Урок трансмиграции: Нужно слушать советы.
Снова опустилась ночь.
Пламя дрожало. Я смотрела на него некоторое время и почувствовала глубокое волнение.
Днем ветер оставлял на песке рябь, а затем снова разглаживал ее, снова и снова, словно сон в лихорадке.
Эта лихорадка дошла до самого огня, будто создав зеркало, в котором отразилась я сама. Это было похоже на галлюцинацию, ужасающую: там был человек, живой человек.
Мучения заставляют забыть о достоинстве реального и должного.
Словно привыкнув к страданиям, начинаешь думать, что так и должно быть.
Я отчаянно жаждала пришествия бога.
Бог сказал: «Хорошенько поразмысли».
И бог оказался бесполезен.
Я не знаю, какой это день с тех пор, как я попала сюда.
«Сюда» — это, конечно, не эта пустыня, а тот берег, где постоянно прибывала и поглощала снег вода. Именно оттуда я начала свои миссии по трансмиграции в книги.
Точнее говоря, я не «попала» на снежный берег, а оказалась там в ловушке. Мне сказали, что моя душа была разбита, и кулаком, нанесшим этот удар, вероятно, были электронные развлечения.
Честно говоря, я не хотела возвращаться к своей прежней жизни.
Меня еще и обвинили в «погруженности в медиа». Клянусь небом и землей!
Кто из нашего поколения не таков?
Ах да, когда приходят трудности, говорят: у каждого поколения своя битва.
По-моему, это никакая не погруженность, а образ жизни нашего поколения.
Да и вообще, разве эти взрослые дали нам какой-то выбор?
С одной стороны, они хотят привлечь наше внимание, занять наше время и заработать на этом деньги, а с другой — критикуют нас за поверхностность. Все слова за ними, просто нет слов!
Гнев разгорался сильнее огня, но постепенно угасал в усталости.
Они называют это безумием.
Даже если я погружена в медиа, со мной не должны так обращаться.
Ну пришла так пришла, но зачем было устанавливать «запретное слово» для трансмиграции? Кто же знал, что, наступив на эту мину, меня сошлют в эту пустыню.
Единственное утешение — сейчас я не одна.
Но на каждом лице с закрытыми глазами не видно ни капли жизни.
Ни общения, ни вопросов. Я просто появилась в отряде, словно меня сбросили сюда в ссылку.
Я не знаю, проходят ли они этот путь по пустыне, как и я, из-за провала миссии по трансмиграции.
Или же они все еще являются частью фрагмента моей миссии, просто существуя вот так.
Неизвестно, сколько времени прошло. Возможно, от крайней усталости человек в мерцающем свете огня вдруг заговорил.
Я повернулась посмотреть на остальных — слышала только я. Подтвердилось: это галлюцинация.
Я изо всех сил пыталась разобрать, что она говорит, надеясь получить какую-то подсказку, но голос был невнятным. Я даже не могла понять, сплю я или бодрствую.
В фильмах и сериалах часто показывают, как умирающих трясут со словами «не спи». Неужели я умираю?
Если я умру в небытии, считалось ли, что я жила до смерти?
Но если я уже давно в небытии, как можно считать, что я жива?
Если я умерла еще до смерти, как называется то, что будет после?
Глубокая смерть?
Смерть... Смогу ли я после смерти вернуться в реальный мир?
Или просто умру?
Стало немного жаль.
Хотя я не знаю, за что именно цепляюсь.
Если вернусь, то снова уроки, задачи, пробежка в десять утра и самоподготовка в десять вечера, неизбежные чужие взгляды и оценки, и бесконечное «ты должна хорошо учиться, потом поймешь»... Ни самодисциплина, ни полное безразличие не даются до конца.
Самое невыносимое — видеть, как полные надежды взгляды сменяются разочарованием, а потом в разочаровании снова зарождается надежда. Хотя я сама ничего от себя не требовала, мне было жаль, что я не могу принести славу своей семье, так же как и они не смогли принести ее мне.
И что такое слава, какой в ней вообще смысл?
Стыдно признаться, я ослабела, начала скучать по дому.
Слезы дотекли до уголка рта. Я стерла их указательным пальцем. Капля слезы оказалась такой соленой.
Мои глаза, должно быть, покраснели.
Если бы можно было начать сначала... Ха, я столько раз начинала сначала в одной и той же истории, разве этого недостаточно?
И все еще говорю какие-то оправдания и глупости про «начать сначала».
Люди, даже получив шанс начать сначала, не всегда могут вынести его тяжесть.
Но по крайней мере, если бы можно было начать сначала, я бы ни за что не прикоснулась к запретному слову.
Вспоминая прошлое, я невольно начала анализировать, пытаясь за что-то ухватиться.
В самом начале я была слишком взволнована: вселиться в персонажа, изменить ход истории.
Можно было перезапускать, но нельзя было провалиться.
Критерии успеха миссии не были даны. Единственная информация — исходный сюжет был слишком клишированным.
Доставить читателям чувство удовлетворения — таково было мое первое предположение.
Например, Го Шу.
