Глава 152. Саламандра, драконье яйцо и миссис Паркинсон

Пока саламандра радостно резвилась в камине, Антони расспросил Профессора Кеттлберна, как содержать её в кабинете, не превращая комнату в печь. 

— Всего лишь разновидность согревающих чар, Антони, плюс умение правильно выбрать дрова.

Профессор сделал вид, что его интересует, какой максимальной температуры может достигать огонь.

Он заметил, как Снейп несколько раз бросил взгляд на него и на сидящего в кресле-качалке старого Профессора, словно желая высказаться по поводу контроля температуры пламени. Однако Флинт что-то мямлил о том, что пойдет играть в Квиддич, а затем о том, что многие чистокровные семьи сделали ему предложения, одно из которых он, пожалуй, примет. Снейп лишь слушал с вытянутым лицом.

Профессор Кёттлберн с энтузиазмом продемонстрировал Антони свои секреты и предложил попробовать. Антони осторожно развел огонь, а Профессор Кёттлберн кочергой поддел саламандру и ловко перебросил её в пламя, разведённое Антони.

— Прохладно… Да, отлично, — старый Профессор, прищурившись, наблюдал за саламандрой, которая быстро меняла цвет. — Погодите-ка, горячо! Слишком горячо!

Не успел он договорить, как из огня выпрыгнула другая саламандра. Антони поспешно уменьшил пламя, опасаясь, что вскоре в камине Профессора появится целый выводок саламандр.

Профессор Кёттлберн подцепил вторую саламандру и осмотрел её: 

— Сойдет. Северус, тебе нужно?

Снейп повернулся и окинул оценивающим взглядом существо, цеплявшееся за кочергу:

 — Мелковата. На Косой аллее продают кровь саламандры более высокого качества.

— Ладно, — произнес Профессор Кёттлберн, бросил саламандру в банку, добавил туда пучок пламени и сунул её Антони. — Твоя.

Антони взял стеклянную банку, излучающую лёгкое тепло — тощая саламандра прижалась к стенке и тупо смотрела наружу. Поколебавшись, он принял подарок.

Хотя Профессор Кёттлберн, казалось, был готов продолжить беседу, Антони решил, что им со Снейпом пора прощаться: консультация по трудоустройству закончилась. Приближалось время ужина, из классов высыпали ученики. Антони слышал, как Сфинкс у входа спрашивал проходящих студентов, не хотят ли они попробовать отгадать несколько загадок, но все отказывались.

Уходя, Антони не удержался и оставил свой пиджак — на тот случай, если у мистера Флинта, чья средняя оценка по Чарам была «Удовлетворительно», вылетело из головы заклинание «Репаро».

И хотя Снейп считал, что Флинт силен как бык, неуклюж как горилла и до сих пор не знает, как пишется «Бодрящее зелье», Антони всё равно повесил свою мантию на бочку. Обняв охапку веток и листьев, а также прихватив банку с саламандрой, он вышел из кабинета Профессора Кёттлберна вместе со Снейпом. Снейп направился в Большой Зал на ужин, а Антони собирался зайти в хижину Хагрида и научить его хитростям разжигания огня.

Тогда, возможно, они поужинали бы тушеным мясом — среди листьев, которые дал ему Профессор Кёттлберн, была и душица, а у Хагрида водилось немало кур. Антони помнил, что видел у лесника в шкафу остальные ингредиенты, так что у них как раз хватило бы на пару стаканчиков чего-нибудь покрепче.

 

— Как поживаете, Профессор Снейп? — спросил Антони, нарушая молчание.

Снейп взглянул на него, приподняв бровь, даже не удосужившись ответить на его сухую любезность. Некоторое время они шли молча, ловя на себе украдкой любопытные взгляды студентов. Антони услышал, как один из них прошептал, как ему казалось, достаточно тихо: 

— Снейп заставил даже Антони таскать для него дрова.

Генри был уверен, что Снейп тоже это слышал, потому что уголки его губ искривились — он словно раздумывал, стоит ли усомниться в умственных способностях студентки или снять с неё баллы, а может, и то и другое. Но в итоге он решил высмеять Антони:

 — Профессор Антони, похоже, ваши цыплята считают вас домовым эльфом?

Антони невозмутимо ответил: 

— Думаю, они просто волнуются за меня, ведь я прогуливаюсь с вампиром. Вам не стоит винить их за это, Профессор Снейп.

Снейп хотел было съязвить по поводу опасной сущности некроманта, но тут в окно влетела сова. Пролетев над головами изумленных учеников, она опустилась на плечо Снейпа. Выражение его лица мгновенно помрачнело. Он отвязал от лапки совы письмо, бегло просмотрел его и сунул в карман.

Сова несколько раз облетела вокруг него, не дождавшись угощения, и уселась на пустой постамент от факела, глядя круглыми глазами на Антони.

— У меня только кукурузные зерна и орехи, — сказал Антони.

Сова возмущенно крикнула. Снейп махнул рукой, прогоняя её. Лоб его прорезали морщины, лицо помрачнело.

