Видимо, Гу Цзин уже достаточно наслушался насмешек Чу Инъин и махнул на себя рукой.
Он больше ничего не говорил, отбросил все сомнения и молча уселся в тачку, обтянутую синей тканью.
Чу Инъин расширила тачку деревянными досками, так что по бокам было не тесно, а длины как раз хватало, чтобы Гу Цзин мог выпрямить ноги.
— Вот, возьми подстилку под ноги и под… ну, чтобы сидеть мягче было, — синяя занавеска откинулась, и внутрь просунулась бледная рука.
Сидеть мягче…
Уши принца покраснели так, что смотреть было больно. Он почти обрадовался, что находится внутри «кареты», и эта дерзкая девчонка не увидит его смущения.
Он взял подстилку и, смирившись, подложил ее под ноги.
Но снаружи снова раздался звонкий голос: — Подложил, куда надо? Дорога будет ухабистая, чтобы не отбить себе ничего.
Она говорила так, словно наставляла маленького ребенка, совершенно не обращая внимания на разницу полов.
Гу Цзин замер, помедлил мгновение и, с пылающими ушами, быстро подсунул подстилку под себя.
Он испугался.
Испугался, что эта девушка скажет еще что-нибудь из ряда вон выходящее.
Сквозь ткань Чу Инъин не видела лица юноши, но легко могла представить его реакцию и невольно усмехнулась.
— Это все знатные молодые господа такие милые, или только ты один?
Голос у девушки на самом деле был приятным.
Гу Цзин поперхнулся и, схватившись за деревянную планку, прикрепленную к тачке, закашлялся так, что покраснел до шеи.
Тут же под занавеску снова просунулась та самая ручка и мягко, но с хозяйской уверенностью, пару раз похлопала его по спине.
— Эх, какой же ты хилый. Если захочешь жениться, придется тебе как следует подкачаться.
Юноша, только что переставший кашлять, снова зашелся в приступе.
Он сжал кулаки, в его красивых черных глазах мелькнули растерянность и паника.
Как она может быть такой… такой…
Юноша перестал сопротивляться, закрыл глаза, решив успокоиться и ни о чем не думать, что бы Чу Инъин ни говорила.
— Ты уселся? Тогда поехали, — Чу Инъин вывела со двора вола.
Гу Цзин молча вздохнул с некоторым облегчением.
Он уже почти подумал, что девушка собирается толкать тачку сама.
Теперь, когда тачку тянул вол, он чувствовал себя не так неловко.
Чу Инъин, казалось, обладала врожденной способностью ладить с животными. Когда она вывела вола, тот пошел, покачиваясь, и даже радостно промычал.
Тянь Нян, услышав шум, вышла из дома: — Денег с собой хватит?
Чу Инъин с детства любила время от времени сама ходить на ярмарку. Вол знал дорогу, а у Инъин всегда было полно всяких диковинных штучек, так что она никогда не попадала впросак. Тянь Нян была за нее относительно спокойна.
Чу Инъин показала свои маленькие тигриные зубки и радостно улыбнулась: — Раз матушка спрашивает, значит, точно не хватит.
Она протянула ладонь вверх, словно белочка, просящая угощение.
Тянь Нян достала кусочек серебра, положила ей на ладонь и недовольно спросила: — Хватит?
— Ой, много! — воскликнула Чу Инъин. — Дай мне лучше десять медных монет.
Тянь Нян взглянула на нее: — Хорошо, посчитаешь потом. Потратишь десять монет, а остальное вернешь мне.
Чу Инъин хихикнула и промолчала, пряча серебро: — Ну, я пошла.
Раз уж деньги попали к ней в карман, разве можно их возвращать?
Вол медленно тянул тачку по деревенской тропинке.
Чу Инъин уселась на спину вола, не обращая внимания на его медленный шаг.
Время от времени она доставала из мешочка что-нибудь съестное и отправляла в рот. Погода была хорошая, и она, чувствуя себя совершенно свободно, даже напевала какую-то песенку.
Гу Цзин сидел в тачке, полуприслонившись к стенке. Синяя ткань служила ему своего рода преградой, отгораживая от легкого ветерка, солнечного света и девичьей песенки, но слабые отголоски все же доносились до него.
Он опустил глаза на свою раненую ногу, на которую была наложена шина.
Хотя отец Чу был всего лишь деревенским учителем в частной школе и по совместительству лекарем, его медицинские познания были весьма основательными. Он был образован и вежлив — жаль, что такой человек оказался в глуши.
Гу Цзин понял, почему его дед-император говорил, что среди простого народа всегда можно встретить скрытых мудрецов и отшельников.
Если бы не беспокойство о дворце, эти несколько дней отдыха здесь были бы самыми спокойными в его жизни.
Юноша смотрел на мелькавшие за занавеской деревья, слушал разговоры крестьян на дороге и испытывал странное, нелепое чувство сожаления.
Словно он и сам мог бы родиться в простой семье и прожить такую же бедную, но спокойную жизнь.
— Будешь? — синяя занавеска внезапно откинулась, и внутрь просунулся печеный батат.
Девушка повернулась вполоборота, ее лицо было залито солнечным светом.
Гу Цзин отчетливо разглядел ямочки на ее щеках.
Он впервые видел девушку с такой милой улыбкой.
Во дворце так открыто не смеялись. Служанки должны были избегать прямого взгляда вышестоящих, а если и улыбались, то с заискиванием и страхом.
Это было не по-настоящему.
— Эй, так будешь или нет? — поторопила Чу Инъин. Печеный батат был горячим и обжигал пальцы.
Гу Цзин вздрогнул, его взгляд наконец вернулся к еде.
— Ты же сегодня еще не завтракал, — сказала Чу Инъин. — Съешь это, чтобы перекусить. Все равно, когда вернешься домой, у тебя будут всякие деликатесы.
Даже зная, что он не останется ее будущим мужем, Чу Инъин, глядя на его красивое лицо, все равно хотела быть к нему доброй.
— …Спасибо, — Гу Цзин попытался поблагодарить, но лишь шевельнул губами, не издав ни звука.
Он помрачнел, взял печеный батат и, плотно сжав губы, долго сидел неподвижно.
По идее, с тех пор как он покинул дворец, прошло уже четыре или пять дней.
За четыре-пять дней от него не было никаких вестей, и отец-император с матушкой-императрицей уже давно должны были заметить неладное.
Однако среди народа не было никаких слухов.
В деревню у подножия горы приезжали искать какого-то важного государственного преступника, но никто не искал наследного принца династии Да Лин.
Гу Цзин интуитивно чувствовал, что здесь произошла какая-то неувязка.
Даже его тайная стража, которая должна была его защищать, до сих пор не объявилась.
У оказавшегося среди простолюдинов принца зародилось нехорошее предчувствие.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|