Глава 6. Все дальше, дальше – и писем все меньше (Часть 6)

Глава 6. Все дальше, дальше – и писем все меньше (Часть 6)

Словно в подтверждение слов наследного принца, тем же вечером Фэн Цзян лично явился в шатер Дугу Яо.

Он принес альбом с рисунками, на которых были изображены несколько усадеб, и тихо спросил Дугу Яо, какая ей нравится больше.

Сначала Дугу Яо не поняла: зачем все это, если он все равно собирается ее убить?

Но вскоре она осознала: Фэн Цзян просто проявил сострадание. Зная, что она скоро умрет, он решил дать ей немного надежды, пустое обещание, подарить мимолетную, иллюзорную радость.

А может, он наконец почувствовал некоторую вину за то, что собственноручно разрушил все в ее жизни, и теперь, в самом конце, хотел, чтобы она умерла спокойно, боясь, что после смерти она превратится в злого духа и будет преследовать его.

Все это казалось ей смехотворным.

— Ван, — тихо начала она. — Ребенок… скоро должен родиться.

Рука Фэн Цзяна, державшая альбом, слегка дрогнула.

Выражение его лица не изменилось, но костяшки пальцев, сжимавших книгу, побелели. — Мм, я знаю.

Услышав этот ответ, Дугу Яо все поняла.

Поэтому он и хотел ее убить?

Разве он мог позволить ей родить этого ребенка?

К тому же, принцесса Шунь Го, носящая дитя с чужой кровью, убитая на глазах у людей Шунь Го — для армии Цинча это было бы радостнее любой победной вести.

— Я хочу… пойти во Дворец Шамана, попросить оберег для ребенка.

Она не поднимала головы, голос ее был тихим, а взгляд устремлен на собственный округлившийся живот. — Вражда — это наше дело, ребенок ни в чем не виноват.

Дугу Яо продолжила: — Ван, ты помнишь историю, которую я рассказывала тебе очень давно?

Фэн Цзян не мог помнить.

Слова игрушки должны лишь радовать слух, вникать в них необязательно.

И вот теперь она хриплым голосом рассказала ему снова.

— Моя мать-наложница говорила, что все дети, прежде чем прийти в мир людей, живут на облаках. Каждый день они лежат на облаках и смотрят вниз, пока не увидят маму и папу, которые им понравятся. Тогда они спрыгивают с облаков и приходят в мир людей, чтобы стать их детьми.

Неужели и ее ребенок с Фэн Цзяном так же, полный любви и ожидания, спустился с небес, выбрав ее своей матерью?

Но Дугу Яо оказалась такой недостойной матерью, это она подвела своего еще не рожденного ребенка.

Говоря это, она медленно заплакала.

Фэн Цзян смотрел на нее и после некоторого молчания сказал: — Я помню.

Я все помню.

Дугу Яо вдруг усмехнулась: — Я бы предпочла, чтобы ты не помнил.

Прекрасно зная, с какой надеждой его дитя пришло в этот мир, он все равно собирался убить его.

Фэн Цзян больше ничего не сказал.

Он выглядел очень уставшим. Прикрыв глаза, он откинулся на спинку кресла и лишь спустя долгое время произнес:

— Я отвезу тебя во Дворец Шамана.

Дворец Шамана находился не в Даду, а у подножия горы Агэр.

Гора Агэр была священной горой Цинча. Здесь брала начало река Фэнь Шуй, которая текла через бескрайние степи, питая бесчисленные живые существа, а затем через Заставу Юймэнь входила в Шунь Го и устремлялась на восток, к морю.

Шаманы были семьей, из поколения в поколение служившей Богине Цинча. У подножия горы стоял трехэтажный белоснежный храм. Внутри горели девяносто девять неугасимых лампад, заправленных ячьим маслом, и у каждой лампады денно и нощно дежурила чистая девственница.

Повозка покачивалась, дорога прошла в молчании.

Дугу Яо смотрела в окно на приближающийся храм и вдруг сказала: — Ван, я слышала, армия скоро прорвется через горы Янь.