— В чём дело? — поинтересовался Антони.

Снейп промолчал и, развернувшись, зашагал обратно к лестнице. Спустившись по ней, он скрылся из виду. Должно быть, в подземельях что-то стряслось. Возможно, письмо сообщало Снейпу, что кто-то украл все его запасы Умиротворяющего бальзама.

Антони пожал плечами и не стал идти за ним.

 

Благодаря совету Профессора Кёттлберна, Антони наконец-то мог не опасаться, что Хагрид получит тепловой удар и свалится в обморок. Его будущий крестник теперь находился в большом медном чайнике с прогоревшим дном, который звенел при каждом движении. Время от времени из отверстия внизу пробивался огонь, словно из диковинного фонаря.

Хагрид довольно водрузил чайник на стол, но через пару фраз уже потянулся, чтобы заглянуть внутрь. Наконец-то окно открылось, и Клык, просунув голову, завилял хвостом, пытаясь лизнуть Хагрида в лицо, но смог лишь потереться носом о его бок. Он изнывал от жары и последние несколько дней провел на привязи у дверей, отпугивая всех, кто пытался пробраться в Запретный лес.

— Ой, а где же моя грелка для чайника? — воскликнул Хагрид и вскочил на ноги, чтобы отыскать для своего питомца подходящее одеяло. Он нахмурился, разглядывая пятна от чая на стеганом лоскутном одеяле, и решил связать новое.

— Ничего страшного, если он с детства привыкнет пить чай, — заметил Антони.

— Нет, Генри, — возразил Хагрид. — Ты во многом меня превосходишь, но когда дело касается драконов, тебе до меня далеко. Нельзя поить дракона чаем.

— И что будет? — с любопытством спросил Антони.

— Из него будет вырываться пламя с запахом горелой чайной заварки, да и ноздри могут забиться, — серьезно ответил Рубеус. — Из-за этого многие драконы комплексуют!

— Звучит ужасно, — согласился Антони. — Душевное здоровье драконов и всё такое...

 

Хагрид был рад приютить саламандру, но сейчас всё его внимание поглощало драконье яйцо, и отвлекаться ему не хотелось. Он поставил банку на каминную полку и с удовольствием полюбовался ею.

— Из неё вырастет большая саламандра, — сказал он. — И как раз к тому времени, как вылупится дракончик, они смогут составить друг другу компанию.

Он объяснил Антони, что саламандры — очень полезные волшебные существа. Если поместить их в огонь, то пламя не погаснет. Многие рестораны держат у себя на кухнях по несколько саламандр и сажают их в печи, когда готовят блюда на медленном огне, чтобы те там ползали.

Они потушили курицу на огне, где жила саламандра, и выпили немного будущего драконьего питья.

 

Когда Антони вернулся в замок, уже стемнело. Тёмно-синее небо нависло над дальними горами, превратив густой лес в черные силуэты. Со стороны Чёрного озера снова донеслись звуки, издаваемые гигантским кальмаром, плещущимся в воде. Несколько студентов собрались на берегу, смеялись и бросали в воду хлеб, чтобы покормить громадину.

По пути в кабинет он услышал разговор двух младшекурсников и узнал, почему Снейп так быстро ушел.

В школу пожаловала миссис Паркинсон.

— Говорят, она устроила Пэнси настоящую выволочку, — сообщила одна девочка. — Кажется, та натворила что-то постыдное. Надеюсь, это были ругательства.

— Но ведь с Пэнси всё в порядке? — удивилась её подруга. — Ну, если не считать того, что она вечно крутится возле Драко Малфоя и смотрит на всех свысока. В целом, она вполне себе ничего.

— Мне не нравится, как она разговаривает, — отозвалась первая. — Ну, знаешь, все эти «грязнокровки», «магглорожденные», «мы, чистокровные»… Меня от этого просто передергивает.

— Но ведь ты же не станешь накладывать на неё за это проклятие? — спросила вторая. — Посмотри на Драко Малфоя. Если весь клуб «Чистокровные» отправят в Азкабан, то Пэнси, пожалуй, упрячут туда в последнюю очередь.

 

К тому времени, как Антони добрался до своего кабинета на втором этаже, он, кажется, уже узнал половину истории из школьных сплетен. Несмотря на то, что в это время большинство учеников ужинали в Большом Зале, подобные новости разлетались по Хогвартсу со скоростью лесного пожара. Всего за пару часов их разносил летний ветер — из подземелий до башни Когтеврана, оттуда — до Гриффиндора и в конце-концов они достигали даже совятника.

Судя по всему, миссис Паркинсон обменялась письмами с одним или несколькими членами школьного совета, а затем прекрасным днем объявилась в кабинете Директора Хогвартса. В это самое время Антони обсуждал с Профессором Кёттлберном душицу в дровах и возможность добавления лаврового листа и корицы. После беседы миссис Паркинсон, не получив от Директора удовлетворительного ответа, отправилась к кабинету Декана Слизерина и стала ждать.

