Глава 7 (Часть 2)

Чан Цяо, очевидно, была озадачена. Сначала она кивнула, потом энергично замотала головой.

— Так что ты хотела сказать?

— Если мистер Шекспир прав, то сначала я хочу извиниться, — ну вот, я поняла, что важнейшее дело моей жизни — извиняться за всё, что я сделала, правильно или неправильно. — Я не была с тобой честна.

Я не сказала «я люблю тебя» и не скажу. Я ещё не заслужила права сказать ей это.

Но мне казалось, она поймёт, что я имею в виду.

Если я не ошиблась, Чан Цяо действительно улыбнулась.

— Я принимаю твои извинения, — сказала она.

Отлично. Я, задавшая вопрос, теперь оказалась в тупике. Я застряла в этой задаче на понимание прочитанного, совершенно не понимая, что к чему. Мне казалось, что эти полмесяца каникул превратили мой мозг в желе, неспособное обрабатывать логику и чувства, скрытые в её словах.

Поэтому я начала думать о «Ромео и Джульетте». Спустя столетия люди пересматривают эту историю любви и называют её юношеской страстью, а не настоящей любовью.

Я сомневаюсь в этом. Возможно, мы считаем, что знаем слишком много, и поэтому любое понятие в мире должно быть невероятно сложным, чтобы соответствовать нашему высокомерию.

Если в будущем я буду сожалеть об этом поцелуе, то виновато будет лето.

Эта сцена была довольно комичной, если вспомнить. Я набросилась на неё, как голодный тигр, по инерции повалила на кровать, схватила за лицо и поцеловала. Её руки беспомощно дёргались, как у утопающего, но, кажется, она не пыталась меня оттолкнуть.

Вспомнив приёмы из юношеского дзюдо, я прижала её ноги своими, чтобы она не могла сесть.

Я целовала её, почти кусая. Признаюсь, этот поцелуй, как и первый, был не очень приятным. Казалось, что у меня всё валится из рук. С чувством полного провала и задыхаясь от нехватки воздуха, я оторвалась от её губ и упала рядом с ней на кровать.

Надоедливые мухи то бились в москитную сетку, то жужжали у меня над ухом, стирая из памяти большую часть того летнего дня.

Я тяжело дышала, как нокаутированный боксёр, раскинувшись на ринге в ожидании жалости.

Чан Цяо была добра. Она приблизилась ко мне, когда я была почти готова проиграть, перекинула ногу через меня и села сверху.

Её лицо было совсем близко. Я смотрела на неё сквозь полуприкрытые веки.

— Во-первых, у меня сейчас очень болят бедра.

— Прости.

— Во-вторых, губы тоже.

— Извини.

— В-третьих, целоваться нужно учиться, и ты, очевидно, ещё не начала.

— Правда?

— Да, но тебе повезло: я готова тебя научить.

— Тогда давай.

— Но прежде, Сюй Цзинхэ, я должна тебе кое-что сказать.

— Говори.

Я знала, что она скажет. Неважно, что угодно.

— Ты хороший человек, Цзинхэ, слишком хороший, — она взяла меня за плечи. — Знаешь, после того, что случилось, никто со мной не разговаривал, только ты продолжала относиться ко мне как прежде.

— Угу.

— Ты мой хороший друг, правда. Никто другой так ко мне не относится.

— Спасибо, что ты так говоришь.

— Но ты и она… вы разные.

— Я знаю, ты мне говорила.

— Поэтому я не могу относиться к тебе… как к ней.

— О, хорошо.

На самом деле, прежде чем Чан Цяо объяснила мне свои чувства, я втайне надеялась, что раз уж мы всё понимаем, она могла бы, чтобы хоть немного меня порадовать, солгать.

Сказать что-нибудь о симпатии и любви, сказать, что тоже любит меня так же, как я её, что мир прекрасен благодаря мне.

Эти банальные, слащавые фразы были бы так кстати.

Но она этого не сказала. Наоборот, она не стала идти на поводу у моих чувств, сохранив свою честность и гордость.

Судя по её словам, она ясно дала мне понять, что между нами ничего не будет, не оставив мне ни единого шанса. Я была полностью разбита.

Но в основе великой любви лежит маленькая ложь. Раз уж она не хочет меня обманывать, я могу обмануть себя, сказав, что хотя бы на секунду, в череде прошедших дней, у неё хватило смелости, веры и импульса полюбить меня хоть немного.

Ради этого мгновения я готова отдать всё, что у меня есть.

— Так ты не против?

— Я не против.

И тогда я впервые почувствовала прикосновение языка Чан Цяо. В этот раз словно электрический ток прошёл сквозь мой череп. Её язык обводил мои губы, а я вся застыла, не в силах пошевелиться.

Она посмотрела на меня, нахмурившись, и сжала мой подбородок.

— Дай язык, — сказала она.

Я послушно высунула кончик языка, и она втянула его в свой рот.

Моё тело горело, как в огне. Мне отчаянно хотелось дождя, иначе я превращусь в пепел.

Ветер за окном шелестел листьями, и мне показалось, что начался дождь.

Я лежала в объятиях Чан Цяо, подняла голову, посмотрела на яркое солнце и вдруг почувствовала разочарование.

Неописуемая боль охватила меня. Я боялась, что всё вот-вот закончится.

Я всё ещё не была уверена, что Чан Цяо моя. Мне всегда казалось, что она никому не принадлежит, даже Чэнь И.

Но сейчас она была такой покорной и тихой. Я гладила её голую руку, а она в ответ обнимала меня за талию. Если это и была любовь, то настолько нереальная, что в неё трудно было поверить.

Мне вдруг показалось, что она хочет быть не столько моей возлюбленной, сколько наставницей. Как когда-то учила меня кататься на велосипеде, теперь она учила меня целоваться, взрослеть, как можно сильнее ей нравиться этим душным летом.

А мне было всё равно. Я больше не зацикливалась на этом. Я просто хотела, чтобы она была рядом, чтобы она осталась здесь навсегда, чтобы мы так и уснули, а проснувшись, обнаружили, что в мире остались только мы вдвоём.

Некоторые люди изо всех сил пытаются обрести что-то вечное. Раньше я относилась к этому с пренебрежением, а теперь понимала их.

И я снова спросила: — Ты всё ещё уедешь?

Всё вокруг, как бродячие собаки и комары, дремало в летней жаре, готовое вот-вот рухнуть.

Её ответ стёрся из моей памяти.

— Не знаю, будь что будет.

Много лет спустя я вспоминала, что на многие вопросы Чан Цяо так и не дала мне ответа.