014 (Часть 2)

Но душевные раны трудно излечить, тем более когда дело касалось императора. Лэшоу не решался говорить прямо и лишь утешал:

— Учитель всегда говорил, что нет непреодолимых препятствий. То, что кажется трудным сейчас, со временем покажется незначительным.

— Да, ты прав, — тихо согласилась Баоин, но вдруг подняла голову. — Уже не трудно.

Она решительно подошла к жаровне, развязала мешочек и высыпала всё его содержимое в огонь.

Пламя на миг затрепетало, а затем снова взметнулось вверх. Раздался треск, и в воздухе постепенно распространился ароматный, проясняющий сознание запах.

Запах ударил прямо в макушку. Лэшоу замер:

— Ты…

Не успел он договорить, как Баоин лёгким движением руки бросила в огонь и сам парчовый мешочек с цикадами серо-синего цвета. Казалось, он на мгновение отчаянно затрепыхался в воздухе, но тут же упал в пламя.

— Ай! Ай!!!

Лэшоу вскочил и, схватив кочергу, почти вслепую подцепил мешочек, вытащив его наружу вместе с золой и углями. Затем он быстро затоптал ногами тлеющие искорки.

Он поднял мешочек, стряхнул с него пепел, но это уже ничем не могло помочь — мешочек был не только испачкан, но и прожжён в нескольких местах.

— Что ты делаешь? — Баоин, до этого сохранявшая спокойствие, наконец нахмурилась. — Он уже испорчен. Это мой мешочек, и он мне больше не нужен!

Почему нельзя было дать ему сгореть дотла? Почему нельзя было позволить ей хоть раз поступить по-своему?

Баоин кипела от гнева. Обычно мягкая, сейчас она смотрела на Лэшоу с покрасневшими уголками глаз, её голос звучал резко и сердито.

— Да-да, не нужен, не волнуйся так… — Лэшоу смущённо почесал подбородок.

Почему он спас этот мешочек, Лэшоу и сам толком не знал.

Возможно, потому что видел, с какой заботой она вышивала его, особенно второй. Как долго выбирала узор, прежде чем начать, как сосредоточенно, затаив дыхание, делала первый стежок, как, уколов палец иглой, прежде всего беспокоилась, не испачкала ли шёлковую нить…

Такое старание не могло просто обратиться в пепел в огне.

Даже ему, постороннему, было жаль.

Баоин всё ещё сердито смотрела на него. Лэшоу кашлянул и придумал причину:

— Я… я просто увидел, что узор на мешочке необычный, и захотел скопировать. Раз он тебе всё равно не нужен, отдай лучше мне. Я сниму с него выкройку, а потом выброшу.

Баоин замерла.

Лэшоу шил лучше всех служанок во Дворце Сюаньхуа. Если одежда Фу Цинъюя немного рвалась, её всегда чинил Лэшоу. У него действительно было много выкроек.

…Неужели Лэшоу действительно этого хотел?

А она только что сорвала на нём злость?

Ей стало стыдно, уши запылали, и голос стал тише:

— Я могу просто нарисовать тебе узор.

— Не нужно, снять выкройку быстрее, — улыбнулся Лэшоу. — Я забираю. Сестрица Баоин, иди скорее ужинать.

С этими словами Лэшоу быстро вышел за дверь, не давая Баоин возможности передумать.

Баоин растерянно смотрела на закрывшуюся дверь.

Она просто больше не хотела видеть этот мешочек. Как с ним поступить, было уже неважно. Теперь настаивать на том, чтобы сжечь его дотла, означало бы проявить упрямство.

Так тоже хорошо.

…

Луна только взошла и повисла на ветвях деревьев, холодная, как ледяной диск.

Баоин достала «Травник», машинально перелистала несколько страниц, но не могла сосредоточиться на чтении.

Старшая принцесса согласилась на просьбу Баоин, но обещала помочь с обустройством только после побега. Что касается того, как покинуть императорский дворец, принцесса сказала: «Хотелось бы, да не можется».

Баоин не смела просить большего, понимая, что этот шаг придётся делать самой. Она обдумывала несколько способов покинуть дворец, но все они казались неподходящими: либо она не сможет уйти далеко, либо подставит других людей.

Пока она мучилась сомнениями, пришёл евнух и сообщил, что её зовёт Его Величество.

Баоин всё ещё чувствовала обиду и злость.

Более того, как и с парой парчовых мешочков с цикадами, раз уж она решила уйти, то не хотела больше видеть Фу Цинъюя, боясь, что любая новая встреча может поколебать её решимость.

К тому же Фу Цинъюй был слишком проницателен. Он видел насквозь всех придворных чиновников, что уж говорить о тех, кто был рядом с ним. Баоин очень боялась выдать себя перед ним.

Однако устный приказ императора нельзя было ослушаться. Баоин успокоила дыхание и послушно отправилась к нему.

Комната была ярко освещена. Фу Цинъюй и в Императорском мавзолее не прерывал государственных дел. Когда Баоин вошла, он всё ещё сидел за столом, разбирая доклады, сосредоточенный, как обычно.

Баоин слегка поджала губы. Ей стало грустно, но в то же время она понимала, что так и должно быть.

Конечно, Фу Цинъюя не могли затронуть такие мелочи. Только она сама накручивала себя по пустякам.

Всегда было так: то, что заставляло её ворочаться без сна, для него было незначительным.

От этого она чувствовала себя ещё большим шутом гороховым.

— …Как идёт подготовка к годовщине смерти? — спросил Фу Цинъюй, не поднимая головы и не отрываясь от письма.

Хотя церемония была сложной и хлопотной, от неё не требовалось ничего выдающегося, достаточно было соблюсти традиции. Баоин ответила на вопросы императора по порядку, всё было правильно и в рамках приличий, придраться было не к чему.

Затем снова наступило молчание.

Когда свеча укоротилась ещё немного, Фу Цинъюй наконец оторвался от стола и пристально посмотрел на Баоин. В его глубоких глазах клубились непонятные тёмные тучи.

Баоин слегка отвернулась.

Фу Цинъюй тоже отвёл взгляд, кашлянул и сказал тихим, глухим голосом:

— Насчёт того мешочка… ты не думай лишнего.