Глава 8. Рыба и птица (2) (Часть 1)

За дверью Ми Лян без умолку болтала о всякой всячине:

— ...Как только научусь готовить несколько блюд, ты сможешь прийти ко мне на дегустацию. Недавно я принесла свою скрипку в бар, хозяйка разрешила мне играть, когда мало посетителей. Теперь я работаю официанткой, и мне даже подняли зарплату. Кажется, я не зря осталась в этом городе… — От холода она притопывала ногами. — Послезавтра в баре будет очень весело, там соберутся все, кому некуда пойти. Если не поедешь домой, приходи. Я угощу тебя фирменным коктейлем, он потрясающий! Ну что, договорились?

Оу Чэн вдруг открыл дверь и, не оборачиваясь, направился к автобусной остановке. Ми Лян замерла на мгновение, но не последовала за ним. Она только крикнула ему вслед: «До встречи послезавтра!», — и глубоко вздохнула. Притворная улыбка исчезла с ее лица. Она передала пирожное мужчине средних лет и попросила отдать его Оу Чэну.

По реке изредка проплывали паромы, их гудки казались приглушенными, едва различимыми. Ми Лян понимала, что скоро может потерять слух. Ее это не пугало. Единственное, что ее волновало, — это ее скрипка, Сяо Нянь и этот мужчина, который был так близко, но в то же время казался бесконечно далеким.

Она никогда еще никого так глубоко не хранила в своем сердце. С первой встречи с Оу Чэном в подземном ресторане она знала, что если сможет остаться рядом с ним, даже просто наблюдать за ним, этого будет достаточно. Тогда ей не придется больше скитаться в поисках своего ребенка. Пусть он говорил с ней холодно, не проявлял симпатии и даже намеренно держался на расстоянии, но она ясно видела боль и горечь в его глазах. Иногда она думала, что, возможно, он и правда убийца, как сам говорил. Но какое это имело значение? Для этого мира он был всего лишь потерянной душой, а для нее — целым миром.

Ми Лян всегда помнила тот вечер, когда она ждала его, но не дождалась, а потом встретила на улице. Он с таким беспокойством спросил ее: «Девчонка, ты как?», — и в его глазах была настоящая забота. Он проводил ее домой, они шли так близко друг к другу, она чувствовала его тепло и дыхание. Ей показалось, что он открыл ей свое сердце, но потом он все равно сказал: «Больше не приходи ко мне».

Теперь тепло и дыхание Оу Чэна казались ей далеким сном.

Она понимала, что Оу Чэн упрям, что он закрылся в своей скорлупе и никого к себе не подпускает.

Но утром в канун Нового года она все равно пошла ждать его на пристань, взяв с собой скрипку. В новогоднюю ночь она будет играть в баре Вальс «Голоса весны».

Девушка в сером пальто просидела на берегу реки со своим большим инструментом целый час. Ее лицо покраснело от холода. Прораб, сжалившись над ней, подошел и спросил:

— Девушка, ждете кого-то?

Ми Лян улыбнулась и кивнула.

— Сяо Оу ждете? Он сегодня не придет, — сказал тот самый мужчина средних лет.

— Я все равно подожду, — Ми Лян снова улыбнулась.

Мужчина покачал головой и отошел.

— Он сегодня взял отгул, — сказал прораб. — Если знаешь, где он живет, иди туда. — Прораб потушил сигарету и, уходя, пробормотал: — Хорошенькая девушка, а совсем себя не ценит. Неужели на свете больше нет мужчин?..

Ми Лян поднялась. Она так долго сидела на холоде, что ее руки и ноги затекли. На мгновение ей показалось, что вокруг все плывет, и она ничего не слышит. Потерев виски, она пришла в себя, взяла скрипку и села на автобус до трущоб.

Оу Чэн действительно был в трущобах.

Увидев его, Ми Лян испугалась.

Всего за два дня Оу Чэн сильно изменился: глаза покраснели, под глазами залегли темные круги, губы потрескались, щетина отросла и стала густой. Он выглядел очень усталым.

— Всего два дня, а ты так похудел! — воскликнула Ми Лян. — Ты не заболел? Может, в больницу?

Она протянула руку, чтобы проверить его лоб, но он уклонился. Он не хотел объяснять, что просто не спал две ночи и пока держится.

— Иди домой, я хочу спать, — равнодушно ответил Оу Чэн.

— Если заболел, нужно сразу идти в больницу, пока не стало хуже…

— Я знаю, что делаю. Иди домой, мне нужно отдохнуть.

Ми Лян села на стул:

— Тогда я посижу у тебя, почитаю. Скоро мне в бар, на работу.

Оу Чэн вздохнул и лег обратно на кровать:

— Делай, что хочешь.

Зная, что он не видит, она все равно улыбнулась ему и тихо села рядом, достав старую книгу. Это было очень старое издание «Превращения» 1985 года. Абсурдная боль в этой книге напоминала ей о мрачных серо-коричневых лицах на картинах Ван Гога. Раньше, когда она была с Юнь Ином, они оба любили Кафку и Ван Гога. Юнь Ин был не похож на барабанщика, скорее на бродячего художника. Он любил поп-арт и импрессионизм, коллекционировал картины в стиле постмодернизм, которые выглядели как почти сгнившие полотна, источающие густой сок. Он даже участвовал в уличных перформансах и оставил после себя граффити на площади старого городского театра. Но потом эту площадь снесли, и на ее месте построили пешеходную торговую улицу. А Юнь Ин после распада группы со своей ударной установкой оказался в подвальном баре.

На форзаце «Превращения» был рисунок Юнь Ина — парящий в воздухе человек, смотрящий на землю выпуклыми глазами. Небо и земля были окрашены в один серо-коричневый цвет. Когда семнадцатилетняя Ми Лян увидела этот рисунок, ей показалось, что Юнь Ин обладает всеми качествами настоящего художника, которых не было у тех, кто устраивал персональные выставки, у тех, кто писал вальсы и многотомные романы. В глазах Ми Лян Юнь Ин был похож на полупрозрачный мак. Его бордовые татуировки на животе и шее, его проницательный взгляд, его дикая и романтичная игра на барабанах, сила и очарование его волос и бровей, его поцелуи, подобные цунами… Все в нем было пропитано ядом, который притягивал юную Ми Лян, причинял ей боль, но не позволял уйти.