Глава 5

Глава 5

В школе устроили большую проверку внешнего вида и поведения. Требовалось носить полный комплект школьной формы, девочкам запрещалось иметь челку, закрывающую глаза, а волосы мальчиков должны были быть такой длины, чтобы их нельзя было скрыть, просунув в них руку.

С формой всё было просто, но на волосы дежурные учителя в основном закрывали глаза. Особенно когда по этажам ходил Дун Ли — его такие показушные мелочи вообще не волновали. Поэтому мы все вычисляли дни дежурства Дун Ли и старались именно в этот день сходить в душ во время ужина. Так, вернувшись, можно было не торопиться надевать форму и ходить с распущенными волосами, чтобы они быстрее высохли.

Когда мы с Ли Жань ходили в душ, Чу-шань и Толстяк отвечали за покупку еды для нас.

Толстяк всегда покупал для Ли Жань порцию, исходя из собственного аппетита. Чу-шань, кажется, тоже.

Каждый раз, когда мы возвращались, наши парты были завалены едой.

Толстяк обычно смотрел, как ест Ли Жань, и попутно подъедал что-нибудь сам, чтобы «заполнить пустоты». А Чу-шань брал диск с аудиозаписями по английскому и бесконечно смотрелся в него, как в зеркало.

Сегодня Дун Ли после уроков так и не появился. По дороге обратно мы с Ли Жань гадали, не случилось ли у него что-то, и не заменит ли его сегодня другой учитель.

Как мы и предполагали, у кого-то из родственников Дун Ли возникли проблемы со здоровьем, и он спешно уехал. Поэтому сегодня по этажам снова ходил завуч. Он обошел всё с первого по четвертый этаж, и за стариком уже выстроилась небольшая очередь из учеников с неподобающими прическами.

Благодаря тому, что ученики с нижних этажей нас заранее предупредили, к моменту прихода завуча мы с Ли Жань уже успели переодеться в форму в туалете и аккуратно заплести волосы. А вот Чу-шаню немного не повезло.

Возможно, к тому времени, как завуч добрался до нашего класса, его уровень гнева достиг пика. Поэтому, увидев, что Чу-шань использует диск с английским как зеркало, а не по прямому назначению, он рассвирепел еще больше.

Он просто потащил его в учительскую, нашел там миску, нахлобучил ему на голову и обкорнал волосы начисто, даже не позвав, как обычно, на помощь учительницу Цзян.

Учительница Цзян была библиотекарем. Раньше всех учеников с неподходящими прическами отправляли к ней, чтобы она подстригла их машинкой.

Ее полное имя — Цзян Синь-юэ. Она была красивой и с хорошим характером.

Говорили, что у нее высокое образование и она даже пишет романы.

Все считали, что она пришла сюда на непыльную работу ради спокойной жизни.

А на самом деле она целыми днями занималась не своими прямыми обязанностями, а писала романы.

Ли Жань часто ходила в библиотеку брать любовные романы, поэтому знала учительницу Цзян лучше нас.

Она рассказывала, что однажды, когда она пришла сдавать книгу, увидела, как учительница Цзян плачет, спрятавшись за стеллажом. Ли Жань подбежала к ней и увидела, что та читает роман под названием «Мусульманская похоронная процессия». Учительница Цзян сказала Ли Жань, что книга очень хорошая и очень трогательная. Ли Жань хотела взять ее полистать, но учительница Цзян шлепнула ее по руке, сказав, что книга слишком сильная, и посоветовала прочитать ее после окончания школы.

Поэтому я всегда считала учительницу Цзян не столько учителем, сколько странной и милой девушкой.

Если и был кто-то, кого эта проверка внешнего вида и поведения раздражала больше нас, так это, наверное, она и Дун Ли.

Дун Ли считал это формализмом и скукой.

Учительница Цзян считала, что это мешает ей сачковать, и это ее бесило.

Но как бы она ни злилась, каждый раз, принимая учеников с неподходящими прическами, которых к ней отправлял завуч, учительница Цзян относилась к ним с большим сочувствием.

Говорили, что она даже специально ходила в парикмахерскую рядом со школой, чтобы тайно перенять мастерство, — только ради того, чтобы наши прически соответствовали требованиям и при этом выглядели прилично.

Но сегодня Чу-шань попался завучу, а его методы были уж слишком грубыми.

Поэтому, когда миску сняли, завуч, возможно, и сам понял, что перегнул палку. Его гнев поутих, он больше не упоминал о наказании и просто махнул рукой, чтобы Чу-шань возвращался в класс.

