Глава 9

— Император-отец, если я действительно уйду, будете ли вы… помнить меня?

Когда эти слова произнес Чжу Гаосюй, Чжу Ди обругал его последними словами. Но теперь, когда их произнес «Иньжэн», между ним и Канси возникла необъяснимая неловкость.

Всю дорогу Канси почти не обращал внимания на Чжу Ди. А Чжу Ди был занят тем, что зарисовывал рельеф местности, горы и реки, и тоже не придавал этому особого значения.

Станет ли это в будущем занозой в сердце Чжу Ди или нет, но сейчас Канси, сидящий в паланкине, уже был недоволен из-за этих слов.

Ни один любящий отец не обрадуется, услышав, как его ребенок совершенно спокойным тоном рассуждает о собственной смерти.

Через несколько дней пути Чжу Ди и его спутники прибыли в места проживания монголов.

Там их встретили с большим радушием: жареный ягненок, вино. Чжу Ди раньше часто бывал в походах и сам умел готовить простую еду на огне, поэтому не испытывал отвращения к этой пище. Но выражения лиц принцев были забавными: Четвертый с начала и до конца сохранял невозмутимый вид, ничего не показывая, но сжатые кулаки выдавали его сдержанность; Инью сидел рядом, прикрывая рот рукой, ел и хмурился, время от времени поглядывая на Канси, словно проверяя, не заметили ли его неловкости; на губах Иньсы все еще играла улыбка, теплая, как весенний ветерок, но уголки губ были опущены; наконец, Четырнадцатый поступил еще прямее — отшвырнул баранину и пошел состязаться в выпивке.

Конечно, поскольку он был императорским принцем, потомком дракона, никто не осмелился напоить его до беспамятства.

Однако, хотя Четырнадцатый и любил повеселиться, он все же был принцем и знал меру. Почему же он до сих пор не вернулся?

Чжу Ди поднял голову и посмотрел на небо. Солнце уже село, последние лучи света были поглощены густой, как тушь, ночной тьмой. Изогнутый серп убывающей луны косо висел над ветвями, делая окрестности еще более пустынными.

Сердце Чжу Ди дважды екнуло, возникло дурное предчувствие. Он выхватил меч и настороженно осмотрелся.

Внезапно уши Чжу Ди слегка дрогнули. Сквозь слабый шум ветра он услышал, что кто-то стремительно приближается.

В следующую секунду со стороны императорского лагеря раздался пронзительный голос главного евнуха:

— Лови убийц!

Чжу Ди сорвался с места и исчез.

Когда Чжу Ди прибыл, телохранители Канси сражались с группой людей, чьих лиц было не разглядеть. Противники действовали быстро, точно и жестоко, очевидно, намереваясь убить Канси.

Телохранители Канси тоже были не лыком шиты и, естественно, изо всех сил защищали своего господина, не подпуская врагов близко.

Но Чжу Ди холодно заметил, что их предводитель обладал недюжинной силой и был совершенно безрассуден.

Ценой раны на левой руке он наконец прорвался к Канси.

Император в этот момент тоже не собирался сдаваться. Он выхватил меч, символ Сына Неба, и пристально смотрел на нападавшего, словно готовясь в любой момент вступить с ним в смертельную схватку.

«Хоть стар конь, но рвется за тысячу ли. Хоть герой на склоне лет, но сердце его полно отваги».

Эти две строки Цао Мэн-дэ как нельзя лучше отражали душевное состояние Канси в тот момент.

Однако Чжу Ди не дал ему возможности рискнуть.

Со звоном «клац!» меч противника резко столкнулся с чем-то. Канси не успел среагировать, как Чжу Ди уже атаковал.

Благодаря богатому опыту и яростному натиску, несколькими движениями запястья его острое лезвие полоснуло по руке нападавшего. Тот вскрикнул от боли, хватка ослабла, и Чжу Ди мощным движением выбил меч из его руки.

Увидев, что дело плохо, нападавший бросил на Чжу Ди ледяной взгляд и отступил вместе с остальными.

Канси смотрел на властного юношу с мечом перед собой, и внезапно в его сердце поднялось чувство утраты и разочарования. Он знал, что его Баочэн постоянно становится сильнее, но видеть, как тот незаметно стал таким грозным, было для Канси тяжело.

Похоже, он пропустил чрезвычайно важный этап «взросления» сына.

Однако не успел он закончить эту мысль, как прибежал слуга и торопливо доложил:

— Четвертый и Восьмой принцы пропали!

При виде того меча выражение лица Чжу Ди слегка изменилось, он был немного ошеломлен. Услышав эти слова, он стремительно вышел наружу.

Сейчас отдавать приказы было уже поздно, поэтому Чжу Ди, не успев даже испросить разрешения у Канси, прежде чем остальные успели опомниться, вскочил на коня и исчез из виду.

— Ва... Ваше Величество, этот Наследный принц... — Вэй Чжу с кислой миной вопросительно посмотрел на Канси.

— Живо отправьте людей следом! Если с принцами что-нибудь случится, с вас спрошу!

