Глава 1 (Часть 1)

Шла вторая половина октября 1967 года. По старому лунному календарю наступил сезон Ханьлу, «Холодная роса». В столице, расположенной на севере страны, уже стояла глубокая осень, переходящая в раннюю зиму.

Мао Сыцзя заперла дверь и выкатила из тесного дворика бамбуковую детскую коляску. Первое, что бросилось в глаза, — это мир хутуна, состоящий из цементно-свинцово-серого, грязно-желтого, кирпично-красного, белесовато-серого и красного цвета лозунгов.

Однообразно — но жители этой эпохи вряд ли это замечали.

Мао Сыцзя иногда казалось, что она смотрит документальный фильм, причем черно-белый.

У ближайшей стены стояли две громко беседующие тетушки. У обеих была одинаковая прическа «председательницы женсовета», волосы за ушами были заколоты двумя черными невидимками длиной в пол-ладони.

На них были ватные куртки, явно сшитые дома. Хотя погода стояла не слишком холодная, пожилые люди боялись заболеть и часто надевали теплую одежду заранее.

Одна из женщин стояла лицом к Мао Сыцзя. Увидев, что девушка вышла из их двора, она тут же окликнула ее:

— Эй, Сыцзя, за покупками собралась?

Спросила она скорее для проформы, ее взгляд уже скользнул по коляске и мешковине, наброшенной сверху.

Мао Сыцзя кивнула и тихо ответила:

— Здравствуйте, бабушка Ли! Я… мы батат будем покупать.

— О-о, — Бабушка Ли с улыбкой кивнула и перекинулась еще парой незначительных фраз, но продолжать не стала — у девочки ведь были дела!

Было десять часов утра. Те, кто работал, ушли на работу, обед готовить было еще рано, поэтому в хутуне царило относительное затишье.

Именно в это тихое время узкие улочки хутуна были самым интересным местом.

Здесь были не только безработные или работающие в местном комитете дедушки и бабушки, но и дети.

С прошлого года, когда началось движение «прекратить занятия и устроить революцию», дети перестали ходить в школу и, естественно, шумели у своих домов. Старшие дети этим не интересовались — родители меньше их контролировали, да и развлечений у них было больше, они давно разбежались с приятелями по округе в поисках приключений.

— Старые ботинки меняю на янхо!

— Точу ножницы, точу ножи, точу старушкам поясницы!

— Малан кайхуа эршии, эр ба эр у лю… (Цветок Малан расцвел в двадцать один, дважды восемь, дважды пять, шесть…)

Мимо прошли две девочки, прыгающие в резиночку, одна из них помогала подруге, напевая детскую считалку «Малан кайхуа».

Мальчишки либо распевали дразнилки, либо играли в войну с деревянными пистолетами.

Был тут и старик с морщинистым лицом, в одежде, покрытой заплатами поверх заплат, занимавшийся обменом старой обуви на спички.

В 1967 году частная торговля, конечно, была запрещена.

Но когда такой старик, пролетарий из пролетариев, занимался натуральным обменом, на это обычно закрывали глаза, считая его чем-то вроде сборщика утиля.

Правда, дело это, вероятно, было невыгодным — в те времена одежду носили по принципу «три года новая, три года старая, три года штопаная», и обувь не была исключением.

Обувь чинили по несколько раз, пока она окончательно не разваливалась, а потом разбирали на подошвы, тряпки и прочее для «вторичного использования»!

«Расточители», меняющие старую обувь на спички, конечно, встречались, но можно было пройти весь хутун и не встретить ни одного.

Когда Сыцзя скрылась за поворотом, другая тетушка с живым интересом спросила:

— Ой, это ведь дочка водителя Мао? Год или два не видела, как выросла, какая красавица!

Бабушка Ли усмехнулась:

— Ха, вы этого не знаете? А еще постоянно к нам в хутун заглядываете! Не хвастаюсь, но поищите по всему Пекину, много ли таких красавиц найдете? Пару дней назад меня уже расспрашивали про эту девочку.

— Да кто это?! Дочка водителя Мао еще совсем маленькая…

— И не говорите! — Бабушка Ли хлопнула себя по бедру, явно полностью соглашаясь. — Но Сыцзя рослая, выглядит лет на пятнадцать-шестнадцать… Это родственник из семьи старшего Суня, что в конце переулка. Увидел ее на свадьбе сына старшего Суня, и всё! Говорит, только на ней женится, готов ждать несколько лет… И не скажешь ведь, он студент университета, в правительстве работает, кэюань!

Хотя в те годы интеллигенция легко могла попасть в беду, в Китае с древних времен к образованным людям относились с уважением.

— Так что, дело сладилось? — спросила другая тетушка, явно падкая на сплетни.

Бабушка Ли скривила губы:

— Да какое там! И правда, девочке Мао всего тринадцать лет. Даже в старом обществе редко в таком возрасте об этом говорили… А у нас ведь Новый Китай, нельзя быть такими феодалами!

На этой ноте сплетничать стало неудобно, и разговор перешел на злобу дня — восхваление Нового Китая.

Мао Сыцзя и не подозревала, что стала предметом чужих пересудов. Впрочем, даже если бы узнала, то лишь беспомощно улыбнулась бы.

За тринадцать лет, прожитых в этой эпохе, она уже привыкла к некоторым ее особенностям.

В историю Мао Сыцзя никто бы не поверил — на самом деле она прибыла из будущего, из 2019 года, отстоящего более чем на пятьдесят лет!

В той, прошлой жизни, Мао Сыцзя рано осталась сиротой и жила с овдовевшей бабушкой в небольшом городке.

Бабушка в молодости была танцовщицей, родители тоже были связаны с искусством и оставили неплохие сбережения, так что в материальном плане внучка с бабушкой особых трудностей не испытывали.

Изначально Мао Сыцзя должна была просто следовать плану бабушки: учиться танцам, поступить в хорошую балетную школу и стать лучшей танцовщицей (о чем когда-то мечтала сама бабушка). Вот и все.

Но после смерти бабушки Мао Сыцзя в конце концов отказалась от этого пути — на самом деле она не любила танцевать, а лишь исполняла желания бабушки.

Ее настоящим увлечением было изучение языков, исследование их закономерностей, эволюции, тайн… Когда она впервые узнала, что в мире существуют ученые, называемые «лингвистами», она пришла в восторг… Только тогда она поняла, что ее увлечение тоже может стать профессией!

После смерти бабушки она перешла в обычную среднюю школу, намереваясь сдать обычные вступительные экзамены в вуз и для начала поступить на факультет иностранных языков.