Клавдий, король Датский.
Гамлет, сын покойного и племянник царствующего короля.
Фортинбрас, принц Норвежский.
Полоний, ближний вельможа.
Горацио, друг Гамлета.
Лаэрт, сын Полония.
Вольтиманд
Корнелий
Розенкранц
Гильденстерн
Озрик
Первый дворянин
Второй дворянин
придворные.
Священник.
Марцелл
Бернардо
офицеры.
Франсиско, солдат.
Рейнальдо, слуга Полония.
Актеры.
Два могильщика.
Капитан.
Английские послы.
Гертруда, королева Датская, мать Гамлета.
Офелия, дочь Полония.
Призрак отца Гамлета.
Вельможи,дамы,офицеры,солдаты,моряки,гонцыидругие слуги.
Кто здесь?
Нет, сам ответь мне; стой и объявись.
Король да здравствует!
Бернардо?
Он.
Вы в самое пожаловали время.
Двенадцать бьет; иди ложись, Франсиско.
Спасибо, что сменили; холод резкий,И мне не по себе.
Все было тихо?
Мышь не шевельнулась.
Ну, доброй ночи.И если встретишь остальных — МарцеллаИли Горацио, — поторопи их.
Я их как будто слышу. — Стой! Кто тут?
Друзья стране.
И люди датской службы.
Покойной ночи.
С богом, честный воин;А кто сменил тебя?
Пришел Бернардо.Покойной ночи.(Уходит.)
Эй! Бернардо!
Что,Горацио с тобой?
Кусок его.
Привет, Горацио; Марцелл, привет.
Ну что, опять сегодня появлялось?
Я ничего не видел.
Горацио считает это нашейФантазией, и в жуткое виденье,Представшее нам дважды, он не верит;Поэтому его я пригласилПосторожить мгновенья этой ночи,И, если призрак явится опять,Пусть взглянет сам и пусть его окликнет.
Чушь, чушь, не явится.
Давайте сядемИ двинем вновь на штурм твоих ушей,Для нашего рассказа неприступных,Все, что мы видели.
Ну хорошо,Присядем и послушаем Бернардо.
Минувшей ночью,Когда вон та звезда, левей Полярной,Пришла светить той области небес,Где блещет и теперь, Марцелл и я,Едва пробило час...
Тсс, замолчи; смотри, вот он опять!
Совсем такой, как был король покойный.
Ты книжник; обратись к нему, Горацио.
Похож на короля? Взгляни, Горацио.
Да; я пронизан страхом и смущеньем.
Он ждет вопроса.
Спрашивай, Горацио.
Кто ты, что посягнул на этот часИ этот бранный и прекрасный облик,В котором мертвый повелитель датчанСтупал когда-то? Заклинаю, молви!
Он оскорблен.
Смотри, шагает прочь!
Стой! Молви, молви! Заклинаю, молви!
Ушел — и не ответил.
Ну что, Горацио? Дрожишь и бледен?Пожалуй, это не одна фантазия?Что скажешь ты?
Клянусь вам богом, я бы не поверил,Когда бы не бесспорная порукаМоих же глаз.
Похож на короля?
Как ты сам на себя.Такой же самый был на нем доспех,Когда с кичливым бился он Норвежцем;Вот так он хмурился, когда на льдуВ свирепой схватке разгромил поляков.Как странно!
И так он дважды в этот мертвый часПрошел при нашей страже грозным шагом.
Что в точности подумать, я не знаю;Но вообще я в этом вижу знакКаких-то странных смут для государства.
Не сесть ли нам? И пусть, кто знает, скажет,К чему вот эти строгие дозорыВсеночно трудят подданных страны?К чему литье всех этих медных пушекИ эта скупка боевых припасов,Вербовка плотников, чей тяжкий трудНе различает праздников от будней?В чем тайный смысл такой горячей спешки,Что стала ночь сотрудницею дня?Кто объяснит мне?
Я; по крайней мереЕсть слух такой. Покойный наш король,Чей образ нам сейчас являлся, был,Вы знаете, норвежским Фортинбрасом,Подвигнутым ревнивою гордыней,На поле вызван; и наш храбрый Гамлет —Таким он слыл во всем известном мире —Убил его; а тот по договору,Скрепленному по чести и законам,Лишался вместе с жизнью всех земель,Ему подвластных, в пользу короля;Взамен чего покойный наш корольРучался равной долей, каковаяПереходила в руки Фортинбраса,Будь победитель он; как и егоПо силе заключенного условьяДосталась Гамлету. И вот, незрелойКипя отвагой, младший ФортинбрасНабрал себе с норвежских побережийВатагу беззаконных удальцовЗа корм и харч для некоего дела,Где нужен зуб; и то не что иное, —Так понято и нашею державой, —Как отобрать с оружием в руках,Путем насилья сказанные земли,Отцом его утраченные; вотЧем вызваны приготовленья нашиИ эта наша стража, вот причинаИ торопи и шума в государстве.
Я думаю, что так оно и есть.Вот почему и этот вещий призракВ доспехах бродит, схожий с королем,Который подал повод к этим войнам.
Соринка, чтоб затмился глаз рассудка.В высоком Риме, городе побед,В дни перед тем, как пал могучий Юлий,Покинув гробы, в саванах, вдоль улицВизжали и гнусили мертвецы;Кровавый дождь, косматые светила,Смущенья в солнце; влажная звезда,В чьей области Нептунова держава,Болела тьмой, почти как в судный день;Такие же предвестья злых событий,Спешащие гонцами пред судьбойИ возвещающие о грядущем,Явили вместе небо и земляИ нашим соплеменникам и странам.Призраквозвращается.Но тише, видите? Вот он опять!Иду, я порчи не боюсь. — Стой, призрак!Когда владеешь звуком ты иль речью,Молви мне!Когда могу я что-нибудь свершитьТебе в угоду и себе на славу,Молви мне!Когда тебе открыт удел отчизны,Предвиденьем, быть может, отвратимый,О, молви!Или когда при жизни ты зарылНаграбленные клады, по которымВы, духи, в смерти, говорят, томитесь,Поет петух.То молви; стой и молви! — ЗадержиЕго, Марцелл.
Призраквозвращается.
Поет петух.
Ударить протазаном?
Да, если двинется.
Он здесь!
Он здесь!
Ушел!Напрасно мы, раз он так величав,Ему являем видимость насилья;Ведь он для нас неуязвим, как воздух,И этот жалкий натиск — лишь обида.
Он бы ответил, да запел петух.
И вздрогнул он, как некто виноватыйПри грозном оклике. Я слышал, будтоПетух, трубач зари, своей высокойИ звонкой глоткой будит ото снаДневного бога, и при этом зове,Будь то в воде, в огне, в земле иль в ветре,Блуждающий на воле дух спешитВ свои пределы; то, что это правда,Нам настоящий случай доказал.
Он стал незрим при петушином крике.Есть слух, что каждый год близ той поры,Когда родился на земле спаситель,Певец зари не молкнет до утра;Тогда не смеют шелохнуться духи,Целебны ночи, не разят планеты,Безвредны феи, ведьмы не чаруют, —Так благостно и свято это время.
Я это слышал и отчасти верю.Но вот и утро, рыжий плащ накинув,Ступает по росе восточных гор.Прервемте стражу; и, я так бы думал,То, что мы ночью видели, не скроемОт молодого Гамлета; клянусь,Что дух, немой для нас, ему ответит.Согласны вы, чтоб мы ему сказали,Как это нам велят любовь и долг?
Да, я прошу; и я сегодня знаю.Где нам его найти всего верней.
(Нет комментариев)
|
|
|
|