Чу-шань вошел в класс через заднюю дверь, накинув школьную куртку на голову.

Хотя он старался не шуметь, все в классе тут же уставились на него.

Сидевший сзади Толстяк чуть ли не рыдал и бил кулаками по столу:

— Самого красивого физорга нашей Хэнчжунской школы вот так угробили! Чу-шань, не останавливай меня, я сейчас пойду и соберу твои волосы!

Тихий до этого класс оживился после этого яркого выступления Толстяка.

Я увидела, как Чу-шань под курткой, до этого сидевший с понурым лицом, не сдержался и усмехнулся.

Поскольку Дун Ли не было, чтобы нас прикрыть, все посмеялись и очень сознательно вернулись к самоподготовке.

Увидев, что на него больше никто не смотрит, Чу-шань стянул куртку.

Как бы это сказать… С такой стрижкой парикмахеры бы умерли с голоду. Но внешность у Чу-шаня была из тех, что не бросается в глаза сразу яркими чертами, но чем больше смотришь, тем красивее он кажется. Поэтому, если честно, кроме немного неровных слоев и преувеличенного изгиба по краям, в целом прическа не сильно его испортила.

Но Чу-шань, похоже, не мог так себя утешить. Полистав несколько страниц с заданиями, он снова убрал все со стола и лег спать.

Мне тоже стало как-то не по себе. Глядя на его подавленный вид, я почувствовала к нему некоторую жалость.

Подумав, я написала записку: «Очень даже мило, не так уж плохо, ха-ха».

Затем я аккуратно положила развернутую записку ему на колени.

Так он мог увидеть ее, просто открыв глаза, лежа на парте.

Положив записку, я не знала, когда он ее увидит. Но ближе к концу самоподготовки Чу-шань картинно потянулся. Сидевший впереди ученик услышал шум и обернулся. Чу-шань тут же похлопал его по плечу и спросил:

— Дизайн от завуча ведь неплох, да?

Что касается записки, то, убирая ее, он, возможно, не знал, что я смотрю. Он аккуратно сложил ее в квадратик и осторожно сунул в карман брюк.

После коротких каникул на Цинмин первым делом он попросил меня написать ему еще одну записку.

— Зачем тебе?

— Та, прошлая, была в кармане брюк. Мама перед стиркой не вытащила, ее размыло в клочья. Напиши мне еще одну.

— Когда это я тебе что-то писала?

— Ну ту, про мои волосы.

— Правда? Что-то я не помню.

— Ту, где ты написала, что я не так уж ужасно выгляжу!

Чу-шань немного разволновался, даже голос повысил.

Но он слишком долго меня подавлял, и теперь, когда я наконец взяла верх, мне не хотелось так быстро ему уступать.

Я пододвинула к нему свой стакан и, подражая его обычной манере, сказала:

— Принеси воды, очень тёплой.

— Не боишься обжечься?

— Тогда забудь про записку. У меня и так дел полно.

Сказав это, я почувствовала невероятное удовлетворение.

Потому что обычно, когда я просила Чу-шаня объяснить мне задачу, он вел себя точно так же.

Хотя в итоге он всегда помогал, но каждый раз заставлял меня делать то одно, то другое.

Это чувство было действительно приятным. Подумав об этом, я откинулась на спинку стула.

— Ли Жань, у тебя ведь деньги на карточке закончились? Хочешь постоять в очереди, чтобы пополнить?

— Еще чего! Там народу тьма. Это все проклятый Толстяк виноват, расплатился моей картой и потратил за раз половину моих денег на месяц.

— Ученик Чу-шань сказал, что на следующей перемене сходит пополнит тебе счет.

— Правда?

Ли Жань тут же вытащила свою карточку из ящика парты и с почтением протянула ее Чу-шаню обеими руками.

— Лучший физорг Хэнчжунской школы! Не зря тебя так хвалят, ты действительно этого заслуживаешь.

— Ли Лэ-тао, весело тебе? — вздохнул Чу-шань, принимая карточку Ли Жань.

— Очень весело.

— Ну что, наигралась?

— Почти.

Чу-шань пододвинул ко мне тетрадь и, понизив голос, немного обиженно сказал: — Так ты напишешь мне ту записку, которую я просил?

— У тебя сейчас волосы уже не уродливые, зачем она тебе? — спросила я, беря ручку и начиная писать.

— Да так, просто хочу.

— Ты такой странный человек.

— А ты просто глупышка.