Глава 4. Ссора

Похороны организовал Гу Нин. Он бесстрастно смотрел на фотографию на надгробье — застывшую в черно-белом снимке улыбку — и на седовласого старика, обнимавшего могильную плиту.

Внезапный порыв ветра закружил опавшие листья.

В лучах утреннего солнца, в закатном свете, в жизни и за ее пределами.

Душа… ждет…

Закат окрасил небо в багровые тона, и солнце опустилось за горизонт, словно истекая кровью.

Тан Юйсинь проснулась от громких голосов.

Она ошеломленно открыла глаза и уставилась на облупившийся потолок. Это было очень давнее, почти забытое воспоминание. Настолько далекое, что она едва могла вспомнить, когда это было.

Такие обшарпанные стены были только в ее первом доме, доме отца. После своего ухода она больше туда не возвращалась. Многое стерлось из памяти, время неумолимо уносило воспоминания. Но она отчетливо помнила этот облупившийся потолок и старый вентилятор под ним, самый обычный, покрытый толстым слоем пыли.

— Тан Чжинянь, это моя дочь! Почему я должна ее тебе отдавать? — раздался женский голос, от которого, казалось, задрожал весь дом. Еще один кусок штукатурки отвалился от потолка.

— Тан Чжинянь, я забираю Синьсинь! Ты, мужик, сам себя прокормить не можешь, как ты собираешься растить ребенка?

— Нет, — пробормотал изможденный мужчина, сидевший на корточках. Его глаза покраснели, лицо осунулось, под глазами залегли темные круги.

— Синьсинь останется со мной. У меня никого, кроме нее, не осталось.

— Решать не тебе, — холодно усмехнулась женщина. — Я ее мать! Она всегда была ближе ко мне. Вот что мы сделаем: когда ребенок проснется, спроси ее, с кем она хочет жить.

Мужчина молчал, но было слышно, как он с трудом сглатывает.

Слезы не катились по его щекам — он, должно быть, глотал их вместе с горечью.

Тан Юйсинь слушала крики, доносившиеся снаружи. Долго слушала, не отрывая взгляда от потолка. Потом закрыла глаза. Она не знала, то ли заснула, то ли умерла.

Когда она снова открыла глаза, сквозь треснувшее стекло пробивались теплые лучи солнца.

Когда она умирала, была осень, холоднее зимы, ледяная осень. А сейчас, похоже, наступила весна.

— Юйсинь, иди кушать, — сказал мужчина, входя в комнату с миской в руках. Это был простой, загорелый крестьянин в выцветшей одежде. Его большие, как лопаты, руки держали маленькую миску.

Мужчина улыбался — простодушно и с любовью.

Он поставил миску перед Тан Юйсинь и потрепал ее по голове своей огромной рукой. — Сначала поешь, а потом папа возьмет тебя ловить рыбу. Хочешь?

Тан Юйсинь долго смотрела на мужчину. Она инстинктивно протянула руку, но ее собственная ручка оказалась крошечной. Она смотрела на нее, не двигаясь.

— Что такое? Не хочешь кушать? — Мужчина снова погладил ее по голове. — Тогда скажи, что ты хочешь? Папа тебе приготовит. У нас еще яйца есть. Моя Синьсинь хочет яичницу, да? Папа сейчас тебе ее сделает.