдрос сказал, что это будет хороший сон. Тогда мне хватит и маленькой половинки, остальное всё ему. Его дыхание было лёгким и ровным. Я протянул руку и стёр слезинку из уголка его глаза. Наверное, это просто от смеха, от того смеха, что никак не мог прекратиться.

-------