Глава 7

Глава 7

С потеплением небольшие волнения на северной границе постепенно утихли. Споры о войне и мире, бушевавшие при дворе всю зиму, потеряли смысл. В столице вновь воцарилось спокойствие, по крайней мере, внешне.

Лян Инин знал, что произойдёт дальше, но не торопился и не стремился к быстрым результатам. Он уже не был тем опрометчивым юным императором. Перемены при дворе лучше проводить постепенно и естественно, позволяя событиям идти своим чередом.

— Императрица хочет устроить пир? — спросил он. — В таких делах не нужно спрашивать меня, пусть поступает, как считает нужным.

Сколько бы ни было у него забот, при упоминании императрицы на лице Лян Инина неизменно появлялась тёплая улыбка.

В последнее время их отношения улучшились. Хотя существенного прорыва ещё не произошло, это было лучше, чем прежняя холодная вежливость, и в них появилось больше супружеской теплоты.

А раз императрица сама решила обратиться к нему за разрешением, он тем более не станет ей отказывать.

Маленький евнух радостно получил приказ и отправился обратно. Так было лучше, иначе неразумные слуги во дворце могли подумать, что императрица впала в немилость, и стали бы пренебрегать своими обязанностями.

Императрица устраивала пир под предлогом любования весной, пригласив детей императорского клана. Лян Янь, естественно, была в их числе.

— Разве Её Величество Императрица не любит покой? — спросила Цююэ, подходя к Лян Янь, чтобы сменить ей чай, когда новость достигла резиденции старшей принцессы. — Даже на новогоднем семейном пиру она почти не разговаривала и не смеялась. С чего вдруг решила устроить пир?

— Раньше она опасалась и не смела проявлять себя, но теперь, когда между императором и императрицей царит гармония, ей, естественно, нужно показать себя матерью Поднебесной. Иначе опять выскочит наложница Шэнь и устроит переполох, куда тогда денется достоинство императорской семьи? — Лян Янь сделала глоток чая, чувствуя некоторое удовлетворение.

Ей давно не нравились показные, нарочитые и самодовольные манеры наложницы Шэнь. Но императрица, обладая мягким характером, снова и снова уступала ей, позволяя вести себя всё более развязно.

— Как раз кстати, в последнее время в резиденции было скучно, неплохо бы развеяться.

Если она не ошибалась, на этом пиру наложница Шэнь обязательно попытается что-нибудь устроить, чтобы унизить императрицу. Возможно, Синьлэ и другие тоже попытаются ловить рыбу в мутной воде. Но разве это не прекрасная возможность для императрицы утвердить свой авторитет?

Лян Янь была близка с императрицей ещё до её замужества. Императрица так долго оставалась в тени, не борясь и не соперничая, и теперь, наконец, решила взять себя в руки. Лян Янь искренне радовалась за неё.

На этот раз, если наложница Шэнь будет вести себя скромнее и поменьше интриговать, всё обойдётся. Но если она снова начнёт придираться и говорить без удержу, пусть не винит Лян Янь за беспощадность.

**

Праздник любования весной, устроенный императрицей, был назначен на послеполуденное время, но Лян Янь прибыла во дворец заранее. Сначала она нанесла визит Тайхоу, чтобы выразить почтение, немного посидела у неё, а затем отправилась к императрице.

— Я пришла так рано, не помешала невестке? — с улыбкой спросила Лян Янь, увидев императрицу.

— Что ты! Ты пришла как раз вовремя. Я никогда раньше не занималась такими делами и не знаю, всё ли слуги сделали правильно. Ты должна помочь мне всё проверить, — императрица не стала церемониться, подошла, взяла её за руку, усадила рядом и заговорила оживлённо.

Только теперь Лян Янь смогла внимательно рассмотреть её. Императрица Чэн Ваньжун происходила из семьи учёных. Как и её имя, она обладала мягким характером и великодушием. Когда она улыбалась, уголки её глаз изгибались, а брови слегка опускались, придавая лицу ещё более нежное выражение.

Но сегодня, возможно, чтобы подчеркнуть авторитет императрицы, её макияж глаз был немного более резким, с подведёнными вверх стрелками, что придавало ей внушительный вид.

В ушах покачивались золотые серьги, оставляя при движении золотистые отблески и делая её ещё более сияющей.

— Если бы ты всегда держалась так величественно, разве у наложницы Шэнь была бы возможность и смелость скакать перед тобой? — вздохнула Лян Янь.

