Глава четвертая | Расцвет (Часть 2)

Потом я действительно отправился в кабинет режиссерского факультета и излил душу какому-то старику, рассказав о своих мечтах. Старик, прослушав мой корявый путунхуа, так ничего и не понял. В конце концов, он раздраженно прервал меня и посоветовал вернуться после окончания университета. Его отношение меня сильно расстроило.

Какое-то время я был уверен, что Шанхайская театральная академия — настоящий рай на земле. Однако тамошние «ангелы» так не считали. На неровной баскетбольной площадке академии я увидел нескольких парней, похожих на пациентов с болезнью Альцгеймера. Они вяло бросали мяч и постоянно вздыхали. Подойдя поближе, я узнал, что это выпускники, которые переживают из-за поиска работы. Я был очень удивлен: неужели даже «ангелы» в раю беспокоятся о таких мирских делах? Выпускники объяснили, что иногородним очень трудно остаться в Шанхае, и многие ради этого даже отправляют резюме на тракторный завод.

В общем, в течение первого семестра я почти каждую неделю тратил больше двух часов на поездки в театральную академию. Я был словно одержим всем, что там было: людьми, животными, растениями. Мне казалось достижением даже просто сходить там в туалет. Однако этот энтузиазм быстро угас. Когда я освоился в своем университете и увлекся студенческой жизнью, полной удовольствий, то быстро забыл об академии и решил, что разговоры о мечтах — полная глупость.

Кстати, первая девушка, которая мне понравилась в Шанхае, тоже была как-то связана с Ли Лэ и театральной академией.

Это случилось в апреле 1998 года. Ли Лэ, готовый к выпуску из школы, с гордо поднятой головой прибыл в Шанхай, чтобы поступать в Шанхайскую театральную академию. К тому времени мы с ним почти не общались, и я не знаю, как он раздобыл номер моего телефона в общежитии. Впрочем, у него всегда был талант к таким вещам. Как бы то ни было, в один апрельский день мне вдруг позвонил Ли Лэ. Я очень удивился. Судя по его голосу, он ничуть не изменился, все такой же резкий и полный идей. Ли Лэ хвастливо заявил, что приехал поступать на актерский факультет и попросил меня встретить его у академии для подачи документов. Он сказал, что, хотя и невысокого мнения об этой академии, но Пекин слишком далеко, а в Шанхае, говорят, не так придирчиво относятся к внешности абитуриентов, поэтому он решил снизойти до поступления сюда. Я спросил, нужно ли его встретить на автовокзале, но это вызвало у него лишь раздражение. Он заявил, что, мол, вырос в большом городе и разве может потеряться в Шанхае? Видимо, нажившись в нашей глуши, Ли Лэ хотел таким образом доказать, что он все еще городской житель. Только когда я напомнил ему о стоимости междугородних звонков, он опомнился, сказал, что ему пора на вечерние занятия, и быстро повесил трубку.

За день до экзаменов в академии я играл в карты в общежитии, когда вахтер сообщил, что меня кто-то ждет. Выйдя, я увидел Ли Лэ, который сидел на ступеньках перед общежитием и как ни в чём не бывало курил. Увидев меня, он бросился обниматься, чем вызвал неодобрительные взгляды окружающих. Первое, что он сказал, было: — Братан, Шанхай — это просто огромный муравейник!

Вечером мы проговорили с Ли Лэ в коридоре общежития до трех часов ночи. На следующий день я сводил его на экскурсию в Фуданьский университет и на набережную Вайтань. По дороге в академию Ли Лэ с большим интересом разглядывал шанхайские улицы и постоянно сравнивал Шанхай с Нанкином. Он говорил так громко, словно выступал с речью, и пассажиры автобуса бросали на нас сердитые взгляды, но Ли Лэ, казалось, это только забавляло. Добравшись до академии, он вдруг встал по стойке смирно, что-то пробормотал, глядя на ворота, а затем молча вошел внутрь, не обращая на меня никакого внимания. Его поведение было очень странным.

Экзамен у Ли Лэ был назначен на семь тридцать вечера в знаменитом Красном здании академии. До начала экзамена оставалось еще какое-то время, и мы с Ли Лэ бродили по территории. Академия оказалась настолько маленькой, что два круга мы сделали меньше чем за полчаса, заодно сходив в туалет. В итоге мы просто стояли у входа в Красное здание, умирая от скуки.