Горы Янь находились к северу от столицы Шунь Го и были последним рубежом обороны против Цинча.

Если Цинча преодолеет горы Янь, Шунь Го ждет гибель.

В Шунь Го понимали важность гор Янь и сосредоточили там большие силы, долгое время сдерживая Цинча.

Поэтому Фэн Цзян и решил убить Дугу Яо именно сейчас, чтобы поднять боевой дух.

К несчастью для него, проведшего полжизни в походах и интригах, он просчитался в одном.

Она медленно повернула голову и слабо улыбнулась ему: — Я ни за что не позволю тебе добиться своего.

Темно-красная кровь хлынула из уголка губ Дугу Яо. Она без сил откинулась назад, позволяя крови свободно течь, окрашивая уродливые старые шрамы на щеках так, что они казались свежими ранами.

Она приняла яд.

===

Дугу Яо проглотила горсть цветков аконита.

Аконит был эмблемой князя Сян, Фэн Цзяна. В его владениях народ почитал аконит, так что достать его было нетрудно.

Но редко кто использовал его для самоубийства.

Это был самый страшный яд в степи, от которого даже самые стойкие воины теряли сознание от боли.

Когда Фэн Цзян, неся ее на руках, ворвался во Дворец Шамана, она уже не могла говорить.

Двери храма распахнулись, гулкие звуки молитв стихли. Он стоял в дверях против света, его одежда спереди была залита кровью. — Где шаман? — хрипло спросил он.

— Это я, — раздался неземной, отрешенный голос. Жрица в холодных белых одеждах опустила молитвенное колесо и слегка нахмурилась. — Кто вы?

— Князь Сян, Фэн Цзян, — коротко ответил он и шагнул прямо в главный зал. — Спасите ее.

Жрица, казалось, на мгновение растерялась, но это была лишь мимолетная слабость. Она быстро взяла себя в руки и приказала другим жрецам унести Дугу Яо во внутренние покои.

Яд терзал ее внутренности, но Дугу Яо оставалась в сознании. В ее красивых, изящных глазах была лишь пустота, взгляд ни на чем не задерживался.

Жрецы входили и выходили, вливая ей чашу за чашей отвары. Лишь на рассвете им удалось вывести большую часть яда.

Дугу Яо лежала на кровати, вся мокрая от холодного пота, словно ее только что вытащили из воды.

Процесс выведения яда был мучительным, но она не издала ни звука, лишь молча плакала над детским нагрудником, который сжимала в руке.

Она сжимала его так сильно, что ногти сломались, оставив на новом шелке пятна крови в форме полумесяцев.

У Дугу Яо уже не было сил поднять руку. Она опустила взгляд на скомканный нагрудник и вдруг горько усмехнулась.

— Ваше Высочество… Ваше Высочество!

Снаружи послышались испуганные крики жрецов. Затем дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошел наследный принц с едва сдерживаемым гневом на лице.

Он оттолкнул жреца, пытавшегося его остановить, и схватил Дугу Яо за горло. — Дугу Яо, твоя жизнь так ничего не стоит?!

Его пальцы были холодными и сильными. Дугу Яо задыхалась, ее бескровные губы слабо шевелились. — …Это вы обесценили мою жизнь, — с трудом выговорила она.

Наследный принц на мгновение замер.

Она впервые видела его таким растерянным.

В следующее мгновение его длинные пальцы резко сжались. Багровый румянец мгновенно залил бледные щеки Дугу Яо.

— Ваше Высочество! — вскрикнул жрец.

Он свирепо смотрел на нее, как змея на добычу, словно собираясь сломать ее хрупкую шею.

Но в итоге он этого не сделал, а лишь резко отшвырнул ее.

Дугу Яо тяжело упала на мягкие подушки, откашлявшись кровью.

— Ты думаешь, если умрешь, Фэн Цзян ничего не сможет с тобой сделать?