— Я знаю свой характер. Попав во дворец, я не стремилась ни к какой борьбе, хотела лишь прожить жизнь спокойно и мирно, — императрица опустила глаза, затем, словно что-то вспомнив, добавила с лёгкой девичьей застенчивостью в улыбке: — Но раз уж мне посчастливилось снискать благосклонность императора, я, естественно, не могу больше прятать голову в песок, чтобы не потерять лицо и не стать посмешищем для других.

— Наконец-то ты поняла! Я давно говорила тебе, что в глазах императорского брата ты в тысячу раз важнее их всех, а ты не верила, — услышав её слова, Лян Янь почувствовала облегчение. Похоже, внезапная перемена в характере императрицы была связана с недавними изменениями в поведении императорского брата. Отношения между ними определённо наладились.

— Перестань смеяться надо мной, — укоризненно сказала императрица, но не смогла скрыть радости в глазах.

Покойный император скончался внезапно, не успев ничего толком устроить. Лян Инин, будучи наследным принцем, не имел реальной власти. Зато второй принц, чья мать, наложница Нин, происходила из семьи, контролировавшей немалую часть военной мощи, пристально следил за ситуацией.

Победитель получает всё. Благоразумные придворные, желавшие обезопасить себя, колебались, боясь сделать неверный выбор и навсегда лишиться шанса на возвышение.

К счастью, покойный император не был настолько глуп, чтобы передать империю в чужие руки. Учитывая амбиции семьи наложницы Нин, даже если бы второй принц взошёл на трон, им бы всё равно манипулировали.

Поэтому сначала под предлогом «свадьбы для отвода беды» была ускорена дата бракосочетания наследного принца. Затем, уже на смертном одре, император призвал к себе Цзян Цинъяня.

Хотя Цзян Цинъянь был ещё молод и не успел совершить столько же подвигов, сколько старый генерал Цзян, он всё же был из семьи Цзян.

Одного лишь авторитета старого генерала Цзяна в армии было достаточно, чтобы Цзян Цинъянь мог противостоять семье Нин.

Несмотря на то, что покойный император всю вторую половину жизни опасался семьи Цзян и боялся утраты контроля над армией, он всё же в глубине души понимал и верил в преданность, завещанную предками семьи Цзян. И Цзян Цинъянь никого не подвёл.

Свадьба была организована поспешно. Хотя все ритуалы и церемонии были соблюдены безукоризненно, оба молодожёна чувствовали себя неловко. В течение трёх лет после восшествия на престол различные придворные дела и тайная борьба вынуждали Лян Инина идти на уступки. Во дворце появилось несколько новых наложниц, что охладило сердце императрицы.

Именно поэтому за три года они так и не смогли открыться друг другу.

К счастью, рано или поздно настал день, когда недоразумения разрешились.

— Не будем об этом. Время уже подходит, пойдём.

**

Поскольку это был праздник любования весной, местом проведения выбрали Императорский сад. Помимо существующих мостиков, ручьёв, павильонов и искусственных горок, маленькие евнухи принесли множество цветов, за которыми ухаживали специальные садовники. Сад расцвёл яркими красками.

— Прошу всех чувствовать себя свободно, — императрица заняла главное место, каждое её движение было исполнено достоинства и величия.

Это был первый раз за три года, когда императрица сама устроила пир. Все присутствующие прекрасно понимали смысл этого жеста. Они вежливо поклонились и заняли свои места. Что бы ни творилось у них в душе, никто не хотел высовываться и становиться той курицей, которую убьют, чтобы напугать обезьян.

Лян Янь сидела рядом с императрицей и окинула взглядом собравшихся. Напротив неё сидела наложница Шэнь, ярко накрашенная, с нескрываемым презрением во взгляде.

Рядом с Лян Янь сидела старшая принцесса Чжаопин, одетая скромно, с бледным лицом, всё ещё носящим следы недавней болезни. Она выглядела хрупкой и слабой. Заметив взгляд Лян Янь, она опустила глаза и слегка улыбнулась.

Взгляд Лян Янь задержался на ней. Кажется, она не видела Чжаопин уже довольно давно. На новогоднем семейном пиру она лишь показалась на мгновение и быстро удалилась под предлогом недомогания.

Лян Янь помнила, что, когда они ещё были просто принцессами, Чжаопин всегда была такой же нежной и слабой. Большую часть года она болела — настоящая хрупкая красавица.

