Глава 9. Цзи Яо увидела, как дернулся его кадык...

У Цзи Яо немного болела голова, с тех пор как она покинула дворец, душа была не на месте.

Посещение Сюань Чэнъи только усугубило ее дурное настроение.

То, что Сюэ Цынянь встал на колени, внезапно вырвало ее из смятения мыслей. Осознав, что ее тон только что был, пожалуй, слишком резок, она тяжело вздохнула и небрежно махнула ему рукой.

— Встань, — нетерпеливо сказала она. — И прекрати падать на колени по любому поводу.

Ей не нравилось видеть его таким.

— Слушаюсь.

Уголки губ Сюэ Цыняня, стоявшего с опущенной головой, изогнулись в улыбке. Затем он поднял колени, медленно выпрямился и, взглянув на нее, принял свой обычный вид — покорный и мягкий.

Цзи Яо встала и прошла вглубь комнаты, миновав столик из сандалового дерева и ширму, расшитую золотыми фениксами и цветами туаньхуа, и небрежно присела на край кровати.

Сюэ Цынянь следовал за ней, но у ширмы остановился, не решаясь идти дальше. В комнате играли тени, но на ширме все еще виднелся его изящный силуэт.

Он словно был бессмертным, отрешенным от мира, обладающим неземной грацией.

Цзи Яо подняла глаза, увидела, что он не подошел, и на мгновение замерла, а затем тихо рассмеялась.

Хотя Сюэ Цынянь и был родом из такого грязного и хаотичного места, нельзя было не признать, что из всех мужчин, которых она встречала, он лучше всех знал чувство меры. Он не был слишком навязчивым, чтобы вызывать раздражение, но и не был слишком отстраненным, чтобы казаться безразличным.

Такого человека она в прошлой жизни держала взаперти в Саду Цинлинь. Это было все равно что покрыть жемчужину пылью, безрассудно растратить дар небес.

При этой мысли Цзи Яо невольно ощутила сожаление.

— Подойди.

Цзи Яо позвала тень на ширме. В ее ленивом голосе прозвучала нотка обольщения, от которой сердце невольно дрогнуло.

Сюэ Цынянь, который всегда отвечал на вопросы принцессы без промедления, на этот раз застыл на целую вечность, прежде чем, спохватившись, обогнуть ширму и войти.

Цзи Яо полулежала на кровати, опираясь локтем на недавно принесенную нефритовую подушку. Ее изящная фигура скрывалась под свободным платьем-жуцюнь. Она была боса, а на лодыжках, белых, как нефритовый фарфор, были повязаны красные шнурки, что придавало ей немного игривый вид.

Такая поза на ком-то другом выглядела бы неприлично, но она по-прежнему излучала врожденную гордость и благородство.

Сюэ Цынянь вошел с невозмутимым лицом. Его взгляд коснулся ее белых, как нефрит, ступней, но он тут же незаметно опустил глаза.

Цзи Яо провела пальцами по икре и все тем же ровным голосом сказала:

— Много ходила сегодня, ноги немного болят.

Она посмотрела на него и тихо добавила.

Сюэ Цынянь подошел, опустив голову. Ничего не говоря, он присел на край кровати, закатал длинные рукава до предплечий, положил руки ей на лодыжки и начал осторожно массировать.

От прикосновения прохладных пальцев к коже ступни Цзи Яо инстинктивно дернулись, но едва заметно. Его руки были нежными, но сильными, и легкие разминающие движения быстро сняли усталость и боль в мышцах.

Цзи Яо чувствовала себя очень комфортно. У нее хватало служанок, но с тех пор, как появился Сюэ Цынянь, она поняла, что он лучше всех.

Она приподнялась, вытянула ноги и положила их ему на колени.

— Где ты всему этому научился? — внезапно спросила Цзи Яо, и в ее тихом голосе послышалась легкая усмешка.

Неясно было только, чего в этой усмешке больше — удовольствия или насмешки.

