Глава 1. Ваньчжао (Часть 2)

— Ты живёшь ради детей и внуков, а они ради тебя — нет. Хватит строить из себя жертву! — холодно ответила Линь Ваньчжао.

— Что с тобой? Почему ты так злишься? — недоумевал Лю Айго.

Линь Ваньчжао понимала, что срывается на мужа без причины. Сделав глубокий вдох, она попыталась объяснить: — Меня бесит, что Третий не думает о работе. Раньше все трое сыновей приезжали в конце года и только тогда просили денег. А этот, боясь, что братья его опередят, решил пораньше рот раскрыть. Если бы он так усердно работал, как выжимает из нас деньги, то не десять тысяч, а сколько угодно миллионов заработал бы!

— Третий с детства такой, — беззаботно ответил Лю Айго.

Линь Ваньчжао снова взяла нож, чтобы нарезать лук и чеснок, но руки её дрожали от гнева. Она положила нож на разделочную доску. — Не вмешивайся. Я знаю, что делаю. Мы стареем, у нас только доход от аренды. Ты дашь десять тысяч, он попросит двадцать… Если мы будем всем им помогать, то что останется нам? С каждым годом мы становимся старше. Если у нас не будет сбережений, то как мы будем лечиться, покупать лекарства? Что, будем у них милостыню просить?

— О чём ты говоришь? Я вырастил его, и он обязан заботиться обо мне в старости!

Лю Айго говорил с полной уверенностью!

А в душе Линь Ваньчжао поднималась волна печали. Они с мужем всегда так думали. У них трое сыновей и дочь. Дочь, как водится, вышла замуж и жила своей жизнью, а вот сыновей они растили, не жалея сил. Заботились не только о сыновьях, но и о внуках, ни в чём им не отказывая. И что получили взамен?

Когда снесли их старый дом и дали компенсацию — тысячу квадратных метров жилья, — ни один квадратный метр не был оформлен на них! Они думали, что в конечном итоге всё равно всё достанется детям, и решили разделить имущество заранее, чтобы избежать ссор между братьями в будущем.

Но в итоге, раздав всё своим «почтительным» детям и внукам, они сами доживали свой век в съёмной квартирке, ни дня не прожив в новой квартире.

И за это ещё нужно быть благодарными, ведь арендную плату за эту квартирку платили их «заботливые» дети! И на жизнь им тоже давали деньги дети. Жили на их деньги, ели на их деньги, а когда умрут, дети ещё и на похороны скинутся — на погребальную одежду, кремацию, захоронение… Такие огромные расходы, такая забота — как тут не быть благодарными?!

Каждый раз, думая об этом, Линь Ваньчжао готова была себя убить!

Что же она за мать такая? Она всегда думала только о детях и внуках, ничего для себя не желая. И как же она умудрилась вырастить таких «заботливых» отпрысков?!

Ради чего она прожила свою жизнь?

Неужели ради унижения?

Она нарезала лук, чеснок, разогрела масло на сковороде, бросила туда лук и чеснок…

Да, именно ради унижения. Отдавать всю себя таким детям и внукам — разве это не унижение? Если бы не её жертвенность, не дожила бы она до такого конца.

В аромат обжаренного лука и чеснока с шипением полетели нарезанные листья пекинской капусты. Горячий пар окутал Линь Ваньчжао, и в её голове снова зазвучали голоса «заботливых» детей и внуков, обсуждавших, как разделить расходы на её лечение. Это происходило возле её холодной, продуваемой всеми ветрами квартирки:

— Старший, ты больше всех пользовался родительскими благами. Твоя квартира больше, чем у нас. Ты должен больше заплатить.

— А вы молчите! Я сам покупал себе квартиру после университета. А вы, Второй и Третий, разве сами заработали на свои квартиры? Разве не родители дали вам деньги на первый взнос?

— Сестра, ты тоже не молчи. Сейчас равноправие. Забота о родителях — это обязанность всех детей. Неужели мы, братья, должны всё оплачивать сами? Ты тоже должна внести свою долю. Отец ведь дал тебе пятьсот тысяч.

— Не смейте меня сюда приплетать! Мне от родительской квартиры ни копейки не досталось. Да, отец дал мне пятьсот тысяч, но вам он дал по миллиону! Вы получили и деньги, и квартиры, и никто тогда не предлагал поделиться со мной. А теперь вы хотите, чтобы я платила за лечение? Как вам не стыдно!

Холод словно проникал в каждую клеточку её тела, растекаясь от сердца к конечностям, леденя душу. Линь Ваньчжао лежала в постели, обессиленная, но в полном сознании. Она не чувствовала ни стыда, ни обиды — эти чувства давно угасли за двадцать с лишним лет её старости. Она молча молилась: «Господи, дай мне умереть!»

Она так хотела умереть, чтобы не слышать этих разговоров.

Дело было не в обиде. Её сердце давно превратилось в кусок льда.

Просто она устала.

Усталые глаза медленно закрылись, сознание помутилось.

Когда она открыла глаза, ей показалось, что она всё ещё спит. Настенный календарь показывал чёткую дату: 26 декабря 2000 года.

Под датой по григорианскому календарю была строчка с датой по лунному календарю:

Первое декабря.

Это было первое декабря двухтысячного года.

В зеркале отражались седые волосы, гладкая кожа с морщинками и даже лёгкий румянец на щеках, оставшийся после сна. Встав с кровати, она почувствовала, что тело больше не тяжёлое и не отказывается слушаться. Суставы больше не скрипели, как старые заржавевшие механизмы. За окном был двор, в котором она прожила большую часть своей жизни. На высоких ветвях старой хурмы висели несобранные плоды, похожие на ярко-красные фонарики. В лучах утреннего солнца несколько воробьёв весело чирикали, клюя ягоды.

Я во сне или сон во мне?

Она так ясно помнила свою смерть, свою долгую, безрадостную старость, что ничто не могло её удивить. Даже то, что она, прожившая до глубокой старости, снова оказалась в прошлом.

В следующее мгновение Линь Ваньчжао сильно ущипнула себя за руку. Боль была настоящей.

Хорошо. Главное, что она жива.

Линь Ваньчжао распахнула окно и глубоко вдохнула морозный воздух декабря 2000 года. Она чувствовала в себе небывалую энергию.