Глава 10

Комната в замке.

Входяткороль,РозенкранциГильденстерн.

Он ненавистен мне, да и нельзяДавать простор безумству. Приготовьтесь;Я вас снабжу немедля полномочьем,И вместе с вами он отбудет в Англию;Наш сан не может потерпеть соседствоОпасности, которою всечасноГрозит нам бред его.

Мы снарядимся;Священная и правая забота —Обезопасить эту тьму людей,Живущих и питающихся вашимВеличеством.

Жизнь каждого должнаВсей крепостью и всей броней душиХранить себя от бед; а наипачеТот дух, от счастья коего зависитЖизнь множества. Кончина государяНе одинока, но влечет в пучинуВсе, что вблизи: то как бы колесо,Поставленное на вершине горной,К чьим мощным спицам тысячи предметовПрикреплены; когда оно падет,Малейший из придатков будет схваченГрозой крушенья. Искони временМонаршей скорби вторит общий стон.

Готовьтесь, я прошу вас, в скорый путь;Пора связать страшилище, что бродитТак, нестреноженно.

Мы поспешим.

РозенкранциГильденстернуходят.

ВходитПолоний.

Мой государь, он к матери пошел;Я спрячусь за ковром, чтоб слышать все;Ручаюсь вам, она его приструнит;Как вы сказали — и сказали мудро, —Желательно, чтоб кто-нибудь другой,Не только мать — природа в них пристрастна, —Внимал ему. Прощайте, государь;Я к вам зайду, пока вы не легли,Сказать, что я узнал.

Благодарю.Полонийуходит.О, мерзок грех мой, к небу он смердит;На нем старейшее из всех проклятий —Братоубийство! Не могу молиться,Хотя остра и склонность, как и воля;Вина сильней, чем сильное желанье,И, словно тот, кто призван к двум делам,Я медлю и в бездействии колеблюсь.Будь эта вот проклятая рукаПлотней самой себя от братской крови,Ужели у небес дождя не хватитОмыть ее, как снег? На что и милость,Как не на то, чтоб стать лицом к вине?И что в молитве, как не власть двойная —Стеречь наш путь и снискивать прощеньеТому, кто пал? Вот, я подъемлю взор, —Вина отпущена. Но что скажу я?«Прости мне это гнусное убийство»?Тому не быть, раз я владею всем,Из-за чего я совершил убийство:Венцом, и торжеством, и королевой.Как быть прощенным и хранить свой грех?В порочном мире золотой рукойНеправда отстраняет правосудьеИ часто покупается законЦеной греха; но наверху не так:Там кривды нет, там дело предлежитВоистине, и мы принужденыНа очной ставке с нашею винойСвидетельствовать. Что же остается?Раскаянье? Оно так много может.Но что оно тому, кто нераскаян?О жалкий жребий! Грудь чернее смерти!Увязший дух, который, вырываясь,Лишь глубже вязнет! Ангелы, спасите!Гнись, жесткое колено! Жилы сердца!Смягчитесь, как у малого младенца!Все может быть еще и хорошо.(Отходит в сторону и становится на колени.)

Полонийуходит.

Теперь свершить бы все, — он на молитве;И я свершу; и он взойдет на небо;И я отмщен. Здесь требуется взвесить:Отец мой гибнет от руки злодея,И этого злодея сам я шлюНа небо.Ведь это же награда, а не месть!Отец сражен был в грубом пресыщенье,Когда его грехи цвели, как май;Каков расчет с ним, знает только небо.Но по тому, как можем мы судить,С ним тяжело; и буду ль я отмщен,Сразив убийцу в чистый миг молитвы,Когда он в путь снаряжен и готов?Нет.Назад, мой меч, узнай страшней обхват;Когда он будет пьян, пли во гневе,Иль в кровосмесных наслажденьях ложа;В кощунстве, за игрой, за чем-нибудь,В чем нет добра. — Тогда его сшиби,Так, чтобы пятками брыкнул он в небоИ чтоб душа была черна, как ад,Куда она отправится. — Мать ждет, —То лишь отсрочку врач тебе дает.(Уходит.)

Слова летят, мысль остается тут;Слова без мысли к небу не дойдут.(Уходит.)