Руки Сюэ Цыняня на мгновение замерли, но затем он продолжил массаж. Не поднимая головы, он смотрел на свои руки и тихо ответил:

— В увеселительном заведении научился. Все, кто прислуживает людям, должны этому учиться.

— Когда тигр спускается с гор на равнину, всякое может случиться.

Цзи Яо тихо вздохнула, неясно, о ком говоря, и продолжила расспросы: — До того, как тебя записали в презренное сословие, чего ты больше всего хотел?

Выражение лица Сюэ Цыняня не изменилось, но голос стал заметно ниже: — Это все дела давно минувших дней, я уже забыл. Помнить об этом — лишь добавлять себе печали. Зачем тревожить себя понапрасну?

В его тоне сквозила явная безнадежность.

Цзи Яо многозначительно хмыкнула, но не собиралась так легко его отпускать: — А если я скажу, что отныне могу защитить тебя? Что все, чего ты хочешь, я могу для тебя исполнить? И после этого ты все еще ничего не захочешь у меня попросить?

Сюэ Цынянь не остановился, лишь слегка переместил пальцы с лодыжек выше, мягко массируя подушечками пальцев ее икры. От этого Цзи Яо напряглась. Она уже собиралась что-то сказать, когда он вдруг спросил в ответ:

— Почему Ваше Высочество все время спрашивает, чего я хочу?

Цзи Яо замерла.

Он всегда держался так покорно, но сегодня, казалось, решил поменяться с ней ролями.

Почему она все время спрашивает? Потому что ей действительно было любопытно.

Даже зная, что в прошлой жизни Сюэ Цынянь умер за нее и не мог питать к ней никакой неверности или нелояльности, она все равно не могла удержаться от вопроса. Говорят, сила в отсутствии желаний, но человек — это прежде всего животное. В глубине души он, возможно, ничем не отличается от зверя, а внешняя оболочка — лишь обман, скрывающий желания.

Как может живой человек ничего не желать?

Цзи Яо опустила глаза, поглаживая облачный узор на краю рукава: — В этом мире не бывает беспричинного добра, как и не бывает людей без желаний. Получать друг от друга то, чего каждый хочет, — это самый безопасный способ сосуществования. Я просто чувствую, что так будет спокойнее.

В конце концов, раньше был человек, который делал ей добро без всякой причины. И каков был результат? Он просто хотел получить от нее еще большую выгоду, чтобы однажды встать над ней и похвастаться своей силой.

Если говорить о хладнокровии, то Цзи Яо была хладнокровна. Но сказать, что она не таила обиды, было бы ложью.

Даже узнав о кровной вражде между родом Цзи и семьей Чжан, Цзи Яо все еще не могла проглотить эту обиду.

После разговора с Вэй Чанло эта обида не отпускала ее. Она притворялась спокойной, но на самом деле просто боялась потерять лицо.

Рука на ее ноге внезапно остановилась. Цзи Яо пришла в себя и поняла, что Сюэ Цынянь незаметно пододвинулся к ней гораздо ближе. Кажется, он что-то сказал, но она не расслышала.

— Что ты сказал? — переспросила Цзи Яо.

Сюэ Цынянь посмотрел ей прямо в глаза, словно пытаясь заглянуть в самую глубь ее души. Его темные глаза, казалось, обнажали все ее существо. Он повторил:

— Ваше Высочество боится?

Боится?

Чего боится?

Цзи Яо на мгновение растерялась, прежде чем поняла, о чем он спрашивает.

Боится бескорыстного добра других, боится, что ее дешевое доверие снова приведет ее в ад.

«Обжегшись на молоке, дуешь на воду», — это было точно про нее.

Дыхание Цзи Яо стало прерывистым. Сюэ Цынянь не был агрессивным человеком, но она заметила, что он, кажется, всегда умел заставить ее чувствовать себя неловко.

Хотя эта подозрительность, подобная страху перед тенью лука в чаше, была смехотворно отвратительной, Цзи Яо вынуждена была признать, что она панически боялась сделать хоть один неверный шаг. Этот страх достиг почти болезненной степени и влиял на ее поведение.