Канси раздраженно потер лоб. Его сыновья, один за другим, почему они все такие беспокойные?

— Ш-ш-ш...

Едва слышный стон растворился в воздухе, полный сдержанной боли.

Руки и ноги Иньсы были связаны, как цзунцзы, глаза завязаны черной тканью. Его сильно ударили ногой в живот, и он тяжело упал в повозку.

Снаружи доносились неясные ругательства. Иньсы от падения чувствовал головокружение и не мог разобрать слов, уловив лишь несколько чувствительных выражений, таких как «тартары» и «маньчжуры».

На губах все еще виднелся синяк, и Иньсы никак не мог сохранить свою обычную мягкую улыбку. Он лишь досадовал на собственную неосторожность.

Вдали от дома всегда много неприятностей. Но он был так сосредоточен на Иньчжэне, идущем рядом, что потерял бдительность к происходящему вокруг и по неосторожности был схвачен...

По действиям нападавших легко было разглядеть скрытую в них ледяную ненависть. У какого обычного убийцы мог быть такой мотив?

Раны, полученные при падении, начали гореть. Иньсы, обхватив живот руками, свернулся калачиком в повозке и тихо приводил мысли в порядок.

Тем временем очнулся от беспамятства Иньчжэнь, схваченный вместе с ним. Его раны были явно серьезнее, чем у Иньсы. Неизвестно, в каком храме он ошибся или какую не ту свечу зажег, но как только его увидели, его жестоко избили, а затем привезли сюда.

Он поднял глаза и осмотрелся. Толстые, тяжелые занавески не пропускали ни единого луча света. Снизу исходил гнилостный, неприятный запах. Дотронувшись рукой, он ощутил липкую темно-красную жидкость.

Глаза Иньчжэня невольно потемнели. Подняв голову, он увидел рядом сидящего человека с седыми волосами. Руки его были иссохшими и худыми, но напряженные мышцы и мозоли на руках говорили об опасности этого человека.

Черная маска скрывала большую часть лица, придавая ему свирепый и устрашающий вид. На первый взгляд казалось, что явился призрак.

Человек пристально смотрел на Иньчжэня своими острыми, как у ястреба, глазами. Иньчжэнь не двигался, лишь нахмурившись, смотрел в ответ — в глазах этого человека была густая жажда убийства. В любом случае, злить его сейчас было бы неразумно.

После долгого молчаливого противостояния Иньчжэнь наконец отвел взгляд и равнодушно сказал:

— Тебе следует найти мне лекаря. Если я умру, то потеряю ценность как заложник. — Он указал на раненую левую руку, а затем единственной здоровой правой рукой коснулся своих ребер.

— Ха-ха-ха, не зря тебя называют будущим императором-конфискатором! Даже в такой ситуации смеешь ставить условия! Все ваши маньчжурские императоры такие же старые и хитрые лисы, как ты? — Человек заговорил, но голос его был чрезвычайно хриплым, а тон полон бесконечной насмешки. — Впрочем, сейчас в качестве заложника достаточно одного наследного принца. А ты и другой сын императора пойдете на то, чтобы освятить знамя… моего народа!

Император-конфискатор? Лицо Иньчжэня наконец изменилось от недоумения. Это он… про него?

Изначально он думал, что противник просто хочет захватить его и Восьмого, чтобы потом выдвинуть условия Канси. Но услышав это, Иньчжэнь вдруг засомневался — психическое состояние этого человека было явно ненормальным. А эта безграничная ненависть, которую он излучал… нет, это была ненависть к Великой Цин!

Иньчжэнь изумленно поднял голову:

— Ты из тех, кто хочет свергнуть Цин и восстановить Мин?

Чжу Ди следовал по следам колес, но потерял их возле холмов.

Нахмурившись, он огляделся по сторонам, время от времени припадая к земле, чтобы прислушаться к звукам вокруг, но больше ничего не было слышно.

Перед ним расстилалась бескрайняя зеленая равнина. С наступлением ночи огромная степь казалась еще более одинокой. Порывы ветра проносились мимо, время от времени принося с собой вой волков.

Было уже поздно. Выходить сейчас означало столкнуться с дикими зверями. К тому же, впереди начиналась опасная местность. Чжу Ди остановился, нашел место для короткого отдыха и заодно решил подождать подкрепления.

В любой ситуации необдуманное продвижение вперед, не разобравшись в обстановке, — величайший запрет для воина.

С тех пор как Чжу Ди покинул пределы Великой стены, он всегда придерживался привычек, выработанных во время походов: носил с собой сухой паек, лекарства от ран, флягу с водой и оружие.

Сейчас он лежал, заложив руки за голову, и выглядел расслабленным, но на самом деле все его тело было напряжено, как натянутая струна. Правая рука крепко сжимала рукоять меча, готовая в любой момент нанести удар при малейшем шорохе.

Открытый огонь мог привлечь диких зверей, поэтому, хотя у Чжу Ди и был с собой кремень, он совершенно не собирался разводить костер.

Пока Чжу Ди, нахмурившись, размышлял, примерно в тридцати метрах от него послышалось движение.