Наследный принц холодно усмехнулся. — Говорю тебе, если ты умрешь, Фэн Цзян бросит твое тело волкам перед строем обеих армий.

Дугу Яо слабо улыбнулась и хрипло ответила: — Я знаю.

===

Тело Дугу Яо было слишком истощено, к тому же приближался срок родов, поэтому дальнейший путь был невозможен, и она осталась во Дворце Шамана.

Фэн Цзян даже не взглянул на нее и вернулся в военный лагерь. Говорили, что принцесса Уя тайно сбежала из Даду, чтобы найти его, и он поспешил назад, чтобы быть с ней.

Почти все уже молчаливо признали, что настоящей княгиней Фэн Цзяна была принцесса Уя.

Фэн Цзян пообещал, что после падения столицы Шунь Го он преподнесет Императорскую печать Шунь Го в качестве выкупа за невесту и женится на принцессе Уя.

Все это ей рассказала Баоинь.

Баоинь беспокоилась о Дугу Яо и в одиночку пришла во Дворец Шамана, чтобы ухаживать за ней.

Она знала, что Дугу Яо скоро родит, и ей нельзя оставаться одной.

Дугу Яо спокойно слушала новости из военного лагеря, никак не реагируя.

Во Дворце Шамана она нашла много древних книг. Никто не обращал на нее внимания, и она целыми днями просиживала в библиотеке за чтением.

Через несколько дней Баоинь в панике вбежала в комнату, ее голос дрожал: — Госпожа, госпожа, беда, беда!

Дугу Яо подняла голову от книги.

Баоинь с глухим стуком упала на колени и разрыдалась: — Госпожа, что же делать, ван пришел за вами с людьми…

Дугу Яо была необычайно спокойна. Сквозь плач Баоинь она спросила: — Сегодня четырнадцатое число пятого месяца, верно?

Баоинь всхлипнула и кивнула.

Четырнадцатое число пятого месяца — благоприятный день, подходящий для установки балок, начала земляных работ и военных действий.

Наступление на горы Янь должно было начаться сегодня.

Фэн Цзян пришел, чтобы забрать ее на поле боя у гор Янь.

Он хотел на глазах у воинов Шунь Го лично убить ее, принцессу, чтобы унизить Шунь Го.

Ее губы слегка шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но в этот момент низ живота пронзила разрывающая боль. Тут же раздался панический крик Баоинь: — Госпожа, госпожа, у вас кровь! Люди, скорее сюда!

Боль, словно железная рука, сжимавшая ее внутренности во время наказания, волной прокатилась по всему телу, поглощая остатки сознания.

Она боролась целых четыре часа, с вечера до глубокой ночи. Истекая кровью, она наконец родила мертвого ребенка.

— Их дитя, так и не успев взглянуть на этот мир, погибло в утробе матери.

По щеке Дугу Яо скользнула влажная дорожка — то ли слеза, то ли пот.

Бледные, потрескавшиеся губы шевельнулись. — Дай мне посмотреть на него, — сказала она.

Баоинь, молча плача, осторожно принесла ребенка.

Ее дитя тихо лежало в шкуре белого волка. Личико было бледным, как бумага, тельце — легким и мягким, словно облачко.

Это был мальчик. Черты лица, глаза — очень похожи на Дугу Яо, округлые и изящные.

Нос и губы — точь-в-точь как у Фэн Цзяна, с красивыми, плавными линиями.

Он крепко зажмурился, выражение лица было умиротворенным, как у любого младенца, мирно спящего на руках у матери.

Под глазом у него была слезная родинка.

Взгляд Дугу Яо долго покоился на лице сына. — "Рубят деревья на склоне, цедят вино в изобилии…"

Ее голос был очень тихим, словно она боялась разбудить спящего младенца.

— А Янь, если есть следующая жизнь, мама желает тебе жизни без забот о еде и одежде, с обильными подношениями и вином, чтобы ты родился ребенком в обычной семье.

Она закрыла глаза и, наклонившись, поцеловала слезную родинку сына, беззвучно рыдая.