И хотя она хорошо это скрывала, он все равно видел ее насквозь.

Именно эта трусость и малодушие, которые он разглядел, заставляли ее чувствовать себя неловко.

Но Сюэ Цынянь внезапно прервал ее мысли, опустив глаза:

— Ваше Высочество правы. Никто не бывает по-настоящему лишен желаний. Я тоже лишь притворялся.

Говоря это, его ладонь скользнула вниз по ткани, обхватив ее голень. Легкая ткань терлась о кожу, создавая ощущение шероховатости, а теплые подушечки пальцев оставляли за собой волны жара.

Цзи Яо пристально смотрела на него и резко отдернула ноги.

Он посмотрел на свою пустую ладонь, затем поднял глаза, и их взгляды встретились.

— Я тоже не… ничего не хочу, — его черные, как смоль, глаза слегка затуманились, а на лице от подступающего жара проступил румянец, словно от опьянения. Цзи Яо увидела, как дернулся его кадык, но затем последовала лишь самоуничижительная усмешка. — Просто не смею желать.

Он собрал все свое мужество, чтобы наконец приблизиться к ней, но сказал такие униженные слова. До самого конца он сдерживался, не позволяя ей увидеть и намека на глубокие чувства.

Не то чтобы он не хотел, просто не смел.

Почему не смел? Из-за своего предрешенного происхождения?

Цзи Яо разозлилась. Она схватила его за плечи и толкнула. Он упал спиной на кровать, его ноги задергались и опрокинули стоявшую рядом подставку для цветов. Фарфоровая ваза с грохотом разбилась, но этот резкий звук не пробудил его разум, блуждавший на грани наваждения, а лишь сделал его взгляд еще темнее.

Теперь они были по-настоящему близко.

— Не думаю, что ты не смеешь желать… — брови Цзи Яо были холодны, она уперлась сложенными ладонями ему в грудь. Из бронзовой курильницы у изголовья кровати поднимался тонкий фиолетовый дымок, наполняя комнату благоуханием.

Она слегка приподняла подбородок, каждое ее слово было полно соблазна, ударяя по его нервам. Его рука, крепко сжимавшая ткань рядом с телом, покрылась вздувшимися венами.

Она наклонилась ниже и прошептала ему на ухо:

— Ты просто не смеешь действовать.

Не успела она договорить, как мир перед глазами перевернулся.

Тени в пологе смешались, испуганный вздох потонул в сдержанном дыхании. Сюэ Цынянь, обхватив ее, перевернулся и оказался сверху. Их носы почти соприкасались, губы замерли на грани поцелуя, так и не коснувшись друг друга. Так прошло довольно много времени, он просто смотрел на нее, не делая следующего шага.

Цзи Яо никогда не видела таких чистых глаз. Хотя в них и плескалось безграничное желание, они не вызывали ни малейших грязных мыслей.

Она лишь почувствовала тяжесть в груди. Это было все равно что бередить чужие раны.

Затем она увидела, как Сюэ Цынянь с бледным лицом опустил голову, словно очнувшись ото сна, отступил к краю кровати и очень смиренно поклонился:

— Ваше Высочество… простите. Этот раб… недостоин милости Вашего Высочества.

Сказав это, он развернулся и поспешно ушел, так и не осмелившись поднять на нее глаза. Его шаги были нетвердыми, а спина выглядела жалко.

Цзи Яо не стала его останавливать. Она просто смотрела на ширму с золотыми фениксами и цветами туаньхуа и запоздало коснулась шеи. Там ощущалась влажная прохлада.

Словно от слез?

Неизвестно, сколько она молчала, прежде чем хриплым голосом позвала:

— Двенадцатый.

Из-за окна донеслись три стука.

Цзи Яо нахмурилась. Выражение ее глаз, скрытых в тени, было переменчивым и непредсказуемым. После тишины она приказала:

— Разузнай о прошлом Сюэ Цыняня в Павильоне Шэнсяо. В мельчайших подробностях.

…

— Слушаюсь!