Го Шу, дочь феодального князя, воспитанная как наследница, заполучила молодого императора, скрывавшего свою личность. Она хотела было смириться и разделить возлюбленного, но интриги создали разлад между ней и императором. После нескольких сотен глав погонь и бегства император стал ее бывшим мужем, а Го Шу отправилась странствовать по свету со своей каноничной парой.
Хорошо, клишированный исторический любовный роман.
Простота этой миссии заключалась в том, что у героини изначально был характер с острыми углами, и мои действия после вселения, даже будучи современными, не выбивались из ее образа.
Конфликт между героиней и императором в основном сводился к феодальному противоречию между «одна жизнь, одна пара» и гаремом из трех тысяч наложниц. Очевидно, Го Шу выбрала бы первое.
Найти болевую точку, разрубить гордиев узел. В тот день...
Голос умолк.
Го Шу чуть не закатила глаза к потолку: «Что за низменный трюк? Больные?
Связать человека, чтобы он любовался вашими утехами?
Правда считаете меня частью вашей игры?!»
Все тело было обездвижено.
Рот с кляпом был подобен узнику, выставленному на городской стене. С трудом сглотнув, я наконец заставила голосовые связки вибрировать.
Это был не ожидаемый крик «А-а-а!», а звук, словно доносящийся из-за двери, за которой бушует метель.
Император, лежавший на кровати, внезапно открыл глаза — недоумение, паника, холод. Он посмотрел на женщину рядом с собой (Чжи Жун), наблюдая, как кровяные прожилки в ее глазах становятся ярче румянца на щеках.
Перед глазами все еще была черная повязка. Го Шу начала отчаянно вырываться, пытаясь произвести больше шума.
Император перекатился и шагнул за кровать. Опустив взгляд, он увидел Го Шу за ширмой.
Чжи Жун, дрожа, с трудом поднялась. Она смотрела на полог кровати, за которым находилась похищенная Го Шу.
Она не могла поверить, что Го Шу осмелилась издать звук, да еще и после такого «унижения».
Воспользовавшись силой императора, чтобы выбить кляп, Го Шу не медлила ни секунды:
— Грязный мужик, развяжи меня!
Го Шу не видела лица императора, лишь копила ярость в кулаках.
Чжи Жун все еще не встала с кровати. Го Шу мысленно презрительно усмехнулась: «Ничтожество, теперь испугалась?
Старая феодальная тирания, где власть важнее жизни, заслуживает уничтожения!»
Как только конечности освободились, Го Шу, превозмогая онемение и боль от внезапно хлынувшей крови, встала. Слегка размяв руки и коснувшись уголка рта, почти разорванного белой тканью, она злобно зыркнула на императора и решительно направилась к кровати.
Не успел император и рта раскрыть, как раздался звук пощечины. Он подошел к пологу и увидел Чжи Жун, сидящую на краю кровати, закусившую нижнюю губу, прижимающую ладонь к левой щеке и сдерживающую слезы, готовые вот-вот хлынуть.
— Дрянь! Думала, я буду молчать?
— Думала, так унизишь меня?
— Эта пощечина — за то, что ты меня похитила.
— Ты из дворца, я не могу тебя тронуть, но запомни: больше не используй такие методы!
— Твоя цель достигнута. Твой драгоценный мужчина — пусть берет, кто хочет.
Император попытался схватить Го Шу, но она остановилась.
— Оглуши ее, мне нужно сказать тебе пару слов.
Подумав еще раз, она решила: какая разница, услышит ли Чжи Жун ее крамольные речи? Она и так уже жалко унижена.
Го Шу стояла нетвердо, император хотел ее поддержать.
— Отпусти, ты мне противен.
Го Шу смотрела на молодого императора перед собой. Даже такой мужчина — и тот лишь таков.
Го Шу подумала: «Не вини меня, Го Шу. Просто так ты испытаешь меньше обид».
Император все время хотел что-то сказать. Он ведь... император.
Но печальный взгляд Го Шу словно заливал его, эта влага тянулась бесконечно, пока не раздался ее голос:
— Ты уж постарайся удержаться на этом троне, дай народу Поднебесной жить в мире и спокойствии, иначе я буду тебя презирать.
— И еще, не беспокой меня больше, если не хочешь уничтожить последние остатки чувств между нами.
— Это был поворотный момент, направивший Го Шу к официальной концовке. Я лишь ускорила ее «предназначение».
Что вызывало у меня дискомфорт, так это, возможно, то, что шаблоны этих популярных неизвестно в каком году онлайн-романов были так далеки от моей эпохи, что казались слишком... неловкими?
Можно и так сказать.
Конечно, у популярных историй есть своя аудитория, но, возможно, такие сюжеты подходят только для двумерной бумажной страницы или экрана. Пространство для воображения остается читателю, а кисло-сладкая «литература» — для тайного личного чтения. Но как только ты, подобно мне, погружаешься в это с головой, отчетливо ощущаешь бледность текста и бескровное ядро персонажей.
Как бы то ни было, это была не моя жизнь.
К счастью, не моя жизнь.
После Го Шу я побывала еще в нескольких современных любовных романах. Хотя героини там были недостаточно решительными, по крайней мере, временной фон был мне знаком.
(Нет комментариев)
|
|
|
|