Глава 5: Первая прогулка

Глава 5: Первая прогулка

Начинало светать.

Дым из труб вился к небу.

Цзян Мяньмянь, со свежей сухой пеленкой под попой, уютно устроилась в объятиях Матушки и, обхватив ручками ее упругую большую «миску с едой», усердно сосала молоко.

Кажется, это была не иллюзия: утром она дала Матушке воды из источника, и теперь молоко стало слаще и гуще обычного. И оно не кончалось после пары глотков, а текло и текло, пока она сама, насытившись, не икнула и не прекратила есть.

За месяц с лишним она впервые наелась досыта. Цзян Мяньмянь почувствовала, что ожила.

Оставалось надеяться, что в следующий раз она успеет заплакать до того, как окажется в луже…

Напившись молока, она снова потянулась ручкой к источнику. Вода в нем журчала, но он оставался размером с маленькую чашу, или даже стаканчик, с тонким слоем на дне. Когда она выпивала, вода медленно возвращалась к прежнему уровню.

Попив воды из источника, она почувствовала, что ее обоняние стало чуточку лучше.

Она могла уловить исходящий от себя свежий запах молока и… какашек.

Цинь Лося посмотрела на размахивающую ручками дочку и невольно улыбнулась.

Она встала, и тело ее не качнулось — казалось, к ней вернулась прежняя ловкость, как до родов.

Да и что говорить, деревенские женщины не такие уж неженки. Она отдыхала целый месяц.

Она всегда была трудолюбивой. С самого утра не только прибралась во всем доме, вымела каждый уголок, но и одним махом переколола все дрова во дворе.

Закончив колоть дрова, она сама с удивлением посмотрела на получившуюся поленницу.

Кажется, силы у нее прибавилось, и она даже не запыхалась. Неужели так хорошо отдохнула?

Сделав дела, Цинь Лося съела сухую лепешку, запив ее простым утренним отваром, затем привязала куском ткани дочку себе на грудь и вышла из дома.

Это был первый раз, когда Цзян Мяньмянь покинула дом, и она была немного взволнована. Она глубоко вдохнула и тут же почувствовала смешанный запах перебродившего навоза…

Эх, задержать дыхание она не успела. Цзян Мяньмянь оставалось только уткнуться лицом в грудь Матушки.

Они шли довольно долго, прежде чем встретили людей. Похоже, их дом стоял на отшибе, не в центре деревни.

Матушка по пути здоровалась со всеми. Цзян Мяньмянь слышала, как ее называли по-разному: «Цинь Ши», «Сяо Цинь», «Невестка Лося», «Невестка семьи Цзян», «Матушка Фэна». Кажется, у Матушки были хорошие отношения с односельчанами.

Там, где людей было больше, запах навоза стал слабее. Цзян Мяньмянь с любопытством вертела головой, ее темные глазки бегали по сторонам.

Какая-то старушка протянула руку и схватила ее за ножку.

Цзян Мяньмянь даже вздрогнула. Лицо старушки было изрезано глубокими морщинами и выглядело немного пугающе, но глаза смотрели очень ласково.

Сухие пальцы сжали ее ножку, но Цзян Мяньмянь не стала брыкаться, а лишь с любопытством уставилась на старушку.

Старушка легонько пощупала ножку Мяньмянь и сказала: — Крепенькая, живая. Счастливая будет.

Цинь Лося с улыбкой сказала дочери: — Это твоя Двоюродная бабушка. Двоюродная бабушка говорит, что ты хорошая, значит, так и будет.

Цзян Мяньмянь широко открыла рот, заагукала и задергала ручками и ножками.

Никто не похвалил ее внешность. Неужели она такая некрасивая?

Цинь Ши впервые вышла с ребенком после окончания послеродового периода. Вчера еще сваха, Шестая Тётя, говорила, что маленькая дочка Цзянов не выживет, черная и худая, как мышонок. Поэтому все с любопытством сбежались посмотреть.

Увидев девочку в пеленках, люди согласились, что она темновата и худовата, но в те времена пухлые младенцы были редкостью, чернота и худоба были нормой. Девочка выглядела живой и бодрой, не плакала, не капризничала, вела себя очень смирно и вызывала симпатию.

Матушка А Цуй как раз хвасталась, что ее А Цуй скоро поедет в Фучэн наслаждаться жизнью, но тут все внимание переключилось.

Она тоже подошла взглянуть.

— Пф, — фыркнула она. — Что тут смотреть, черная да худая.

— Ц-ц-ц, Шестая Тётушка хоть и грубовата, но правду говорит. Эту девчонку и правда трудно будет выходить, — продолжала Матушка А Цуй. — Матушка Фэна, сама-то ты крепкая, а ребенку ничего не оставила. Девчонка темная и худющая. Вот если бы Старый Е из Фучэна присмотрел твою Цзян Юй, можно было бы на те деньги лекарств ребенку купить, хоть немного бы откормила.

Говоря это, Матушка А Цуй потрогала новую серебряную шпильку в своих волосах.

