Глава 3. Фарс

Чжан подумала, что та плачет от испуга после падения в воду, и подошла утешить:

— Госпожа, не плачьте, все хорошо. Через час лодка причалит. Когда доберемся до семьи Гао, сможем как следует отдохнуть.

Ли Цин Гэ даже не взглянула на нее. Она боялась, боялась, что не сдержится и задушит эту старую каргу прямо на месте.

Она ненавидела, ей было больно. Сцены перед смертью, особенно сцена у окна, где Ли Би Жу поступила с Нянь Нянь так жестоко, терзали каждый ее нерв.

Было так холодно, дул сильный ветер, шел снег. Ее Нянь Нянь горела в лихорадке, была без сознания, ее Нянь Нянь боялась боли...

Ее Нянь Нянь умерла.

Пронизывающая до костей боль заставляла ее сердце мучительно сжиматься. За болью следовала всепоглощающая ненависть.

Она ясно помнила эту сцену.

Тридцать второй год правления под девизом Цинцзя, год смерти ее родителей. Люди из семьи Гао забрали ее в столицу.

Тогда она была тронута этим благородным жестом помощи со стороны семьи Гао. Но со временем поняла, что все это было лишь расчетом, использованием и интригой.

И сегодняшнее падение в воду было лишь началом заговора.

Чжан. Сквозь пелену слез она заметила нетерпеливое выражение на лице Чжан, нахмурившей брови. Ли Цин Гэ стиснула зубы и холодно усмехнулась. Когда-то она относилась к ней как к родной матери, но та оказалась лишь ядовитой змеей в овечьей шкуре. Она ненавидела себя за то, что не разглядела ее истинную натуру тогда, во всем слушалась ее и полагалась на нее, что и привело к последующим трагедиям.

— Госпожа, отвар готов, — Цзуй'эр толкнула дверь и вошла с чашкой дымящегося имбирного отвара. Внезапно сзади метнулась тень и чуть не сбила ее с ног.

Цзуй'эр поспешно увернулась, удержав чашку, но отвар все же плеснулся, и несколько капель пролилось.

— Мама! — Хун Си, даже не взглянув на Цзуй'эр, бросилась в объятия Чжан и капризно протянула: — Мама, я просила тебя принести мне платье, почему так долго?

— Какая наглость! Разве не видишь, что госпожа только очнулась? Чего шумишь? — сердито зыркнула Цзуй'эр на Хун Си. Затем она поднесла имбирный отвар к кровати, села на край и собралась сама кормить Ли Цин Гэ с ложечки.

— Пф, подумаешь, какая важность, — Хун Си бросила на Ли Цин Гэ пренебрежительный взгляд, демонстрируя полное безразличие.

Сердце Ли Цин Гэ похолодело. В прошлой жизни эта Хун Си всегда была с ней груба и неуважительна. Но Ли Цин Гэ, из уважения к Чжан, никогда не возражала. Более того, она считала Хун Си прямолинейной и искренней, поэтому во всем ей уступала.

— Си'эр, когда же ты повзрослеешь, девочка моя? Вечно такая неловкая и шумная. Когда же за тебя можно будет не беспокоиться? — Чжан сделала вид, что бранит Хун Си, но в глазах ее явно плясали смешинки.

Хун Си, видя это, еще больше расхрабрилась и, потянув Чжан за рукав, принялась канючить:

— Мама, эта заколка будет хорошо смотреться только с розовым платьем. Я помню, у госпожи есть одно такое, с вышитыми лотосами на воротнике. Такое красивое!

Услышав это, Ли Цин Гэ резко изменилась в лице. В прошлой жизни она всегда потакала Хун Си, до такой степени, что та осмеливалась брать ее одежду и украшения прямо у нее на глазах.

Но то розовое платье... его сшила для нее ее собственная матушка. И лотосы на воротнике и манжетах она тоже вышила сама, потратив на это две бессонные ночи.

В прошлой жизни Хун Си сказала, что оно ей нравится, и попросила его у Ли Цин Гэ в присутствии Чжан. Чжан тогда притворно отругала дочь за дерзость: мол, как может служанка просить вещи госпожи?

А потом даже шлепнула ее, отчего Хун Си разрыдалась прямо в каюте.

После этой сцены Ли Цин Гэ стало жаль Хун Си, и она, поддавшись минутной слабости, отдала ей платье. Она утешала себя мыслью: раз Чжан относится к ней как к родной дочери, то Хун Си ей почти как сестра.

Значит, делиться с ней своими вещами — это нормально.

Но позже, когда она увидела, как Хун Си режет ножницами платье, сшитое ее матерью, рвет его на куски и топчет ногами, она поняла, какой дурой была.

— Ах ты, негодница! Что ты о себе возомнила? Вещи госпожи просить! Смотри, как бы я тебя не прибила! — Чжан картинно замахнулась, будто собираясь ударить.

Однако Ли Цин Гэ сидела на кровати и спокойно пила имбирный отвар, словно не замечая разыгрывающегося фарса.