По словам студентов, большую часть времени она простояла там как статуя. Лишь Драко удостоился от неё ласкового приветствия, а Блейз Забини — кивка. Но Декан Слизерина, очевидно, был занят, поэтому миссис Паркинсон вызвала сову — никто из студентов не понял, как она это сделала — и передала уважаемому Профессору Снейпу длинное письмо, написанное аккуратным почерком (так утверждали те, кто видел, как она пишет в коридоре).

Другие же рассказывали, что в тот день сова пыталась подлететь к окну кабинета Профессора Кёттлберна, но что-то прогнало её. Антони подумал, что это может быть как-то связано с прошлым Профессора Кёттлберна: однажды он помог одному злополучному ботаническому саду избавиться от назойливых писем из Министерства Магии.

Далее в различных пересказах события приобретали весьма туманный характер.

В одних версиях Снейп появлялся в коридоре, мило беседовал с миссис Паркинсон (здесь в дело вступали многозначительные взгляды и шепотки о любовной связи) и сообщал, что её дочь очень плохо успевает по Зельеварению. Несмотря на то, что Пэнси была лишь на первом курсе, он уже предвидел, что она не сможет сдать СОВ по этому предмету.

В этой версии миссис Паркинсон изображалась этакой увеличенной копией своей дочери, а Снейп — Драко. Миссис Паркинсон сладким голосом уверяла Снейпа, что не сомневается в его педагогических способностях и полностью ему доверяет, затем подзывала к себе дочь и устраивала ей разнос.

В других версиях история развивалась совсем иначе. Пэнси прибегала в коридор ещё до появления Снейпа и с радостным визгом бросалась матери на шею. Та принимала её как расшалившегося щенка, извалявшегося в грязи — сердито, но поделать ничего не могла. Она смотрела на дочь свысока, всем видом показывая свое презрение к её умственным способностям. Разговаривала она только с подоспевшим Снейпом, игнорируя вопли Пэнси.

Рассказчики этой версии опускали выдуманную, скорее всего, любовную линию и описывали разговор миссис Паркинсон и Снейпа как «ледяной». Пэнси заявляла, что солгала, мать отвечала, что та лжет сейчас, а Снейп интересовался, не обратиться ли ему к Преподавателю Прорицаний или Нумерологии с просьбой разобраться в их семейных проблемах с доверием.

— Лжёт? — переспрашивали слушатели. — А о чём?

— Похоже, о том, что она пострадала во время игры в квиддич, — отвечал главный сплетник. — А разве не очевидно, что это ложь? Только если бродяга среди ночи не залетел к ней в спальню и не разбил ей нос.

— Если бы ей разбили нос, она стала бы выглядеть лучше, — язвительно заметил кто-то.

 

Пока по школе расползались слухи, Антони узнал, как всё было на самом деле. Правда, рассказчик оказался неожиданным: Мадам Помфри.

Поздно вечером Трейси пришла в Больничное Крыло и спросила у неё про одно зелье. Выслушав расспросы Мадам Помфри, Трейси рассказала ей, что произошло в тот день.

Как только миссис Паркинсон отправила сову, Пэнси, игравшая в тот момент с совами в совятнике, поняла, что мать приехала. Она тут же помчалась в подземелье Слизерина и призналась, что всё написанное в предыдущем письме — выдумка, что она просто сильно соскучилась по дому и хотела увидеть родных.

Мать, однако, почувствовала фальшь в её голосе и заметила, что, когда Пэнси врет, то начинает щипать себя за ладонь. Когда пришел Снейп, миссис Паркинсон, не обращая внимания на оправдания дочери, осведомилась у него, кто такая Трейси Дэвис, и заметила, что благородный род Паркинсонов, столь много сделавший ради процветания Слизерина — «Разумеется, все эти шалости» — не получает должного уважения.

Пэнси упорно твердила, что с ней все хорошо, что её никто не запугивал, а имя Трейси Дэвис она выбрала потому, что оно показалось ей самым правдоподобным. Дрожащим голосом она даже рассказала, как долго придумывала это имя.

Пэнси была слишком взвинчена и не заметила Трейси, которая стояла рядом в ожидании обвинений миссис Паркинсон. Но Пэнси рыдала и кричала, что «опозорила семью Паркинсонов». Она так и не созналась, что это Трейси плеснула в неё соком Бубонтюбера. Миссис Паркинсон заявила, что «иметь такую дочь — настоящее наказание», и Пэнси, рыдая, убежала в свою спальню, окончательно потеряв лицо.

— Она сказала то, чего не следовало, — призналась тогда Трейси Мадам Помфри. — Она сказала своей матери, что, да, Дэвис — грязнокровка, но человек.

— Думаю, она не хотела этого говорить, — рассказал Антони Мадам Помфри. — Я знаю, что дети такие: когда сердятся, говорят, не думая, швыряются вещами… Вот только в этот раз всё полетело в миссис Паркинсон.