Вскоре к нам подошли две девушки: одна полная и низенькая, другая высокая и худая. Вместе они смотрелись довольно забавно. Подойдя, полная девушка спросила:

— Извините, не подскажите, где здесь туалет?

Мы объяснили им, где находится туалет, который мы только что посетили. Девушки поблагодарили нас и быстро ушли. Видимо, им очень нужно было. Однако вскоре они вернулись. Я еще подумал, как быстро они справились, но девушка с досадой сказала:

— Там только мужской туалет.

— Тогда я помогу вам найти женский, — вызвался Ли Лэ.

— Да ладно, не стоит, не так уж и срочно, — сказала высокая худая девушка.

— Вы не из академии? Что вы здесь делаете? — спросил Ли Лэ.

— На экзамен пришли, — ответила полная девушка, кивнув в сторону Красного здания.

— Вот так совпадение! Я тоже на экзамен. Мы, кажется, в одной аудитории, — подмигнул Ли Лэ полной девушке, намекая на судьбоносную встречу.

Полная девушка, поняв, что перед ней товарищ по несчастью, забыла про туалет и с энтузиазмом начала болтать с Ли Лэ. Надо отдать должное абитуриентам театральной академии: разговор у них получился очень содержательным, вполне на уровне нашего Ли Лэ.

Я несколько раз пытался вставить слово, но Ли Лэ не давал мне такой возможности. Более того, он предложил мне отойти в сторонку и отдохнуть. — Вон там, на лужайке, бабочки летают, цветочки растут, — сказал он с усмешкой. — Сходи, поймай бабочку, собери букет, займись чем-нибудь полезным. Сказав это, он вместе с полной девушкой рассмеялся.

Конечно, я не пошел ловить бабочек. Я сел на ступеньки, достал из сумки учебник по компьютерным технологиям и сделал вид, что читаю. Кто знает, почему я взял с собой эту книгу, но, надо сказать, я чувствовал себя настоящим интеллектуалом.

В семь тридцать Ли Лэ и полная девушка ушли на экзамен. Высокая худая девушка прислонилась к перилам неподалеку и запела песню «Слушая море». У нее был прекрасный голос, и она пела с таким чувством, что я совершенно забыл обо всем. Читать больше не хотелось, и я погрузился в свои мысли.

— Здорово поете, — сказал я, набравшись смелости, когда девушка закончила петь.

— Спасибо, — ответила она, все еще облокотившись на перила. Она повернула голову, одарила меня очаровательной улыбкой и снова посмотрела вперед. Ветер развевал ее белое платье и оголял тонкие руки. У нее было бледное лицо и немного грустные глаза. Я смотрел на нее как завороженный. Недавно я прочитал «Полубоги и полудьяволы», и в тот момент впервые в жизни подумал о «небесной фее».

«Небесная фея» еще немного попела, в основном грустные песни о любви. Потом, видимо, устав, она села рядом со мной и мы разговорились. Я запинаясь спросил, чем она занимается. Девушка ответила, что заканчивает школу и уже получила направление в консерваторию, так что сейчас у нее много свободного времени. Сегодня она пришла поддержать подругу на экзамене. Потом она спросила, чем занимаюсь я. Сказала, что я произвожу впечатление человека с хорошим вкусом. Я скромно ответил, что всего лишь школьный поэт в отставке и тоже пришел поддержать друга. Затем я назвал несколько книжных титулов, выдавая их за свои сборники стихов.

Мы принялись рассыпаться в комплиментах друг другу, говоря, как рады знакомству. Девушка рассказала, что ее подругу зовут Ли Цзя, а ее саму — Ху Ин. Ее имя напомнило мне о хуцине, потом о желтых песках и золотых доспехах, а затем о луне над горным перевалом и снегах Лоуланя. Я поделился своими ассоциациями с Ху Ин, и она пришла в полный восторг, окончательно уверившись в том, что я поэт.

Полтора часа, пока Ли Лэ был на экзамене, мы с Ху Ин в основном говорили о музыке. Она рассказывала мне об итальянской опере и Моцарте, а я ей — о певцах Энди Лау и Аароне Квоке. Разговор, как ни странно, получился довольно интересным. Потом мы еще немного поговорили о любви. Ху Ин сказала, что ее заветная мечта — испытать настоящую любовь. Я ответил, что моя самая большая мечта — то же самое. Ху Ин спросила, осуществилась ли она. Я ответил, что в этом веке уже вряд ли.