Глава 17

Вернувшись во Дворец Бесчувствия, Хуа Цяньгу сразу же устроилась на кухне готовить ужин.

Вечером, как и договаривались, пришли Ю Жо и остальные трое.

За столом была только одна тема для разговора — ребенок в животе У Цинло.

— Цинло, ты хочешь мальчика или девочку?

— Конечно, дочку. Я хочу наряжать ее в красивые платья, а потом найти ей золотого зятя (цзинь гуй сюй).

Сидевшая рядом Ю Жо не удержалась и высказала свое мнение:

— Я бы тоже хотела дочку. Такую же, как я, это же так здорово.

Шэн Сяомо поперхнулся:

— Если будет как ты, то во Дворце Сяохунь покоя не будет вовеки…

Ю Жо не стала с ним спорить, лишь бросила на него сердитый взгляд и спросила Хуа Цяньгу:

— Шифу, а ты?

— Я хочу, чтобы первыми родились близнецы, лучше всего — разнополые (лунфэнтай). А дальше — как получится, — Хуа Цяньгу подняла голову и встретилась с удивленными взглядами присутствующих. — Чт… что такое?

— Шифу, ты хочешь родить так много, ты думаешь, ты… — Ю Жо с трудом проглотила слово «свиноматка». — К тому же, сколько ты сможешь родить, зависит от Цзуньшана…

Хуа Цяньгу думала лишь о том, когда же у нее появится Маленький Бай, и не обратила внимания на слова Ю Жо.

Спустя долгое время она вздохнула:

— Цинло, Хуо Си, вы уже придумали имя для ребенка?

У Цинло покачала головой:

— Нет, придумывать имя — такая головная боль. Может, ты, Цяньгу, придумаешь?

Хуа Цяньгу подперла подбородок рукой, закусила палочку для еды и задумалась:

— Хо… Хо что же? Придумала! Хоцю (Огненный Шар)!

Хуо Си рассердился:

— Хуа Цяньцю (Цветочный Шар)! Ты думаешь, раз тебя зовут Шар, то и чужого ребенка надо так называть?

— Хе-хе, я же пошутила, не принимай всерьез… Мм… Придумала, придумала! Хо У (Огненный Танец)! Ваши фамилии вместе — вот и имя… Я гений!

Пока одни бурно спорили из-за имени, Бай Цзыхуа и Шэн Сяомо с мрачными лицами тайно обменивались мнениями. Итог был один: на такие посиделки лучше собираться только им, женщинам. Их присутствие здесь — чистая формальность…

Шэн Сяомо заметил, что Ю Жо необычно тиха, и с любопытством спросил:

— О чем думаешь?

— Думаю, как назвать нашего ребенка.

Шэн Сяомо приложил руку ко лбу. Она забегала слишком далеко вперед, они ведь еще даже не женаты…

— Потом у нас будут дети, и у Тан Бао тоже, как минимум четверо. Лучше всего — два мальчика и две девочки, сразу устроим детскую помолвку (вавацинь)…

Всем показалось, что над головой пролетела стая ворон. Неужели Хуа Цяньгу сегодня решила не успокаиваться, пока не скажет нечто шокирующее (юй бу цзинжэнь сы бу сю)?

На следующий день у давно пустовавшего Павильона Дисциплины выстроилась длинная очередь. Ученики Чанлю стояли в ожидании наказания.

В очереди слышался шепот:

— Почему вдруг стало так строго? Мы с ребятами вчера лишь немного поиграли в азартные игры, а сегодня уже здесь.

— И не говори, я тоже после вина немного потерял контроль, и вот я здесь. Почему вдруг за это стали наказывать?

— Я слышал, вчера тот невезучий управляющий огорода приставал к супруге Цзуньшана, и Цзуньшан сразу же прогнал его с горы. Боюсь, нынешняя строгость из-за этого.

— Этот негодяй сам виноват (цзыцзо цзышоу). К кому угодно мог приставать, но выбрал супругу Цзуньшана. То, что его прогнали с горы, — это еще легкое наказание. Жаль только нас, как говорится, пожар у городских ворот навредил рыбам в пруду (чэнмэнь шихо, янцзи чиюй).

Следующие несколько дней Павильон Дисциплины был «необычайно оживлен». Но эффект был хорошим — распущенные ученики стали вести себя гораздо приличнее.

Пока группа учеников получала наказания в Павильоне Дисциплины, Хуа Цяньгу, ставшая причиной (даохосо) всего этого, наслаждалась жизнью.

С тех пор как произошел тот инцидент, Бай Цзыхуа больше не позволял ей гулять где попало одной. Куда бы она ни шла, он должен был ее сопровождать.