Старая серебряная шпилька с двумя подвесками, но для деревни это было уже чем-то выдающимся.

Матушка А Цуй больше всех в деревне не любила Цинь Ши, у них были какие-то старые счеты. Она постоянно хвасталась своей дочерью А Цуй, всегда сравнивая ее с Цзян Юй, говоря, что Цзян Юй ленивая и жадная, а ее А Цуй — трудолюбивая и экономная.

— Матушка Цуй, какая у тебя шпилька красивая! Наверное, дорогая? — с натянутой улыбкой попыталась сменить тему одна из женщин.

Цзян Мяньмянь с любопытством посмотрела на говорившую. Так вот она какая, Матушка А Цуй, которой ее Матушка собиралась сломать ногу. Говорит и правда неприятно.

Лицо ее, кажется, было припудрено, но неравномерно. Скулы высокие, кожа довольно белая. Вид у нее был сварливый.

Уж лучше ее собственная Матушка с большим круглым лицом.

Цзян Мяньмянь поспешно подняла голову и прижалась к Матушке.

— Да что это! Вот Шестая Тётя говорит, когда моя А Цуй попадет в Фучэн, вот там шпильки так шпильки! — продолжала хвастаться Матушка А Цуй. — У господина в Фучэне дом большой, с четырьмя дворами! Четыре двора, вы знаете, что это такое? У них слуги живут лучше, чем мы! Эх, Матушка Фэна, я слышала, Шестая Тётя к вам заходила, да не приглянулась ей твоя Цзян Юй. Говорит, нерасторопная она, не то что наша А Цуй, умница и труженица.

На этот раз Цинь Лося не рассердилась. Она лишь покачала дочку на руках и с улыбкой ответила: — Да, Шестая Тётя предлагала восемьдесят лянов серебра. Но наша Цзян Юй и правда немного неуклюжая, жаль.

Хвастливое выражение на лице Матушки А Цуй тут же сменилось злостью. Восемьдесят лянов? А ей эта старая карга сказала десять! Значит, семьдесят лянов себе забрать хотела! Негодница!

Матушка А Цуй мгновенно изменилась в лице. Забыв про хвастовство, она сорвалась с места и побежала к дому Шестой Тётушки.

Нужно было с ней разобраться.

Толпа последовала за ней, предвкушая зрелище.

Цинь Лося сказала, что ей нужно возвращаться домой готовить еду, и пошла своей дорогой.

Зрелища больше не было, и Цзян Мяньмянь начала дремать в объятиях Матушки.

Сквозь сон она чувствовала, как Матушка идет. Ее покачивало, как в автобусе по дороге в школу, и от этого она заснула еще крепче.

Когда она снова проснулась, то обнаружила, что ее переместили Матушке за спину.

Матушка привязала ее куском ткани — надежнее любого слинга, очень устойчиво.

Сейчас Матушка двигалась довольно резко, поэтому и разбудила ее.

Матушка то поднималась, то опускалась, кажется, она копала яму.

И тут маленькая Мяньмянь, сидевшая у нее за спиной, вдруг почувствовала сильное желание покакать. Она открыла рот и заревела.

Ее рев напугал Матушку.

Цинь Лося быстро сняла ребенка со спины. Увидев, что дочка покраснела и выгибает попу, она поняла, что та хочет какать.

С этим ребенком было действительно легко. Цинь Лося взяла ее, развела ей ножки и начала уговаривать покакать.

— Пс-пс-пс, маленькая доченька, какай, пс-пс-пс…

Покакав, Цзян Мяньмянь почувствовала облегчение и окончательно проснулась. Матушка снова привязала ее себе за спину, и покачивание возобновилось.

Она думала, Матушка пошла домой, но, похоже, это была работа в поле?

Какая трудолюбивая.

Смотреть, как Матушка копает землю, тоже было успокаивающе. Цзян Мяньмянь не удержалась и начала агукать в такт: «В маленьком садике копаю-копаю… копаю-копаю…»

Слыша, как дочка что-то лопочет, Цинь Лося стала копать быстрее.

На глазах у Мяньмянь Матушка выкопала большую и глубокую яму. Действительно глубокую. Это она собиралась сажать… человека? Судя по глубине?

Затем Матушка забросала яму сверху перегноем, разным мусором и землей, выровняв так, что место стало неотличимо от окружающей земли. Через мгновение уже и не понять было, где копали.

Цзян Мяньмянь невольно повертела головой, но угол обзора и зрение были ограничены.

К тому же, повернувшись, она уже не могла найти место, где только что была яма, если бы не запах ее собственных свежих какашек.

Закончив копать, Матушка с дочкой за спиной пошла обратно.

Вокруг садилось солнце, стояли деревья.

Матушка что-то напевала себе под нос:

— Желтая земля, зеленая трава растет, моя доченька пухлая и круглая, пухлая и круглая…

Цзян Мяньмянь тоже захотелось запеть:

— Если будет следующая жизнь, я на твоем пути обязательно выкопаю яму…