Но отец-император почему-то любил её больше всех, окружая неустанной заботой.

Старые слуги во дворце, прослужившие достаточно долго, знали причину, но никогда об этом не упоминали. Лян Янь узнала об этом случайно: её настоящей матерью была не наложница Жоу, как считалось официально, а некая уже покойная женщина, незабываемая «светлая луна» в сердце императора.

В этом не было ничего особенного. Узнав об этом, Лян Янь не испытала никаких сильных чувств. Её никогда особо не волновала предвзятость отца-императора. Возможно, она привыкла, а может, просто не была человеком, стремящимся к совершенству во всём.

У неё были любящие её мать-императрица и брат. В её сердце именно они были самыми близкими людьми. А император, в конце концов, был любвеобильным и в то же время бесчувственным. Его милости ей были не нужны.

Но если ей было всё равно, то Чжаопин думала иначе.

Странно, но хотя Лян Янь ничего не делала, и Чжаопин, и Синьлэ всегда смотрели на неё с завистью и ненавистью, словно желая, чтобы она исчезла.

Она недоумевала, не понимала причин. Позже Цзян Цинъянь сказал ей: «Иногда человеческая злоба беспричинна. Виновата не ты, а их ненасытность».

Поскольку она родилась более знатной, чем они, они завидовали и роптали на несправедливость небес.

Синьлэ однажды даже без обиняков спросила её: «Почему? Почему ты с рождения стоишь выше меня, почему у тебя всё лучше?»

Она помнила, что тогда рассмеялась и, подсознательно переняв тон Цзян Цинъяня, ответила: «Потому что удачно родиться — это тоже искусство».

Вспомнив об этом, Лян Янь невольно улыбнулась. В глазах Чжаопин это было истолковано как внезапная насмешка.

Чжаопин с трудом подавила раздражение. Её голос звучал слабо, по-болезненному: «Над чем смеётся сестра Сихэ?»

— Ни над чем, просто вспомнила кое-что из прошлого, — ответила Лян Янь.

— Давно не виделись, сестра выглядит всё лучше и лучше. Должно быть, жизнь твоя приятна и беззаботна, — Чжаопин слегка опустила голову. Прядь волос выбилась из причёски и упала на висок. Когда подул ветерок, она слегка вздрогнула, всем своим видом изображая хрупкость и вызывая жалость.

Лян Янь подумала, что Чжаопин ничуть не изменилась, десять лет подряд играя роль невинного белого лотоса, только что поднявшегося из воды. В обычные дни это было понятно — вызывая жалость, можно было получить некоторые преимущества. Но сейчас? Разве здесь сидели не тысячелетние лисы?

Перед кем она притворялась?

Ей было лень лицемерить и вести с ней пустые разговоры. Она лишь слегка улыбнулась и произнесла несколько вежливых фраз: «Разве у Чжаопин есть какие-то неприятности? Ты слаба здоровьем, не держи обиды в себе. Когда настроение хорошее, и болезнь проходит быстрее».

Чжаопин больше не стала напрашиваться на неприятности, кивнула в знак согласия и, как обычно, затихла, не произнося ни слова.

Через несколько мгновений внимание присутствующих переключилось на другое, и о ней забыли. Чжаопин провела пальцами по узору на подлокотнике кресла. Она казалась задумчивой, но на самом деле её терзали сомнения.

В её воспоминаниях этого пира не было. Неужели в прошлой жизни она была больна и забыла об этом?

Но…

Чжаопин взглянула на императрицу, затем на сидевшую напротив наложницу Шэнь. Лицо наложницы Шэнь было недовольным. В ней не было прежней надменности, с которой она совершенно не считалась с императрицей. Скорее, она выглядела подавленной, словно её прижали, и она осмеливалась лишь молча злиться.

Почему так?

Разве наложница Шэнь не пользовалась всегда мягкостью императрицы и тем, что император не интересовался гаремом, никого не ставя в грош?

Хотя она и поступала глупо, но семья Шэнь была в зените славы при дворе, так что ей ничего не грозило.

Чжаопин всё ещё размышляла, когда услышала, как наложница Шэнь, не в силах больше сдерживаться, пробормотала себе под нос:

— Подумаешь, император навестил её пару раз! Кем она себя возомнила?

Она сказала это тихо, но как только она открыла рот, вокруг по молчаливому согласию воцарилась тишина, и её слова отчётливо донеслись до ушей каждого.