В результате за эти несколько дней они обошли весь Чанлю сверху донизу, и каждое их появление где-либо пугало толпы людей…

В этот день Хуа Цяньгу сидела на качелях под персиковым деревом, ела виноград, не выплевывая косточек, рассеянно раскачивалась и проглядывала все глаза (ванчуань цюшуй) в ожидании своего прекрасного, как лакомство (сюсэ кэцань), Шифу…

Кто виноват, что она проснулась утром, а Бай Цзыхуа уже не было во Дворце Бесчувствия? Она ждала уже полдня, а не появилось ни души. От одной мысли об этом она злилась. Даже моросящий дождь ее не волновал — она создала над головой защитный барьер (цзецзе) и дулась сама на себя.

От скуки в голову пришла мысль.

Она сорвала цветок персика.

— Любит, не любит, любит, не любит… Не любит!

«Нет, надо взять другой».

— Любит, не любит, любит, не любит… Не любит!

«Нет, еще один».

Еще…

И еще…

Она перебрала не меньше десяти цветков, и наконец:

— Любит, не любит, любит, не любит… Любит.

«Вот этот послушный…» — Хуа Цяньгу хихикнула.

Пока Хуа Цяньгу была погружена в свой маленький мир, издалека примчалось похожее на поросенка существо и бросилось прямо в ее объятия, чуть не сбив с качелей.

— Хэнцзи?! Ты как здесь оказался?..

Лицо Хуа Цяньгу озарилось радостным удивлением, ведь они не виделись несколько лет.

Но вслед за радостью пришла легкая грусть.

— Хэнцзи, если бы ты умел говорить… Я бы не узнала только сейчас, что тогда Шифу послал тебя защищать меня…

Бай Цзыхуа, только что ступивший во Дворец Бесчувствия, услышал это, и его сердце на мгновение замерло.

— Шифу, смотри… это Хэнцзи. Хэнцзи пришел!

Он, конечно, знал:

— Хэнцзи эти несколько лет совершенствовался (сюлянь) на задней горе. Сегодня я привел его обратно, чтобы он составил тебе компанию.

Хуа Цяньгу впервые узнала, что демонические звери (яошоу) тоже должны совершенствоваться.

Глядя на такого усердного Хэнцзи, она почувствовала стыд.

— Шифу, я тоже хочу совершенствоваться… — Она до сих пор умела только летать на мече да немного владела простейшими заклинаниями. Если случится настоящая опасность, ей придется туго. — Я в этой жизни еще не обрела бессмертное тело (сяньшэнь).

— Иначе Шифу останется вечно молодым, а я превращусь в старуху.

Бай Цзыхуа нашел это забавным. Она и так была богиней (шэньчжи шэнь), зачем ей еще бессмертное тело?

К тому же, он не то чтобы не хотел, чтобы она совершенствовалась. Просто, если бы она захотела, он мог бы передать ей несколько сотен лет своего совершенствования.

Но, судя по всему, грядущие перемены были неизбежны, и, возможно, ей действительно стоило научиться чему-то еще.

Бай Цзыхуа внезапно взмахнул пальцами. Серебряная радуга молнией вылетела из-за его пояса, взмыла в небо, описала несколько кругов и замерла в воздухе. Лезвие меча было тонким, как крыло цикады, прозрачным, как стекло или нефрит. Пятицветное сияние великолепно переливалось на лезвии, издавая протяжный звон.

— Дуань… Дуаньнянь? — В широко раскрытых глазах Хуа Цяньгу уже собирались слезы.

Бай Цзыхуа покачал головой. Прежний Дуаньнянь давно превратился в груду бесполезного металла:

— Это не Дуаньнянь. Он просто выкован заново по его образу.

Хуа Цяньгу взяла меч, провела рукой по лезвию — он был так похож на Дуаньнянь. Ее взгляд переместился на рукоять, где были выгравированы два иероглифа: «Чжинянь» (Неотступное Желание).

«Ты — мое неотступное желание на всю жизнь».

«Я хочу быть твоим неотступным желанием на всю жизнь».

Неожиданно, без всяких предупреждений, он преподнес ей два таких сюрприза. Она была так тронута, что вся мрачность в ее сердце рассеялась без следа.

На ее лице сияла нескрываемая радость, уголки губ изогнулись в идеальной дуге, но из глаз скатилась слеза, скользнув по уголку рта.

«Мм, соленая…»

Но на сердце было сладко.

Небо, казалось, понимало ее.

Когда ей было грустно — шел дождь. Когда она радовалась — тучи рассеялись, дождь прекратился, и появилась радуга.

Она прижалась к нему. Неизменное прикосновение, знакомый запах — он был ее вечной опорой.

«Этот человек подобен радуге, встретив — лишь тогда узнаешь о ее существовании (Сы жэнь жо цайхун, юй фан чжи ю)».