Глава 6. Приход дурных вестей

Вернувшись в дом, Гао Инъин попыталась утешить Фусу и узнала, что эта деревня обязана ему жизнью.

Ранее Цинь Шихуанди издал указ, согласно которому всех жителей старше шестидесяти лет следовало похоронить заживо, поскольку они не могли работать и лишь потребляли продовольствие. Фусу объявил голодовку, которая длилась три дня и три ночи, и в итоге император был вынужден отменить указ.

Когда был обнародован императорский указ, стариков этой деревни уже везли в горы.

Гао Инъин, сидя на краю колодца во дворе, сказала Фусу: — Видишь, ты все же сделал что-то хорошее для людей. Их жизнь так тяжела, что даже незначительные добрые дела с твоей стороны вызывают у них безграничную благодарность. Возможно, было и много других случаев, о которых ты уже не помнишь, но люди хранят их в своих сердцах. Плач всей деревни — лучшее тому доказательство.

— Этого недостаточно, — покачал головой Фусу. — Я слишком бессилен. Я мог бы сделать для них гораздо больше. Разве не моя вина, что жизнь людей так тяжела?

Поняв, что ее попытки утешить Фусу провалились, Гао Инъин вздохнула. — Ну и упрямец, — пробормотала она. Внезапно она вскочила. — О нет, это же моя баранина! Я на последние деньги купила ее на рынке, чтобы вечером себя побаловать!

Хозяйка, держа в руках блюдо с бараниной и плача, посмотрела на Гао Инъин.

— Твоя? — спросила она. — Я нашла ее на столе и сварила. Сейчас отнесу ее на поминальный алтарь Фусу.

Сказав это, она, всхлипывая, ушла в дом.

— Это же моя баранина! — возмутилась Гао Инъин. — Я совсем не хочу угощать этого типа! — Она сердито повернулась к Фусу и показала ему средний палец.

Фусу не понял значения этого жеста, но заметил, что запястье Гао Инъин пусто.

— Где твой браслет? — спросил он. — Утром ты его еще носила.

— Продала, — безразлично пожала плечами Гао Инъин. — Деньги закончились. Нужно пополнить запасы еды. Да и хозяевам за постой нужно заплатить. Я ведь еще баранину купила… О, моя прекрасная, свежая баранина! — Гао Инъин закрыла лицо руками, изображая отчаяние.

— Я дошел до того, что моя служанка вынуждена продавать свои украшения, чтобы прокормить меня… — прошептал Фусу дрожащими губами, с потерянным видом.

— Да ладно тебе, — Гао Инъин похлопала его по плечу. — Мне все равно не нравился этот браслет. Я предпочитаю Картье.

— Если отец меня простит, вернувшись во дворец, я подарю тебе много украшений от Картье, — сказал Фусу.

Гао Инъин рассмеялась, качая головой. «Где ты мне купишь Картье?», — подумала она.

Фусу, увидев, что Гао Инъин качает головой, решил, что одних украшений недостаточно для женщины, которая разделила с ним все тяготы пути. Он сжал кулаки и сказал: — Я возьму тебя в жены. — С его точки зрения, это была высшая награда. Из служанки стать женой принца, а в будущем, возможно, и императрицы — это ли не чудо?

— Ишь, чего захотел, — ответила Гао Инъин.

Фусу опешил. Он не мог поверить, что ему отказали. Столько знатных семейств Сяньяна предлагали ему своих дочерей, но он всех отвергал, потому что выбор жены был прерогативой отца. Были и политические браки, и просто красивые девушки, которых отец отправлял в его гарем. Но Гао Инъин… она не подходила ни под одну категорию. Произнося слова «возьму тебя в жены», Фусу был готов бороться с отцом до конца.

Но Гао Инъин ему отказала. Мало того, она еще и начала перечислять его недостатки: он старше ее на много лет, слишком старый, без дома, без средств к существованию и без работы. Фусу снова захотелось найти веревку и повеситься.

К счастью, в этот момент хозяйка позвала их ужинать. Фусу, воспользовавшись случаем, поспешил в дом. Его лицо то бледнело, то краснело. Гао Инъин вдруг хлопнула себя по губам. — Черт, опять сорвалась, — подумала она. — Это же принц Фусу, сама чувствительность! А я с ним разговаривала, как с очередным неудачником с сайта знакомств.

Гао Инъин знала, что у нее сложный характер: острый язык и слишком высокие требования. Неудивительно, что в прошлой жизни она так и осталась старой девой, отпугнув десятки потенциальных женихов.

За ужином все молчали. На столе стояла простая еда. Единственное мясное блюдо — баранина — дымилась на поминальном алтаре. Портрет Фусу стоял в центре, а портрет сына хозяев был смещен в сторону. Старики, съев пару ложек, потеряли аппетит, отложили палочки для еды и, обнявшись, ушли в другую комнату плакать. Фусу и Гао Инъин смотрели на алтарь: один — на свой портрет, другая — на баранину.

— Чем же я… это заслужил… — прошептал Фусу, не в силах продолжить.

— Люди плачут, потому что потеряли надежду, — сказала Гао Инъин. — Император жесток, а принц Фусу милосерден. Люди надеялись, что когда-нибудь все изменится к лучшему. Теперь их надежда рухнула, как им не горевать?

Фусу сжал кулаки.

— Когда отец меня простит, и я вернусь во дворец, я оправдаю надежды народа, — поклялся он.

— Не хочу тебя расстраивать, — сказала Гао Инъин, — но советую тебе пока поучиться у хозяев разводить кур и обрабатывать землю.

— Я уверен, что отец меня простит, — ответил Фусу. — Он всегда меня любил. Я часто его злил, и он не раз гнался за мной с мечом. Но в конце концов всегда прощал.

«Если Цинь Шихуанди терпел тебя до двадцати с лишним лет, это точно отцовская любовь», — подумала Гао Инъин. — «Жаль только, что в этот раз тебя никто не простит. Того, кто мог бы это сделать, больше нет».

Три дня спустя по всему Сяньяну был расклеен императорский указ: Цинь Шихуанди скончался.

Чжао Гао, Ли Сы и Ху Хай, получив тела Фусу и Мэн Тяня, вздохнули с облегчением и начали действовать.

Когда женщины, ездившие на рынок, принесли эту новость в деревню, жители отреагировали довольно спокойно. Некоторые даже обрадовались. Гао Инъин, увидев это, лишь вздохнула. — Вот он, император на все времена, — подумала она. — Умер, а народ радуется. Вот уж действительно не пользовался народной любовью.

Фусу заперся в комнате и начал писать на деревянных табличках. Он исписал сотни табличек, не ел и не пил целый день и всю ночь. Его руки были в крови.

Гао Инъин, беспокоясь за него, хотела войти и заставить его поесть. Но как только она взяла одну из табличек, Фусу выхватил ее у нее из рук. Его глаза, налитые кровью, смотрели на нее, как у дикого зверя.

— Вон! — прорычал он.

Гао Инъин выбежала из комнаты.

Фусу отнес таблички к реке у деревни и сжег их. Черный дым поднимался к небу. Фусу повернулся в сторону Сяньяна, коснулся лбом земли и долго стоял на коленях.