Глава третья | Простота (Часть 5)

Что?!» — и прочую подобную чушь. Какое-то время эти двое влюбленных, потерявших голову, с энтузиазмом говорили о совместном проживании, но потом отказались от этой идеи из-за нехватки денег на аренду жилья. А самым большим огорчением от отсутствия собственной квартиры было отсутствие места для близости, поэтому наша комната в общежитии, спортивная площадка университета и даже камни в парке Хункоу стали местом их свиданий.

Позже Гу Фэйфэй много раз, указывая на камни в парке Хункоу, говорил мне, что именно эти неровные, темные булыжники стали свидетелями их чистой любви. Он говорил это уже после того, как Сюй Фэйэр ушла от него. Гу Фэйфэй говорил мне, что Сюй Фэйэр станет последней его любовью, потому что все остальные девушки по сравнению с ней — лишь мимолетное видение. Гу Фэйфэй был прав в первом, но ошибся во втором: Сюй Фэйэр действительно стала его последней любовью, но только потому, что через три года отношений она его бросила.

Именно на камнях в парке Хункоу Гу Фэйфэй, колотя по твердым булыжникам, рыдал: — Я больше никогда так никого не полюблю! Никогда!

Сюй Фэйэр ушла от Гу Фэйфэя, потому что он был беден. К тому времени она уже некоторое время работала личным секретарем директора в престижном офисном здании на улице Хуайхай. Я видел, как Сюй Фэйэр кричала на Гу Фэйфэя: — Я зарабатываю больше десяти тысяч в месяц, а ты чуть больше тысячи! Как ты собираешься меня содержать?!

Я вспомнил один летний день 2000 года. Сюй Фэйэр с хвостиком, обнимая Гу Фэйфэя, вся сияя от счастья, благодарила меня за то, что я познакомил ее с таким замечательным парнем.

— Су Ян, спасибо тебе большое! Если бы не ты, я бы не встретила своего мужа!

А три года спустя та же женщина, накричав на Гу Фэйфэя, сказала мне: — Он такой некрасивый, без денег, еще и неряшливый! Я вообще сомневаюсь, что он найдет себе девушку. Даже не знаю, как я могла с ним встречаться.

Все эти перемены произошли всего за три года. Три года — это, может, и не так много. Взрослый человек через три года останется взрослым, пожилой — пожилым. Но три года — это и немало. За три года школьник становится старшеклассником, за три года наивная девушка может превратиться в меркантильную женщину, а любовь — разбиться вдребезги.

Я был свидетелем всех этих перемен, и, как ни странно, не видел в этом ничего жестокого. Все казалось естественным.

Пока у Гу Фэйфэя кипели страсти, я тоже не скучал.

С началом четвертого курса Тун Сяоюй стала еще активнее общаться со мной. Правда, способ общения изменился. Из-за учебы и необходимости проводить выходные с матерью у нее почти не было времени, чтобы позвать меня погулять. Она даже перестала писать электронные письма, объяснив, что ее мама постоянно их проверяет и, если узнает о ее переписке с каким-то парнем из интернета, точно ее «убьет». Мне нравилась такая осторожность, но, когда я уже вздохнул с облегчением, думая, что смогу немного передохнуть, она радостно сообщила, что будет писать мне письма. Она рассудила, что лекции скучные, а разговоры с Сюй Фэйэр и другими девушками не идут ни в какое сравнение с перепиской со мной. К тому же, так мы сможем общаться в режиме реального времени. То есть, если ей захочется что-то мне сказать, она сразу запишет это, а потом спрячет письмо. Тун Сяоюй говорила, что это создает ощущение, будто я всегда рядом и слушаю ее.

Одним из предметов, которые изучала Тун Сяоюй, была каллиграфия. Я в ней не разбираюсь, но было видно, что у нее хороший почерк, не сравнимый с тем, как пишем мы, привыкшие считать свой почерк крутым. Это меня немного задевало. Кроме того, к каждому письму Тун Сяоюй прилагала написанную тушью копию «Предисловия к стихам, сочинённым в павильоне орхидей». Она говорила, что это их ежедневное задание: сначала они писали уставным шрифтом, а потом курсивом. Каждый раз, глядя на эти листы, я не мог сдержать вздоха. Но самое ужасное было то, что Тун Сяоюй заставила и меня писать ей письма. Понятия не имею, как ей пришла в голову эта кошмарная идея, но она принесла мне немало мучений. Мне приходилось покупать в супермаркете красивую бумагу и конверты, а потом ломать голову, что же ей написать, чтобы поддержать ее увлечение. Тун Сяоюй любила вкладывать в письма разные безделушки, и, чтобы ответить ей тем же, я тоже что-нибудь вкладывал — обычно опавшие листья или травинки, подобранные на улице. Тун Сяоюй бережно хранила все эти мелочи. Однажды она показала мне их: листья пожелтели, но остались целыми. Я был очень тронут.

Так, первые три месяца последнего курса мы обменивались письмами примерно раз в два дня. Тун Сяоюй все больше увлекалась, иногда присылая по несколько писем в день. Я ничего не мог с этим поделать и продолжал мучиться. Больше всего меня раздражало, что в каждом письме она ругала мой почерк. Как она говорила: «Су Ян, тебе нужно учиться писать! Твой почерк хуже, чем у второклассника!»

Честность всегда была отличительной чертой Тун Сяоюй. Она без зазрения совести критиковала тебя, вызывая злость и заставляя чувствовать себя ничтожеством, потому что просто не понимала, как тебе от этого плохо. К счастью, я уже давно к этому привык.