Глава 1 (Часть 2)

Жгучее желание нахлынуло внезапно и оказалось непреодолимым, словно безумно голодный увидел еду, а умирающий от жажды — росу. Футабатей Мэй едва удержался от того, чтобы развернуться и броситься обратно в тэнсюкаку, чтобы проглотить все эти книги целиком.

Почему, почему он так голоден?..

В горле раздался хрип, а относительно здоровый цвет лица быстро сменился мертвенной бледностью.

Незнакомое, но до ужаса знакомое жгучее чувство голода охватило его тело, заставляя ощущать, будто каждая его страница горит, превращаясь в пепел.

【Ты наконец-то почувствовал это.】

В безэмоциональном голосе мирового сознания Футабатей Мэй услышал злорадство.

【Ты — нисходящая форма литературной концепции, и литература — твоя пища. Уже очень давно ты умираешь от голода.】

【Прежде чем я буду уничтожен, ты умрешь в этом мире литературного упадка, умрешь в бесконечных муках голода.】

【Возрождение литературы — это спасение не только для меня, но и для тебя.】

Футабатей Мэй жадно хватал воздух ртом. Он плохо контролировал это новое тело и мог лишь беспомощно свернуться, пытаясь справиться с ужасным голодом, который заставлял его желать исчезновения.

Он вспомнил, что тогдашний «он» именно для того, чтобы избежать этого голода, заставил себя погрузиться в смертельный сон, превратившись из бестелесной концепции в пустую книгу.

Но теперь он не мог снова уснуть, он закрепил свое существование в этой временной линии именем «Футабатей Мэй».

«Книга», хранящаяся в Отделе по особым делам, была всего лишь пустым блокнотом.

Футабатей Мэй с трудом призвал свою истинную форму и неровно написал на странице слова, которые должны были его спасти.

Единственным преимуществом написания самого себя было то, что ему не нужно было писать целую историю, чтобы активировать свою способность, искажая причинно-следственные связи и воплощая написанное в реальность.

Голод затуманивал его разум, и ему было трудно написать даже несколько связных предложений.

На белой бумаге появились неровные строки:

【Прежде чем потерять сознание от боли, Футабатей Мэй увидел расплывчатую фигуру, появившуюся у входа в переулок.】

【Это был тот, кто мог избавить его от этих мучений, пусть даже и ненадолго.】

Перед глазами Футабатея Мэй всё потемнело. Солнечный свет, проникавший в переулок, не достигал даже края его одежды, из-за чего всё за его пределами казалось ослепительно белым.

Пламя полыхало в его сознании, вязкий воздух врывался в каждую клеточку его тела, внутри было ужасно холодно — зияла пустота, в которой плавали бессмысленные обрывки фраз.

«Он» когда-то был поэзией, захватывающими легендами, глубокими размышлениями.

Был светом, зажигаемым бесчисленными писателями, отдавшими все свои силы, чтобы осветить вечную ночь.

Но теперь он был ничем.

Лишь пустотой, несколькими белыми листами, которые даже книгой назвать было нельзя.

Футабатей Мэй смутно увидел мелькнувшую у входа в переулок фигуру. Он понял, что написанные им слова сработали, расслабил тело и позволил себе погрузиться в полную темноту.

…

Ода Сакуноскэ не собирался идти по этой дороге.

Он только что получил долгожданный второй том книги, но последние страницы были вырваны, и он не мог узнать конец. Кроме того, он только что ушел с работы киллера и стоял на перепутье, делая робкие шаги в сторону литературы, не зная, куда ему идти.

Возможно, сейчас, как и героям его книг, ему стоило найти нормальную работу, но даже самый несведущий человек знал, что никто не возьмет на работу четырнадцатилетнего подростка.

Даже в Иокогаме.

Ода Сакуноскэ простоял на перекрестке несколько минут, размышляя о жизни, а затем решил сначала поесть, оставив завтрашние заботы на завтра.

Не думать слишком много — важный принцип его выживания. Возможно, под влиянием своей способности он чаще полагался на инстинкты, чем на разум, выбирая свой путь.

У него еще оставались кое-какие деньги, заработанные киллером, так что он мог прожить несколько лет, не работая.

Поэтому сначала нужно поесть.

Приняв решение, Ода Сакуноскэ направился в ресторан, который он часто посещал в последнее время. Заведение находилось в довольно укромном месте, но зато там были низкие цены, большие порции, а фирменное острое карри от шеф-повара пользовалось особой популярностью в округе.

Думая о пути к вкусному обеду, Ода Сакуноскэ остановился на перекрестке, где должен был повернуть налево, и посмотрел направо.

В нескольких метрах от него находился переулок, из которого доносились тихие стоны боли.

Судя по его опыту, человек в переулке был тяжело ранен, почти при смерти, и ему было трудно даже издавать звуки.

В Иокогаме такое случалось постоянно. Трупы или раненые в переулках были таким же обычным городским пейзажем, как бродячие кошки или вороны. Местные жители, даже увидев такое, проходили мимо, не обращая внимания.

Бывший киллер, который всего полчаса назад решил завязать с прошлым, конечно же, не испытывал никакого сострадания. В итоге Ода Сакуноскэ направился в переулок лишь потому, что, стоя на перекрестке, подумал: «Вместо того чтобы убивать, возможно, я мог бы кого-то спасти».

В конце концов, эта мысль возникла из-за желания получить новый жизненный опыт, чтобы дописать тот самый недочитанный финал.

Если он спасет кого-то, сможет ли он понять чувства героев книги?

С этой мыслью Ода Сакуноскэ вошел в переулок и нашел там свернувшегося в углу молодого мужчину, похожего на брошенного котенка, который был на последнем издыхании.